ЯТ - Сергей Трищенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Едва мы вышли из перекусочной, к нам не медленно, а быстро подошёл маленький чёрненький франтик в усиках начала двадцатого – конца девятнадцатого века. И где он смог такие достать? Или же как хорошо они сохранились… с тех пор.
– Какая превосходная апатия! – закружился он вокруг нас с Томом. Причём больше вокруг Тома, чем вокруг меня, но поскольку я стоял рядом с Томом, то и вокруг меня. – Почём просите?
До сего момента я ничего за Томом не замечал, а тут вдруг увидел, что у него за спиной висит громадная, с виду чугунная болванка, но не изящной гимнастической гирей, а бесформенной чушкой. «Как он её носит! – подумал я. – И где взял?»
– Да я могу вам её отдать даром. Скажите одно: зачем она вам нужна?
– Нет. Даром я её не возьму. И бездарностью тоже. Возьмите вместо неё хотя бы малюсенькое безразличие. А нужна… Старые здания рушить, сухие деревья ломать, асфальт вскрывать…
И франт удалился, тяжело пыхтя и унося на плечах Томову апатию. Так Том обменял апатию на маленькое безразличие.
Но разве мог он оставаться безразличным на Ярмарке? нет. Безразличие скоро испарилось и лёгким облачком просочилось сквозь поры ладоней. Дунул ветерок – и безразличие унеслось прочь. А дальше я его не видел – поймал ли его кто-нибудь, или же оно успело долетететь до ближайшей рощи, чтобы спрятаться среди кустарников. Теперь внутри Тома зрело любопытство – и потому безразличию не оставалось места.
Это мне шепнул на ухо человек, оказавшийся свидетелем нашего разговора с франтом – лицо человека показалось мне знакомым, но я никак не мог вспомнить, где его видел. На Ярмарке-то на Ярмарке, но где именно, в каком месте и в связи с чем? Или бессвязно?
Но я опять отвлёкся, и пришёл в себя, лишь услышав знакомое выражение, которое часто употребляла наша учительница английского языка, когда слишком долго вслушивалась в то, что мы ей отвечали. Мне на мгновение показалось, что я снова на уроке:
– Я больше не могу выносить эти мучения! – услышали мы у входа в полуподвальчик, и увидели, как оттуда вышел грузчик, сел и сложил руки на коленях. – Сколько вам их нужно? Надорваться можно!
– Хотя бы килограммов двести! – взмолился некто в чёрном фраке и чёрном цилиндре, с тросточкой в левой руке. Фалды фрака развевались длинным хвостом. Рядом стоял небольшой «пикапчик» жёлто-коричневого цвета с серыми разводами – камуфлированный под бурю в пустыне.
Мы подошли поближе. Вопрос назревал интересный: человеку не нравится выносить мучения. Казалось, всё закономерно, но с хотелось разобраться особо.
Завидев нас, господин в чёрном стремительно открыл кабину «пикапчика», скользнул за руль и укатил, оставив после себя запах сильно загрязнённого серой бензина.
– Почему вам не нравится выносить мучения? – спросили мы отдыхающего грузчика.
– Кусаются. Наподобие стекловаты, но намного сильнее. Все плечи горят, – пожаловался он.
– А скажите, что легче всего выносить? – поинтересовался Том. Узнать мнение профессионала всегда важно и полезно. Даже если не собираешься им воспользоваться.
– Насмешки, – пожал плечами грузчик. – Боль тоже можно переносить довольно легко – конечно, если вниз. Вверх всё же несподручно.
– А насмешки… как посмотреть на них? – осторожно спросили мы.
– Да вон напарник таскает, – махнул рукой грузчик.
Неподалёку, у открытого грузового люка, второй грузчик терпеливо сносил насмешки вниз. Имели они вид разноцветных лягушек, очень маленьких, но без лапок – наверное, чтобы не упрыгали. Терпение сюда действительно требовалось большое – он их в него заворачивал. И где он его свзял?токо
– Нам его выдают, – пояснил первый, – как спецоборудование. Иначе бы он не выдержал. Насмешки-то мелкие да скользкие, противные на ощупь.
– А что вам ещё приходилось таскать? – снова обратились мы к грузчику.
– Разное. Одиночество переносил. Одному, правда, тяжеловато – лучше с кем-нибудь на пару. Обиды… эти разные бывают. Некоторые сносил легко, а одну до сих пор помню, все плечи отдавила. Ещё тоску, печаль… Труднее всего, ребята, переносить отчаяние, по-настоящему тяжело. В одиночку практически невозможно, буквально сдыхаешь. Особенно если отчаяние с одиночеством смешано – хоть волком вой. Места найти не можешь, куда бы его приткнуть… По мелочам выносил кое-чего: похвалу, бремя славы. Это говорится, что бремя, а на деле – ерунда! Не обращаешь внимания – идёшь спокойненько, ровно, не качаешься. Ничего не чувствуешь, как нет ничего. А начнёшь рассматривать, да раздумывать – жмёт к земле. Но я выносил довольно свободно… Ну, что осталось? – привстав, крикнул он внутрь.
