Роспись по телу - Анна Данилова

Деньги ей привозили каждый раз незнакомые люди. Отдавали в руки конверт с долларами, даже не требуя расписки. И исчезали…

Все это было более чем подозрительно, а потому лишало Гел покоя. Да еще эта история с убийством Карповича…

Она уже видела, как возвращается в агентство и признается Земцовой в том, что она влипла, причем по самые уши, и что захлебывается собственным страхом и бессилием, что надо что-то делать, как-то выкарабкиваться из этой немыслимой ситуации…

Она взяла телефонную трубку, но тотчас уронила ее на постель: на экране крупным планом появилось лицо мужчины, которое привлекло ее внимание. Это был явно местный канал, который крутил наспех сляпанную криминальную хронику. «В своей квартире погиб при невыясненных обстоятельствах гражданин Г.О. Соседка почувствовала запах… Следствие умалчивает…»

Гел выпрямилась, словно внутри ее пришла в движение сильная пружина. Она увидела Гамлета. Она бы узнала его в тысячной толпе. Это довольно красивое лицо… Волна дурноты подкатила к самому горлу. Или волна страха? Еще одно надгробие появилось на каменной и холодной плите ее жизни. Гел вся сжалась. Мало того, что в ее жизни никогда не было любви и тепла, так теперь к ее одиночеству и целой цепи ошибок прибавилась угроза смерти. Она не верила в совпадения, а потому смерть Михаила Семеновича теперь уж точно считала неестественной и была уверена в том, что его убили. И даже, если ей когда-нибудь станет известно, что он скончался от сердечного приступа или инсульта, она все равно никогда не поверит в это: существует масса самых разных ядов, симптомы отравления которыми полностью совпадают с симптомами этих «домашних» смертельных диагнозов. Естественная смерть Бахраха – это смешно.

Мужчина с фотографии. Смерть Михаила Семеновича. Смерть Гамлета. Кто следующий? Я?

Принесли обед. И Гел, несмотря на взволнованность, с жадностью набросилась на еду. Она с аппетитом съела салат и принялась за отбивную, после чего позвонила Земцовой, которая почему-то назначила ей встречу в городской клинической больнице, на скамейке в тополиной аллее, что у центральных ворот. Гел заказала такси, посчитав, что так будет надежнее, и уже через четверть часа мчалась по городу навстречу ветру и надвигающейся грозе.

Глава 5

19. Дмитрий

Горький осадок, оставшийся после разговора Дмитрия с Юлей Земцовой, был разбавлен струнным квартетом Моцарта и бутылкой красного вина. Сидя в пустой квартире и слушая музыку, Дмитрий пил вино и думал о женщине, с которой ему было совсем еще недавно так хорошо и спокойно.

Он сделал еще один глоток и решил позвонить Юле, извиниться. И хотя он не был уверен, что она слышала его вспышку гнева и раздражения, когда он кричал: «Дерьмо… Кругом одно дерьмо. Ненавижу. Всех ненавижу. Страну, общество, вонючий ресторан, эту кровать и тебя, шлюху, ненавижу…», потому что она спала, глаза ее были плотно закрыты, а грудь дышала ровно, все равно после этих слов ему показалось, что его лицо пылает, словно его хлещут по нему… Нервы ни к черту…

Он взял уже трубку, но почему-то не позвонил. Подумал, что этим звонком он признается в том, что все то, что она могла услышать, – не сон, а явь. Страшная и неотвратимая явь, после которой уже не будет Юли, не будет любви, не будет ничего и жизнь потеряет всякий смысл. Сегодня же я сделаю ей предложение, подумал он, вкладывая в понятие брака лишь ночное непрекращающееся блаженство и прогулки по ночному городу. Дмитрий был болен и не знал об этом.

В шесть часов вечера он вошел в свой ресторан, открыл ключом каморку, где хранилась его драгоценная гитара, включил свет, сел на продавленный диван и принялся настраивать гитару. Услышав звуки гитары, к нему заглянул бармен Герман.

– Хочешь Лолиту? – лицо его расплылось в сладострастной улыбке.

Услышав имя Лолиты – маленькой рыжей проститутки, которая за деньги и выпивку могла не только удовлетворить сексуальные желания мужчин, но даже сделать сальто-мортале на столе, заставленном бутылками, Дмитрий почувствовал приятное тепло внизу живота. Ему вдруг захотелось забыть на время о Земцовой – сложной, чистой и богатой женщине, которой было приятно обладать не столько физически, как психологически, и раствориться в приторном сиропе острых чувственных наслаждений порочной маленькой шлюшки Лолиты. Прямо здесь, в этой каморке, она припадет своим чудесным горячим ртом…

– Зови. Только скажи ей, что у меня всего двадцатка. Больше нет. Но ей на пиво хватит.

Герман ушел, явилась Лолита. Пьяненькая, веселая, качающаяся, как на волнах. В рыжих ее волосах играли блики электрического света. Полные губы она то и дело облизывала розовым язычком.

– Привет, Дим. Мы будем запираться или нет?

– Конечно… Запрись и иди ко мне.

