Всевластие любви - Джорджетт Хейер

Кейт вынула из гардероба батистовое платье и, разложив его на кровати, принялась искать спенсер[2], который собиралась надеть поверх платья. Но в эту минуту вошла леди Брум, сопровождаемая Сидлоу, которая несла в руках целый ворох платьев.

– Значит, ты прокатилась как в кресле? – смеясь, спросила ее светлость. – Но согласись, откуда же я могла знать, что ты и вправду замечательная наездница. Я знаю стольких людей, которые похвалялись своим умением обращаться с лошадьми, а сами оказывались неумелыми наездниками! Но не огорчайся, в следующий раз поедешь на моей собственной кобыле. Это породистая лошадка, но с большим норовом! Она может взять любое препятствие и в скачке неутомима, но – увы! – я сейчас совсем не езжу на охоту. А теперь скажи мне, любовь моя, нравятся ли тебе эти платья, сшитые для тебя Сидлоу? Твоя нянюшка снабдила меня списком твоих размеров, но Сидлоу хочет, чтобы ты их примерила, пока они еще только наметаны. Материал для них я купила в Лондоне, говоря, что покупаю для дочери, которой у меня на самом деле никогда не было, но я надеюсь, выбрала то, что тебе понравится.

– Н-но, мэм! – заикаясь, произнесла Кейт, пораженная до глубины души. – Зачем вы это сделали? Вы… вы просто сразили меня своим великодушием!

– Ерунда, у меня и в мыслях этого не было! Ты хочешь сказать, что платья тебе не нравятся?

– О нет, нет, нравятся! – вскричала Кейт в отчаянии от того, что тетя ее не понимает. – Просто я имела в виду, что я и так вам очень обязана, а я ведь ничем не заслужила такого подарка, мэм. О, какое замечательное бальное платье! Уберите его, Сидлоу, а то решимость оставит меня, и я поддамся искушению примерить его!

– Это платье следует носить вот с этой мантильей из бледно-голубого атласа, отделанной широким кружевом, – пояснила Сидлоу. – И осмелюсь заявить, мисс, она вам необыкновенно идет!

– Примерь это платье, моя дорогая! – стала уговаривать Кейт леди Брум. – Сэр Тимоти, надо тебе сказать, очень любит, чтобы женщины в его доме одевались красиво. Если тебе не хочется угодить мне, сделай это ради него.

– Тетя Минерва! И как вы только могли подумать, что я не захочу угодить вам? – воскликнула Кейт. – Только…

Но леди Брум приложила палец к ее губам, заставив замолчать.

– Никаких «только»! – сказала она и похлопала Кейт по щеке. – Глупышка! Чего это ты вдруг раскапризничалась? Из-за того, что я велела сшить тебе несколько платьев? Но не будь же такой простушкой!

Сознавая свою полную беспомощность, Кейт сдалась и позволила Сидлоу надеть на себя бальное платье. Пока та обсуждала с леди Брум, что нужно в нем поправить, Кейт покорно стояла, разглядывая себя в большом зеркале и думая о том, какая она красивая в этом платье. Она всю жизнь мечтала о таком платье, и отказаться от него она просто не сможет. Оставалось только быть благодарной тетушке за ее заботу.

В течение следующей недели Кейт также не раз оказывалась в ситуации, когда чувствовала себя обязанной леди Брум, и это чувство постепенно стало ее угнетать, поскольку леди Брум буквально осыпала ее своими милостями. Она дарила Кейт то украшения из своей шкатулки с драгоценностями, то ленты, то обрезки кружев. Особой ценности ее подарки не представляли, но Кейт всякий раз чувствовала себя ужасно неловко. Отказаться от них было совершенно невозможно.

– Дорогая, я тут перебирала свои кружева и нашла вот этот прелестный воротничок и манжеты к нему. Возьми их себе, они мне ни к чему, зато удивительно подойдут к твоему желтовато-коричневому платью, ты не находишь? – говорила при этом ее светлость.

И как тут было заявить, что этот воротник и манжеты ей не нравятся? А когда на шее Кейт застегивалось ожерелье из мелкого жемчуга и тетушка заявляла, что слишком стара для него, у Кейт язык не поворачивался сказать, что ей оно не нужно.

