Иудаизм. Древнейшая мировая религия - Николас де Ланж

В 1930-е годы, в нерелигиозных кибуцах Израиля были введены новые квазирелигиозные праздники, сочетавшие земледельческие праздники Библии с сионистской идеей возвращения на Землю. Большинство из этих ранних экспериментов не прижились, но в нерелигиозных кибуцах развилось свое самобытное отношение к традиционным еврейским священным дням. Суббота осталась днем покоя, а из других праздников особенную популярность обрела Пасха с ее темой освобождения от рабства и угнетения. Кибуцы составили свои обряды для пасхального седера, в которых рассказывается об исходе из Египта, но о божественном вмешательстве не упоминается.

Секулярным евреям трудно сформулировать свою идеологию в позитивном смысле: подобно всяким атеистам, им легче сказать, во что они не верят, чем во что они верят. Кроме того, практически нет институтов, сосредоточенных исключительно вокруг еврейства в его секулярном понимании. Впрочем, в последнее десятилетие XX века были сделаны серьезные попытки дать секулярному еврейству интеллектуальное обоснование.

В 1960-е годы появился гуманистический иудаизм – попытка придать еврейскому секуляризму организованную структуру (причем некоторые ее руководители носят титул раввинов!). В 1985 году была учреждена Международная федерация секулярных евреев-гуманистов.

На полпути между религиозным и секулярным иудаизмом находится реконструкционизм, изобретение Мордехая Менахема Каплана (1881-1983), консервативного раввина из Америки, который основал в 1922 году Общество по развитию иудаизма. Реконструкционизм сочетает внимание к народу Израилеву, присущее консервативному направлению, с отказом от веры в сверхъестественное. Эта система придает большое значение обрядам и общинности, но в конечном счете обрывает нить, связующую современную еврейскую религию с идеей богооткровенного законодательства. Еврейские обычаи черпают свой авторитет не в Боге, а в своем историческом статусе как выражение коллективной воли и самобытности народа. Тем самым, реконструкционизм можно считать прямым наследником исторического позитивизма. Он имеет много общего с консервативным и реформистским иудаизмом, но из-за отказа от веры в личностного и сверхъестественного Бога подходит близко к секуляризму. Казалось бы, в таком компромиссе между традицией и современностью есть немало привлекательного. Однако реконструкционизм не превратился в одно из основных направлений иудаизма (хотя не исключено, что многие евреи солидарны с его воззрениями, даже не подозревая о его существовании). Реконструкционистская концепция синагоги как общинного центра, в котором сохраняется и поддерживается еврейская жизнь во всех ее аспектах (не только религиозных!), соответствует широко распространенному представлению в диаспоре.

На противоположном конце спектра мы находим множество групп, которые в поисках подлинной духовности отошли от бездушия крупных организаций, опираясь на те или иные элементы еврейской традиции. Большинство из них сознательно остаются маленькими, подчеркивая ценность индивида как члена группы, а не группы как организации, в которой утрачивается индивидуальность каждого. Первым шагом стало изобилие «хавурот» («товариществ») в конце 1960-х – начале 1970-х годов. Первая «хавура» возникла в 1968 году в городе Соммервиль (штат Массачусетс). Вскоре у нее нашлись подражатели, особенно в университетских городках. Они изобрели своеобразные формы духовной сплоченности и поклонения Богу, как правило, делая упор на равенство полов. Это движение оказалось настолько мощным, что религиозный истеблишмент попытался его приручить (например, при синагогах стали учреждаться свои «хавурот» не только для богослужения, но и для изучения и в социальных целях).

Как и некогда хасидизм, движение «хавурот» обратилось к духовному наследию Каббалы. Более того, сам хасидизм стал одним из источников духовного обновления для групп, которые формально не относились к хасидскому движению. Лексика каббалистики и хасидизма стала частью языка многочисленных групп, существующих на обочине иудаизма и все чаще контактирующих друг с другом через Интернет.

Рассказывая о разделениях в современном иудаизме, мы сознательно делали упор на многообразие и изменчивость, характерные для всех его направлений. Заметим еще, что люди могут менять свою принадлежность. Скажем, дети реформистов или атеистов увлекаются традиционализмом, а дети традиционных родителей смещаются к реформистскому иудаизму или гуманизму.