Лолита закрыла дверь на засов и скользнула сначала к Дмитрию на колени. Обняла его и лизнула в шею. Кошка рыжая.

– А ведь ты сволочь, Дима, – вдруг услышал он и немного ошалел. Хотел отстраниться от девушки, чтобы увидеть ее лицо, но она не позволила, а лишь еще теснее прижалась к нему. – Сиди и не рыпайся… Я просто хотела сказать, что ты жмот. Что меня в прошлом году приглашали к одному господину, очень доброму господину, ласковому и сильному, как лев, он чуть не разорвал меня… Так вот… Двадцатка, говоришь? У тебя только двадцатка? Да ты только посмотри на меня, на мое лицо, на мою кожу, на мои бедра… – она вскочила и скользящим движением подняла юбку до талии, обнажив стройные молочные бедра. – А какой у меня рот, ты пробовал его на вкус? Это же спелая вишня!.. Так вот, тот господин заплатил мне столько, что мне хватило на шубку и осталось, чтобы я расплатилась за квартиру за полгода, понятно? Еще на килограмм мягкого сыра бри и бутылку шампанского. Ты еще не догадываешься, о ком я говорю?

Дмитрию захотелось удушить ее прямо здесь, в этой каморке, сдавить горло этой мерзкой шлюхи, чтобы только не слышать ее противного голоса…

– Это был твой отец. А ты – дерьмо… Даже Герман заплатил мне стошку. А ты – двадцатку… Скотина! Дерьмо!

И Лолита, резко повернувшись, наклонилась, задрав снова юбку и показав ему округлый задик. «Дерьмо!»

Хлопнула дверь. Дмитрий весь трясся. Даже зубы стучали. Он не сразу понял, что же произошло дальше. Ему хотелось разгромить всю каморку, разбить лампу, все, кроме гитары… Лолита и та заговорила с ним о деньгах. Снова о деньгах. Но ей положено. Она же проститутка. Она все делает за деньги. Но и я ведь тоже играю за деньги. И Герман прислуживает, разливая водку и мартини, за деньги. Сердце его стучало. Виски ломило. Но сердце, пожалуй, стучало слишком громко, и он испугался. Встал. Оказывается, стучали в дверь. Это, наверное, Герман. Скотина. Знал, что у меня нет денег, и решил подсунуть мне Ло. Подошел и распахнул дверь. Перед ним стоял Роман Георгиевич, нотариус. Друг отца.

– Дима, мне надо поговорить с тобой…

Роман Георгиевич был маленьким немногословным старикашкой, носившим все черное. Белые, с голубоватым отливом волосы на его маленькой птичьей голове казались снегом.

– Вы снова от отца… Я же говорил вам…

– Дима, твой отец умер, – проскрипел он меланхолично и в то же самое время по-деловому. – Сегодня днем. Я должен был прийти сюда, найти тебя и исполнить свой долг как друга. Вот… Этот конверт. Отец просил передать тебе в случае его смерти. А вот это – ключи от его квартиры. Я думаю, ты знаешь его адрес.

Дмитрий не воспринимал его слова.

Отец не может умереть. Такие люди не умирают. Мне все это снится. Я сейчас протяну руку, и она войдет в Романа Георгиевича, как в масло… Но рука уткнулась в плотный конверт. Снова деньги. Деньги. Если это так, то я сейчас же приволоку сюда эту поганку Ло и заставлю ее сделать…

– Мне очень жаль, Дима. Я всю жизнь знаю твоего отца. Он – непростой человек. И отношения у вас тоже были непростые. Если тебе нужна будет моя помощь в организации похорон – ты знаешь, где меня найти…

Маленький человечек в черном исчез. А в руках остался конверт. Желтый. Подписанный: «Бахраху Дмитрию».

Дмитрий вскрыл его, но вместо ожидаемой стодолларовой купюры (он почему-то был уверен, что отец оставил ему именно столько, раз конверт такой тонкий, значит, не больше одной купюры: ну не один же доллар?) из конверта показался белый листок. На нем размашистым почерком сильного и решительного человека было написано: «Найди Гел в Москве, в стрип-баре „Черная лангуста“».

Дмитрию показалось, что откуда-то сверху на его раскалывающуюся голову посыпался раскатистый заразительный хохот Бахраха-старшего. Он издевался над ним даже с того света, смеялся над ним, ржал как молодой и здоровый жеребец, приглашая его на какое-нибудь скандальное представление в стрип-баре «Черная лангуста», и предлагал ему уже не дешевку Ло, а женщину по имени Гел… Скотина. Дмитрий разорвал конверт вместе с листком и бросил в корзину. Ему захотелось, чтобы сейчас открылась дверь и в его каморку, каморку дешевого ресторанного лабуха-гитариста, вошла, осторожно ступая, словно боясь произвести шум одним своим присутствием, маленькая невзрачная женщина, его мать, которая прижала бы его к своей чахлой груди и поцеловала обескровленными сухими губами. Он закрыл глаза, и ему почудилось, будто откуда-то пахнуло горячим мылом…