– Невыносимые страдания! – послышался ответный крик.
Грузчик сплюнул:
– Тьфу! И зачем их привозят? Придётся ждать, пока транспортёр починят!
– А пользу вы хоть раз приносили? – спросил Том.
– Или радость, – добавил я.
– А как же? – лицо грузчика сразу подобрело и расплылось в улыбке. – Польза присутствует при каждом разе. Упаковывают в неё. Бывала когда-то сама по себе – и упаковка и содержание. А радость… себе, конечно, приношу. Ну, жене, детям… А так – кому она нужна?
Мы деликатно помолчали, переминаясь с ноги на ногу. Потом Том обратил внимание на вторую пару грузчиков (всего их работало, как оказывалось, да так и не оказалось, семь пар).
– Что это он делает? – спросил Том.
– Надежды подаёт, – пояснил Гид.
Парень-грузчик подавал великолепные большие чудесные надежды. Другой принимал их и складывал в большой ящик, обитый изнутри железом.
– А железом зачем? – поинтересовался Том.
– Чтобы не испортились, – ответил грузчик второй пары, останавливаясь, чтобы передохнуть, и вытирая пот со лба.
– Спасибо, – задумчиво произнёс Том.
Но работа продолжалась. Первый грузчик, передохнув, поднялся с места и включился в работу. Мы медленно обходили их и слышали сугубо специаольтные разговоры – иногда высоковольтные.
Ещё одна пара грузчиков разгружала примеры. Опытный поучал молодого:
– Какой пример ты подаёшь? – истошно орал он чьим-то голосом. – Не этот! Другой! Другой подавай!
Ему подали другой пример, и он быстро успокоился, с достоинством поставив его на место. Там они и стояли бок о бок: пример и достоинство…
Рядом с грузовика скатывали большие плотные мотки блестящей колючей проволоки.
– Что это? – спросил Том.
– Дерзость, – ответил грузчик.
Последняя пара грузчиков сбрасывала с длинного трейлера дерзость иного сорта, напоминавшую плохо ошкуренную доску – с торчащими заусенцами.
Всё разгружаемое исчезало внизу, и проследить его дальнейший путь не удавалось. Проще рассматривалось поднимаемое наверх, но оно почти тотчас увозилось в неизвестных направлениях. Однако стоять и смотреть на работающих, как это ни интересно, нельзя до бесконечности, а она приближалась. Причём чем больше мы стояли, тем ближе. И потому мы решили двинуться, чтобы уйти от бесконечности.
Глава 14. По рядам и междурядьям
Мы увидели человека в котелке, с галстуком, тросточкой и при часах с карманной цепочкой. Вылитый коммерсант. Где-то я такого уже видел, в каком-то фильме. Или фирме.
– Что продаёте? – спросил я.
– Респектабельность, – покосившись на меня, сочно сказал «коммерсант». Он с видимым удовольствием проговорил само слово: «рес-пёк-та-бель-ность». С него сок так и тёк, со слова. Сословное слово. Славное сословное слово… не хухры-мухры.
– Но… что же у вас останется? – растерялся я.
– А это уже не ваша забота, – так же сочно ответил он.
– А чья же?
– Моя, – и он указал на жмущуюся у его ног маленькую собачку. – Вот она.
– Со-ба-ка – за-бо-та, – проговорил я, – действительно, очень похоже. Но к чему бы это?
Он пожал плечами. Я тоже. Но он остался на месте, а я удалился.
У недавно построенных торгновых павильонов прохаживалась колоритнейшая цыганка в ярком пёстро-цветастом платке с чёрными и золотыми разводами и нескольких метущих по земле юбках, и предлагала каждому:
– Хочешь, погадаю на интерес?
Том услышал её предложение и сразу бросился к ней.
– У вас есть интересы? – чуть не запыхавшись, спросил он.
– Какие угодно! – обрадовалась цыганка. – Смотри, соколик, выбирай: пиковый, бубновый, червовый…
– Червивый? – не понял Том.
– Балда! – рассердилась цыганка. – Уши мыть нужно. С земляничным мылом.
– А бубновый – это от слова «бубнить»? – влез я, чтобы защитить Тома.
Цыганка резко высказалась по-цыгански, и интерес к нам тотчас же демонстрати-итивно полтеряла – по крайней мере, половину. А втиорую половину, которую она втирала в руку в районе локтя, отправила на полтергейст – но я не понял: присутствовать или участвовать?
К нам незамедлительно – незаметно и длительно – подошла конкурирующая цыганка:
– Гадать будем?
– Только и знаем, что гадаем, – отказался Том.
– Если знаем – зачем гадаем?