Кейт не смогла даже отказаться от нового платья для верховой езды, сшитого портным в Маркет-Харборо, поскольку леди Брум мягко указала Кейт, что ее костюм выглядит очень старомодно.

– Все подумают, что я – ужасная скряга и не могу сшить единственной племяннице нового костюма! – заявила тетушка.

– Да я лучше откажусь от прогулок верхом, чем буду вгонять вас в такие траты, мэм!

– Это было бы просто глупо. Подумай, что скажет Торкил? Он ведь каждый день ждет не дождется, когда вы сядете на лошадей и поедете кататься! Должна сказать тебе, любовь моя, что Торкил изменился к лучшему благодаря тебе, поэтому, если ты хочешь отплатить добром за мою заботу, продолжай выезжать с ним на прогулки!

– Я очень хочу отблагодарить вас, мэм, за все, что вы для меня сделали, и надеюсь, смогу сделать еще что-нибудь, помимо прогулок с Торкилом, – умоляющим тоном произнесла Кейт.

– Разумеется, ты можешь стать моей помощницей, если пожелаешь, и заняться теми делами, до которых у меня не доходят руки. Можешь, например, писать за меня письма, или расставлять по вазам цветы, или следить за слугами, чтобы они не отлынивали от работы. Я думаю, ты вскоре пожалеешь, что предложила свою помощь и пожертвовала своим свободным временем.

Кейт пришлось довольствоваться тем, что предложила ей леди Брум, но она вскоре заметила, что у тети руки доходили до всего и что она вникала во все мелочи домашнего хозяйства. Кейт нечего было делать, и ей пришлось заниматься такими пустяками, как срезание цветов и размещение их по вазам, вытирание пыли с орнаментов и игра в карты с сэром Тимоти в те дни, когда здоровье позволяло ему покидать свои комнаты, где он уединялся во время болезни. Впрочем, дни, когда сэр Тимоти чувствовал себя хорошо, случались не часто. Доктор Делаболь постоянно состоял при нем и не спускал с него глаз, стараясь делать это как можно незаметнее. Кейт убедилась в этом, когда однажды вечером, после обеда, сэру Тимоти стало плохо. Кейт не успела даже понять, что произошло, как доктор, беседовавший с леди Брум, оказался рядом с сэром Тимоти и привел его в чувство с помощью сильной нюхательной соли, а потом уложил поудобней. Кейт и Торкил были отосланы в бильярдную, и Кейт решилась спросить кузена, чем болен его отец. Ответ Торкила сильно обескуражил ее.

– А, не знаю, – равнодушно бросил он. – С тех пор как я себя помню, у него постоянно случались приступы. Наверное, у него больное сердце, но мне никогда никто ничего не рассказывает.

Вечером, заканчивая письмо к миссис Нид, Кейт приписала следующий постскриптум:

«Мой кузен Торкил – очень странный юноша. У него лицо ангела и холодное как лед сердце. Я просто не знаю, что о нем думать».

Кейт написала миссис Нид уже не первое письмо, но ни на одно из них не получила ответа. Кейт начала уже немного беспокоиться, и в душу к ней закралась обида. Сэр Тимоти не был членом парламента, поэтому Кейт не могла при отправлении оплачивать перевозку и доставку своих писем, но она не допускала и мысли, что Сара не получает ее писем из-за того, что не хочет платить за их доставку. Более того, живя в городе, она просто обязана забирать свои письма, поступившие на почту, и к тому же Джо Нид оплачивал ежедневную доставку писем в его дом. Еще менее вероятным представлялось то, что Сара заболела, – она никогда не болела. А если бы она вдруг и вправду заболела, она, конечно же, черкнула бы об этом пару строк своей воспитаннице или поручила бы сделать это Джо. Когда Кейт написала няне свое первое письмо, она отнесла его леди Брум и робко спросила, можно ли его отправить. Тетя Минерва ответила: «Ну разумеется, дитя мое! Положи его на стол в холле. Пеннимор следит за тем, чтобы письма доставлялись на почту в Маркет-Харборо, и твое письмо будет отправлено вместе с моими».