Анна Иоанновна - Николай Павленко

В расследовании нашумевшего дела иркутского вице-губернатора Алексея Жолобова императрица участвовала до конца. Еще 19 февраля 1734 года она велела А. И. Ушакову назначить «доброго офицера и проворного для некоторой важной посылки». Из повеления, переданного в тот же день А. Маслову, узнаем, что «добрый и проворный офицер» должен был доставить в столицу Жолобова81.

Для следствия по его делу в феврале 1735 года была назначена комиссия во главе с генерал-лейтенантом А. П. Волынским, но фактически ее руководителем была Анна Иоанновна. В день создания комиссии она, проведав о приезде в столицу супруги обвиняемого, «изустно» велела Волынскому допросить ее, полагая, что она прибыла издалека неспроста: «знатно на кого в надежде и по какой-нибудь корреспонденции». Императрица сама составила вопросы, которые ей следовало задать: кого она навестила, к кому обращалась с просьбами, кому и сколько предложила вещей и денег, наконец, какую сумму привезла с собой82.

Интерес к приезду супруги Жолобова не оказался праздным. Следствие установило, что она пыталась вручить взятки сенатскому обер-секретарю и секретарю Сибирского приказа по 100 рублей каждому, но те убоялись их принять.

Следствие настолько увлекло императрицу, что она едва не ежедневно давала указания Волынскому: то она «изустно» велела ему отобрать у зятя Жолобова гвардии-поручика Федора Мещерского «письма, какие есть в доме», то составить опись имущества, принадлежавшего подследственному, то велела, опять же «изустно», выдать бывшему вице-губернатору бумагу и чернила, чтобы тот написал, «какие за губернатором Плещеевым ведает взятки и упущения интересу и у чего сколько и за какие взятки упущено, показал бы о том, написав своею рукою имянно».

Императрица проявила дотошность следователя, «изустно» повелев доставить описанные пожитки Жолобова из Москвы в Петербург «для того, что там на многие вещи положена цена самая малая». Кроме того, она поручила выяснить, у кого сколько имущества Жолобова находится на хранении.

Анна Иоанновна обещала Жолобову «милосердное прощение» за чистосердечное признание своей вины, но алчный вельможа настаивал на скромных размерах украденных денег, хотя комиссия установила более значительную сумму в 32 176 рублей 92 копейки. Более того, Жолобов утверждал, что он, отправляя должность иркутского вице-губернатора, принес казне до 300 тысяч рублей прибыли. Однако комиссия установила, что никакой прибыли «не явилось, и то он, Жолобов, затеял зря». Императрица согласилась с мнением комиссии и на ее доношении подписала подготовленную реляцию: «Жолобов, отбывая следствие, шутовски все то затеял, ибо и кроме прочих его корыстных плутовских дел, взятков и преслушания указов наших является не только что прибылей его нет, но еще упущения и некоторые недоборы в казенных наших доходах против прежних доходов».

1 июля 1735 года Анна Иоанновна «изустно» указала завершить следствие в июле текущего года, «изустно» же велела Волынскому «из Рязанской Жолобова деревни тунгузской породы двух девок взять ко двору ее императорского величества», а третью оставить супруге Жолобова.

Жолобов затягивал следствие широко использовавшимся в те времена способом — оговариванием новых лиц. Их круг настолько расширился, что комиссия о Жолобове обрела статус Сибирской комиссии. А так как оговоренные находились в Сибири, то доставка их для допросов требовала немалого времени. В декабре императрица вновь повелела комиссии «подать краткий экстракт и свое мнение, а прочие дела в комиссии оканчивать скорее». Но экстракт не был готов к середине февраля 1736 года, когда руководителем следствия вместо Волынского был назначен П. П. Шафиров.

Императрица сочла, что Жолобов «написал повинную свою неистинно, ложно» и потому не может рассчитывать на ее милосердие — он был казнен 16 июля 1736 года83.

Жестокость императрицы иногда сменялась порывами милосердия, желанием восстановить справедливость, защитить обманутого. Такой порыв Анна Иоанновна обнаружила 28 июня 1732 года, когда два князя — Семен Федотов и Иван Мещерский — «учинили такое коварство над бедным гардемарином» Иваном Большим Кикиным, силой выманив у него письмо с обязательством уплатить в три дня 5500 рублей и закладную почти на все недвижимое имущество. Поступок вымогателей императрица оценила «богопротивным лукавством и бездушеством» и велела Сенату «помянутое дело от начала исследовать и производить судом». Приговор должен быть таким, «чтоб впредь бездельники такие ж нехристианские поступки чинить опасались»84.

