Отрицание ночи - Дельфин де Виган

Репортаж, сделанный у моих бабушки с дедушкой, завершает передачу. Голос за кадром объясняет, что целью проекта не является демонстрация идеального способа воспитания, поскольку «чудесного рецепта правильного воспитания не существует». Впрочем, комментатор говорит, что последний репортаж, завершающий передачу и не сопровождающийся дебатами, дает почву для размышлений.

Видео начинается кадром на лестнице в версальском доме. Из комнаты выскакивает Мило и бежит к телефону, громко зовет Лизбет. Лизбет подходит к телефону, а тем временем комментатор мягким нежным голосом – только так и говорили в документальных фильмах того времени – представляет членов семьи одного за другим: «Лизбет, двадцать четыре года. Варфоломей, двадцать три года, женат на Колин, отец шестимесячного ребенка. Люсиль, двадцать два года, замужем за Габриелем, растит двухлетнюю дочь. Мило, восемнадцать лет, студент первого курса. Жюстин, шестнадцать лет, ученица лицея «Эстьен». Виолетта, четырнадцать лет, школьница. (После паузы) Жорж, отец семейства, основал собственное рекламное агентство. Лиана, его жена, воспитала девятерых детей, но сохранила спокойствие и потрясающую улыбку». Затем камера снимает всех Пуарье за обеденным столом в гостиной. Они оживленно беседуют и смеются. Голос за кадром продолжает: «Помимо детей, присутствующих за столом, необходимо упомянуть шестилетнего Тома, который лежит в постели, и двух мальчиков, погибших от несчастного случая. Несколько лет подряд Пуарье теснились в небольшой квартире, но теперь наконец-то смогли купить дом в Версале. В многодетной семье никогда не бывает скучно, а в семье Пуарье, которая дала детям прекрасное образование и привила им интерес к искусству и культуре, тем более».

Когда я получила пароль для просмотра видео, мне понадобился не один день, чтобы его осилить. Я сидела один на один с экраном своего компьютера, вглядывалась в лицо Люсиль и понимала, что с годами в ней что-то сломалось, разбилось вдребезги. Так случается в сказках, когда ведьмы околдовывают слишком красивых принцесс. Среди всех материалов, которые мне удалось добыть, этот репортаж занимает важное место. Он меня поразил.

У Люсиль берут интервью несколько раз. Камера снимает лицо совсем близко, крупным планом – глаза, взгляд, губы, улыбку. Люсиль делится какими-то своими подростковыми воспоминаниями, рассказывает об их с Лизбет неудавшемся побеге, о секретных вечеринках с друзьями, о том, как Жорж в наказание заставлял детей переписывать целые страницы из книг. А дети послушно выполняли указания отца. Люсиль признает – мол, в школе она валяла дурака и практически ничего не делала, но отнюдь не по вине родителей, которые всегда ей помогали и надеялись, что дочка возьмется за ум.

– Увы, я так и не взялась за ум.

Вот в такой манере, сдержанно и аккуратно подбирая точные емкие слова, Люсиль рассказывает свою жизнь. Она красива, она умна – нельзя этого не заметить, – она просто блистательна. Звезда экрана. На несколько секунд в поле зрения журналиста попадает дочка Люсиль. Это я. Я во что-то играю, сидя на полу возле матери.

После паузы Люсиль произносит:

– Я очень склонна к депрессии.

А затем:

– Если им что-то и удалось, так это воспитать в нас уверенность в завтрашнем дне.

Думаю, в момент интервью Люсиль чувствует именно то, что описывает, – страх и уверенность.

Со временем останется только страх.

Счастливая веселая семья в сборе. Журналист рассказывает о том, как много знаний, умений и представлений родители вложили в своих детей. Лизбет, Варфоломея, Мило, Жюстин и Виолетту интервьюируют по очереди, и все они рассказывают о том, какую свободу им подарила семья: свободу слова, свободу ходить в кино, оформлять комнату по своему вкусу, ездить в путешествия. Виолетта говорит, что с десяти лет сама ездит на поезде в Париж, Лизбет повествует о своих каникулах в США и в Мексике. Все правда. Только никто не упоминает о диагнозе Тома (а ведь он так и не выходит из комнаты!) и не уделяет внимания погибшим мальчикам. Лиана, широко улыбаясь, объясняет, что дети получили образование, соответствующее их интересам, совершенно отличное от ее собственного; Жорж с видом философа рассуждает о том, как важно позволить детям вовремя покинуть родительское гнездышко. Вставные кадры – семейный отдых в Испании – усиливают впечатление идеального счастья.