V. Семья

Еврейское общество зиждется на семье и общине. Соотношение между ними определить очень трудно: это совершенно разные сферы деятельности, и заповеди и максимы Торы подчеркивают эту разницу, давая для них отдельные и подчас взаимно противоречивые наставления. Понятно, что одним евреям ближе семья, а другим община, причем в ходе жизни это может меняться. Однако по большому счету перед нами равнозначимые элементы: терять или умалять один из них значит жертвовать чем-то очень важным, искажать характер иудаизма. Об этой дилемме хорошо пишет Луис Джейкобс:

Раввины часто говорят, что иудаизм требует далеко не только посещения синагоги и что многие высочайшие идеалы еврейской религии осуществляются не в синагоге, а дома. Молиться в синагоге само по себе замечательно, но богослужения также вдохновляют евреев вести полноценную жизнь, а большая часть жизни протекает за пределами синагоги. Существуют Тора для синагоги, детальные правила, установления и обычаи для синагоги, но это лишь часть, хотя и существенная часть, Торы в целом. Тора всегда именуется «Торой Жизни», то есть жизни в целом[52].

Религиоведам свойственно заниматься прежде всего публичной стороной религии: как протекают богослужения, в чем состоят обряды и ритуалы, о чем учат догматы и проповеди. Если же ученые обращаются от публичной религиозности к индивидуальной, то обычно изучают опыт мистиков и отшельников, которые уходят от сутолоки, обманов и искушений общества и ищут Бога в тишине природы или тайниках собственного сердца. Этот подход сознательно или бессознательно ориентирован на христианскую модель, но подходит далеко не ко всем религиям. Взять хотя бы иудаизм: да, конечно, нельзя пренебрегать публичной стороной иудаизма, синагогальным богослужением и общественными институтами (см. главу 6). И верно, что следует помнить о голосе отдельного человека[53]: скажем, библейские псалмы, да и ряд других библейских молитв доносят до нас именно личную духовность. Однако если ограничиваться этими сторонами религиозности, получится зияющий провал в середине. Это место, которое принадлежит семье и дому.

Место семьи в сердце иудаизма отражает прочное место семьи в человеческом обществе: большинство людей рождаются и растут в семье, а с годами создают собственные семьи. Семья – это единица, которая лежит в основе юридических и фискальных структур. Дома и квартиры для семей – одна из важнейших частей городского ландшафта. Правда, в современном мире эти устои несколько пошатнулись, но наши деды и уж тем более прадеды были знакомы с ними очень хорошо.

Конечно, не все так просто. Интересы семьи часто приходят в столкновение, с одной стороны, с запросами личности, а с другой – с требованиями коллектива (государства или общества в целом). Западная цивилизация обычно оплакивала тех, кто был сокрушен семьей (вспомним хотя бы «Ромео и Джульетту»), и восхваляла героев, которые отдавали себя служению обществу (например, воинов и рыцарей). Все это совершенно чуждо иудаизму. До эмансипации евреев не призывали умирать и воевать за государство, и у них не было оснований отождествлять себя с его требованиями: скорее уж, эти требования воспринимались как враждебные. Зато дома, у семейного очага, евреи обретали ощущение смысла и полноты, делая все, чтобы его защитить. В конфликте же индивида с семьей они обычно становились на сторону семьи.

Лишь начиная с XIX века европейские и американские евреи стали усваивать идеалы большинства, подчиняться тем же юридическим и политическим требованиям. Их стали призывать на военную службу (или они записывались в добровольцы), и многие сделали в армии неплохую карьеру. Многие пришли к выводу, что переломить судьбу в свою пользу (а часто и просто выжить на все более индустриализированном рынке профессий) можно лишь, отодвинув семью на второй план, хотя бы временно. Это нанесло по традиционным семейным ценностям удар, не меньший, чем мирным жителям причиняют тяжелые удары судьбы, погромы, гонения и войны. Отсюда же возник больший пиетет к прошлому, даже идеализация прошлого: люди тосковали по тому, какой была семейная жизнь в более невинную эпоху.

Всюду и всегда, когда предоставлялась возможность, когда гонения спадали, а благосостояние улучшалось и когда как иммигранты они осваивались в новых землях, евреи пытались восстановить структуры семейной жизни и наладить дружеский и соседский круг. Если говорить о людях обеспеченных, состоятельная еврейская буржуазия, возникшая в европейских городах, не без удовольствия обнаружила, что буржуазные ценности отчасти пересекаются с традиционными еврейскими ценностями: буржуазная жизнь также основана на семье и возвеличивает ее добродетели. Состоятельные евреи в Европе XIX века создали уникальное сочетание еврейской и буржуазной культуры, что можно проследить по литературе и живописи того периода[54]. Этой жизни завидовали и подражали евреи победнее. Атмосфера еврейского семейного сборища (к примеру, пасхального седера) даже в наши дни во многом обязана не только духу средневекового гетто или традициям греко-римского периода, но и еврейской буржуазии XIX века.