Чем закончилось дело, нам неведомо, как и неведомы побудительные мотивы действий императрицы: стремление защитить слабого, проявить великодушие или милосердие или ненависть к аристократии, к двум князьям.

Анна Иоанновна вникала и в следственные дела А. В. Макарова и проявила даже милосердие. Так, Макаров, секретарь Кабинета Петра Великого, пользовавшийся уважением императора, стал при Анне Иоанновне жертвой мести Феофана Прокоповича и А. И. Остермана и длительное время содержался под домашним арестом. В августе 1737 года он обратился к императрице с челобитной, жалуясь на то, что он содержится под крепким караулом два года и девять месяцев и за это время опечатанные его пожитки, находясь «без просушки», приходят в негодность и «деревнишки мои посторонние нападками разоряют», отчего «я, нижайший раб, от таких тяжких печалей пришел в крайнюю болезнь и слабость». Императрица велела Салтыкову смягчить условия жизни арестанта и содержание его «таким образом облегчить, чтоб ему в церковь Божию и прочие домашние нужды исправлять позволено было», но с ограничением — пожитки и деревни запрещалось продавать без ее разрешения85.

Повышенный интерес Анны Иоанновны к политическим процессам подтверждает донесение руководителя Тайных розыскных дел канцелярии А. И. Ушакова Кабинету министров, предложившему всем учреждениям прислать «изустные» указы императрицы. Ушаков отвечал: в подведомственном ему учреждении действительно хранятся занесенные на бумагу словесные указы императрицы, о которых «никому не известно и хранятся оные секретно, для чего Тайная канцелярия без именного его императорского величества указа об оных и Сенату объявить опасны»86.

С этой целью рассмотрим два следствия: по делам Черкасского и Голицына. Последнее, правда, тяготеет более к уголовным, но подоплека его бесспорно была политической.

В октябре 1733 года Анна Иоанновна получила донос о том, что в Смоленской губернии существует тайное общество, члены которого замышляли свергнуть немецкое иго в России, считали себя слугами голштинского пятилетнего принца (сына дочери Петра II Анны) и пьют за его здоровье. К доносу были приложены два письма: князя А. А. Черкасского к голштинскому герцогу и генерал-майора Александра Потемкина к претенденту на польскую корону Станиславу Лещинскому.

Донос внушил императрице и ее окружению такой страх, что она отправила в Смоленск для следствия не какого-либо гвардейского офицера, а самого заплечных дел мастера, руководителя Тайных розыскных дел канцелярии А. И. Ушакова, и не одного, а во главе многочисленной воинской команды. Инструкция наделяла Ушакова обширными полномочиями, свидетельствовавшими, что при дворе поверили доносу и что ожидали со стороны заговорщиков вооруженное сопротивление. Ушакову дозволялось всех, кого он заподозрит, «до кого бы ни дошли, несмотря ни на чье лицо, за караул взять». Ушаков начал с ареста губернатора князя Черкасского и генерала Потемкина с их семьями и других оговоренных доносителем лиц.

Доноситель Федор Иванович Красный-Милашевич служил камер-пажом у герцогини Екатерины Иоанновны Мекленбургской, сестры императрицы, но за какую-то вину был отстранен от должности и возвратился на родину к отцу в его деревню в Смоленской губернии. Здесь он познакомился с губернатором Черкасским, жаловавшимся на Бирона, заславшего его в глухой Смоленск губернатором. Из дальнейших разговоров выяснились симпатии губернатора к принцу голштинскому. Черкасский склонил бывшего камер-пажа ориентироваться на принца и уговорил его отправиться в Киль с письмом от него, губернатора, и письмом от генерала Потемкина, как потом выяснилось, фальшивого, составленного с целью создать впечатление, что губернатор не одинок, что за его спиной сильная оппозиция, недовольная нынешним правлением и готовая служить герцогу.

Милашевич, в поисках герцога и его семьи, в пути утратил оба письма и, будучи человеком с авантюристическими наклонностями, решил исправить дело сочинением письма Станиславу Лещинскому. Оказавшись на положении бродяги, он, отчаявшись встретиться с герцогом, решил отправиться в сентябре 1733 года в Гамбург, где подал русскому чрезвычайному посланнику Бестужеву донос, в котором обличал губернатора в злонамеренном умысле. Бестужев в полной мере оценил угрозу трону, срочно вместе с доносом отправил в Петербург и доносителя.