Жюстин ненавидела репортаж и не хотела его больше никогда смотреть. Она рассказала мне, как неловко и лицемерно чувствовала себя, когда во время съемки ей диктовали «правильные» слова, в частности следующую фразу:

«Да, отец для меня – одновременно папа и лучший друг, с которым можно повеселиться, поговорить, которому можно во всем признаться. Если мне надо поговорить с папой, я спрашиваю у него, не пообедает ли он со мной тет-а-тет. И когда мы обедаем вместе, я и доверяю ему свои секреты».

Жюстин рассказала мне о том, как болезненно отреагировал на репортаж Мило, и как безудержно, в гневе, он набросился на отца. На видео Мило присутствует лишь во фрагменте – он гасит сигарету и старается не смотреть в камеру.

Итак, мы в центре событий. Лиана и Жорж создают свой миф, легенду о своей жизни. Репортаж представляет их в качестве счастливой пары, в качестве родителей и, конечно, отражает их собственное представление о себе, представление, которое им необходимо, чтобы продолжать в том же духе. Лиана и Жорж действительно думают о себе именно так, как говорят о них журналисты. Дети один за другим покидают дом, и теперь родителей переполняет чувство выполненного долга и удовлетворения – они дали своим ненаглядным чадам хорошее образование, благополучную жизнь, они располагают приличным капиталом, путешествуют, принимают гостей. После нужды и долгов, после улицы Мобеж, и, пока агентство Жоржа приносит стабильный доход, мои бабушка с дедушкой играют в буржуазию. Впервые Жорж дарит своей супруге жизнь, которая соответствует уровню того общества, частью которого Лиана являлась до знакомства с мужем. Тем не менее что-то в поведении бабушки с дедушкой всегда свидетельствовало об их пренебрежении навязанными правилами и условностями. Думаю, это что-то – их внутренняя сила и свобода. По крайней мере, такими я их помню.

Например, Лиана и Жорж спокойно могли ходить перед детьми нагишом. Стыд как будто не имел для них значения. Они были от него свободны или просто лишены его. Я собственными глазами видела голыми обоих, поскольку до самой смерти никто из них не стеснялся своего тела. Жорж до глубокой старости снимал мокрый купальник и надевал сухие трусы на виду у всех. А Лиана позволяла мне смотреть на нее в ванной, после душа, пока она растирала себя сухой мочалкой, намазывалась кремом «Nivea» и облачалась в десятислойные одежды. Я ахала от восторга.

Я – продукт мифотворческого сознания своих предков, и потому мой долг – хранить, холить и лелеять легенды прошлого, наши абсурдные сладкие иллюзии. Однако, посмотрев репортаж, увидев красивых обеспеченных людей, очень разных и обаятельных, я почему-то подумала про себя: какая чушь.

Что произошло? Что за путаница? Что за яд отравил мою семью? Может ли смерть детей все объяснить? Ведь история нашей семьи невозможна без слов «драма», «безумие», «самоубийство» точно так же, как без слов «праздник», «шпагат», «водные лыжи». Во время интервью, которые я проводила, люди чаще всего произносили слово «катастрофа», пытаясь охарактеризовать нашу семью, и думаю, это слово полностью отражает то, что каждый из нас пережил.

Имею ли я право писать, что мама, ее братья и сестры в определенный момент жизни (или даже всю жизнь) чувствовали себя ранеными, сломленными, раздерганными, что они все в какой-то момент (или всегда) страдали и несли воспоминания о детстве, о родителях, о семье – словно клеймо, выжженное раскаленным железом?

Имею ли я право писать, что Жорж был разрушительным, жестоким, беспощадным отцом, который одновременно превозносил, пестовал, хвалил и уничтожал своих детей? Имею ли я право писать, что к сыновьям он предъявлял совершенно дикие требования, а с некоторыми из своих дочерей поддерживал более чем двусмысленные отношения?

Имею ли я право писать, что Лиана никогда не противоречила мужу, была преданна ему столь же истово, сколь самому Господу, и готова на любые жертвы?Не знаю.

Моя бабушка Лиана тихим голосом напевала невероятно тоскливые песни. Лиана называла своих детей и внуков на «вы», почтительно и набожно, мои друзья всегда этому умилялись. Еще Лиана придумывала детям ласковые прозвища – мой принц, моя дорогая королевна, моя птичка, мой зайчик, моя лапочка. Я называла Лиану на «ты» и обожала ее.