Маскарад - Натали Питерс

Коридоры внутри Дворца дожей до отказа были забиты посетителями. Зал сената, представлявший собой обширную палату с позолоченными потолками и расположенными вдоль стен деревянными скамьями, заполнили многочисленные зрители – любопытствующие и искренне заинтересованные в происходящем. Те, кто, как и Джакомо Сельво, уже был осведомлен о возвращении адмирала Сагредо на борту «Маги», жаждали взглянуть на человека, которому удалось добиться того, что был не в силах совершить венецианский военно-морской флот: открыть венецианские торговые маршруты для свободной торговли. Эту новость во многих кругах встретили с ликованием.

К моменту прибытия Фоски и ее чичизбео члены Комиссии по морям и Совета десяти уже заняли свои места в передних рядах зала. Фоска с друзьями немного опоздала, встретив при входе нескольких знакомых и поболтав с ними полчаса. Толпа в зале никак не могла угомониться. Маленькие мальчики – дети дворян – разносили членам собрания бумаги и чашки кофе.

На подиуме для ораторов появился Алессандро Лоредан и начал речь. Он был в алонжевом[5] парике и в богатой красной мантии и меховой накидке, свидетельствующей о его ранге комиссара морей. Фоска, многократно выслушивавшая дома его торжественные разглагольствования, не обращала внимания на его слова и оживленно разговаривала с Джакомо и Антонио, которых столь же мало интересовала речь Лоредана.

– …великий день Республики… избавление от проклятия морей… прекрасный пример изобретательности и храбрости Венеции… высшая похвала от адмирала Сагредо…

Вокруг Фоски гудение голосов людей, уставших от подобных банальностей, становилось все громче.

– Вчера вечером видели Ля Трон? Она стояла полуобнаженная у дверей в свою ложу в театре Сан-Бенедетто. Инквизиторы сделали ей предупреждение…

– Что, по-вашему, произошло с тем кораблем, который братья Бенедетти два года назад отправили в Америку? Ведь этот еврей вернулся почти через год…

– Вы не знаете, что это за божественный юноша стоит там? Должно быть, один из Балдини. Они все такие кривоногие…

– …мы высоко оцениваем поступок этого преданного патриота… выражаем ему нашу глубочайшую признательность… горячо надеемся, что наступит новый день… восстановление чести и славы…

– Смотрите, смотрите! Вон он! Этот еврей! – шипящим шепотом сказал Джакомо. – Боже мой, вы только посмотрите. Ведь он в красной шапке!

– Что это значит? – спросила Фоска. – Неужели церковь произвела его в кардиналы?

– Нет, нет! Согласно давно принятому закону, все евреи должны носить красные колпаки, чтобы все остальные могли отличать их. Он напоминает грубое животное. Не правда ли? Лицо заросло волосами.

Фоска вытянулась и изогнула шею, но не смогла разглядеть красную точку в море красных мантий.

Раф Леопарди поднялся на подиум и прошел вперед, чтобы получить от Алессандро Лоредана благодарность Венецианской республики и приказ о присвоении ему, Леопарди, звания капитана Венецианского военно-морского флота. Он был одет во все черное, и только его голову венчал красный, напоминавший тюрбан убор. В соответствии с иудейскими обычаями его лицо было полностью покрыто бородой. Он не поклонился Алессандро Лоредану и не опустился на колено, когда тот вручил ему пергаментный свиток с приказом о присвоении офицерского звания. Люди, толпившиеся вокруг Фоски, засуетились и глухо забормотали.

Раф круто отвернулся от Лоредана и взглянул на толпу.

– Сенаторы! – заговорил он глубоким и резким тоном, выдававшим в нем человека, который привык отдавать приказы, заглушая рев волн и ветра. В аудитории раздался свист и бормотание, но потом все умолкло. – Я не знаю, понимаете ли вы, что произошло здесь сегодня. – Почувствовав, что к его словам прислушиваются, Раф продолжил: – Вы поблагодарили гражданина за тот минимум, который обязан сделать любой человек для страны, где он родился, для страны, которую любит. Я принял благодарность за выполнение миссии от человека, самым решительным образом возражавшим против нее. Как могло такое случиться в некогда гордой Республике? Как мог венецианский флот низвестись до одного-единственного, к тому же поврежденного военного корабля? Как вы, сенаторы, поручившие развернуть кампанию против тунисского бая и его варварских орд, в конце концов отвернулись от адмирала Сагредо и его моряков? Выходит, что вам было сподручней отказать ему в подкреплениях и дополнительных кораблях, нежели найти деньги, необходимые для финансирования этого предприятия? Не верю, что среди вас есть такой, который хотел бы позора для собственного флага, унижения перед дикарями. Почему трусость и лень заставили вас отказаться от принятых вами самими обязательств? Вместо того чтобы ликовать по поводу моей победы, вы должны стыдиться за себя. Прославляя храбрость одного человека, отверженного вами, вы показываете всему миру, что он сильнее вас, жалких и слабых.

Невероятная смелость и дерзость Рафа вызвала в зале озлобленные выкрики. Все взгляды обратились на Лоредана, ставшего объектом критики. Но его лицо оставалось бесстрастным.

Фоска почувствовала, что сердце глухо забилось в груди, внутри все сжалось будто пружина – она ждала, что же случится дальше. В зале было жарко, и она непрерывно обмахивалась веером. Происходящее по-настоящему взволновало ее.

– Мужчины, которые привели нашу страну к величию и власти, были храбрыми людьми, – продолжал Раф. Его громкий голос легко заполнил зал и приглушил протестующие выкрики, подчинил слушателей. – Они отнюдь не напоминали евнухов, которые сейчас прислуживают старой шлюхе, которая некогда была красавицей Венецией. Ныне ведьма стара и беззуба, слепа и немощна, отвратительная карикатура ранее прекрасного. Среди вас есть много таких, кто по-прежнему прославляет ее красоту и горделивое очарование. Но ваша пустая ложь никого не обманет. Эта ложь опасна. Она ведет к тому, что вы верите, будто Венеция все еще сильна, когда на самом деле она впала в слабость. Армию охватила паника, арсеналы пусты, промышленность в упадке. А вы, корыстные и безвольные, ищете лишь наслаждений. Первый жадный тиран, приди он сюда, сможет овладеть этой ведьмой. Если только ее захочет.

Гнев, охвативший зал, давал о себе знать все громче и угрожающе. Но Раф завершил свою речь выкриком:

– Вы предложили мне офицерское звание в вашем флоте. Я отвергаю ваше предложение. Я – еврей, но даже у еврея есть гордость. Я не буду служить шлюхе, какой стала Венеция, поскольку непомерно люблю ту красоту, которой она издавна обладала.

Он стоял прямо напротив Лоредана. Ни один из них целую минуту не двигался с места. Толпа затаила дыхание. Раф бросил пергаментный свиток к ногам Лоредана, сошел вниз с подиума и стал прокладывать себе путь сквозь толпу к выходу в дальнем конце зала.