Второе счастье - Игорь Черемис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он ждал нас перед входом и был очень радушен — чмокнул Аллу в щеку, недолго потряс мне руку, а потом провел нас внутрь, бросив недовольному швейцару: «Костик, это со мной». Я морду кривить не стал — с ним так с ним. А Алла, кажется, и вовсе внимания на этот эпизод не обратила.
Внутри ничего не напоминало про первый «Макдональдс», а расположенное на месте будущего флагмана капиталистического общепита кафе выглядело как любое другое заведение советского общепита этой поры — кроме совсем уж роскошных, разумеется. Только огромные панорамные окна, выходящие на Тверской бульвар, и низко висящие плафоны создавали ощущение чего-то космического. В принципе, мне тут понравилось.
Разговор начался только после того, как строгая официантка приняла у нас заказ. Я ограничился бутылкой пива и сырной нарезкой, а Алла попросила чашечку эспрессо; я понятия не имел, как его тут готовят, но понадеялся на лучшее. А вот Врубель заказывал долго и вдумчиво — и первое, и второе, и какой-то коктейль в качестве аперитива, и бутылочку неплохого портвейна как допустимый в приличном обществе диджестив.
— Боб? Да, конечно, помню, — сказал он, отведав свой «Шампань-коблер». — Никакого таланта, как его только взяли на наш факультет, рисовать совсем не умел, перспективы не чувствовал, цвета мешал наобум, все экзамены провалил, разумеется, его на повтор оставили, а потом и в армию забрали.
— Когда? — поинтересовался я и приложился к своему напитку, к котором у прилагался пузатый фирменный стакан.
Пиво было «Московское оригинальное» — в продаже я такого не видел, но оно было много лучше любого «Жигулевского» и, наверное, расходилось исключительно по вот таким злачным местам.
— Да года два… сейчас, дай вспомнить, — он употребил ещё глоток своего коктейля. — Да, два года, но осенью. Я как раз после осеннего семестра ушел из института, и мы его провожали в «Арагви».
Я мысленно присвистнул. Этот Боб мог оказаться отпрыском очень непростой семьи, вступать в конфликт с которой может быть себе дороже. Но давать задний ход я не мог. Впрочем, сейчас понты кидали едва ли не все люди с деньгами и связями.
— А его приятелей знаешь? Родион, Михаил…
— А зачем они тебе? — Врубель задал этот вопрос дежурным тоном и не отвлекаясь от принесенной официанткой рыбы в кляре, но было видно, как он слегка напрягся.
— Недопонимание у нас вышло, мизандерстендинг, как говорят наши вероятные противники, — я улыбнулся. — Надо бы уладить всё, вот и ищу их следы. Это Аллы касается.
Аргумент был слабый, но Врубелю и его хватило. Всё-таки он симпатизировал этой девушке, хотя, кажется, без каких-либо последствий — для неё и себя.
— У меня есть телефон Родьки… — признался он. — Мы когда с Бобом дружили, иногда устраивали вечеринки на свободных хатах. У Родьки Макар пел, но один, он тогда в очередной раз со всеми поругался и был без группы. Бесплатно выступил, по дружбе. Адрес не помню, извини. Где-то у вдныха.
Я мысленно хихикнул над его манерой произносить название главной выставки страны, но внешне сохранил серьезный вид — всё же мы говорили о важных вещах.
Я поблагодарил его за заветные циферки, которых мне, в принципе, было достаточно для начала поисков адресов. Но сразу уходить мы не стали. В конце концов, я не собирался посвящать сегодняшний вечер избиению друзей Боба. Это можно будет сделать в любой другой день.
Я заказал ещё пиво, а Алла, глядя на Врубеля, захотела такой же коктейль. Он стоил полтора рубля, но я был богат и щедр, а она была моей девушкой. Исход был немного предсказуем.
* * *
— Скоро будет обалденный концерт, — сказал Врубель, который закончил питаться и наслаждался розоватым портвейном. — Его не я делаю, знакомые, но там должно быть очень круто. Новая группа, у их солистки прямо-таки инопланетный голос, и она вроде бы иностранка… или из Прибалтики, не знаю. Хочу порекомендовать, но предупреждаю — всё будет в Бескудниково, туда сложно добраться.
«Браво»? — вяло подумал я. Слушать песню про желтые ботинки мне не хотелось, но я был уверен, что Алле творчество Хавтана и Агузаровой понравится.
— Не иностранка, — улыбнулся я. — Ивона Андерс это псевдоним. Но голос действительно крутой, таких у нас больше и нет, пожалуй.
Алла удивленно уставилась на меня, на что я не отреагировал.
— О, ты слышал их? — заинтересовался Врубель.
— Пару песен, знакомый в общаге кассету откуда-то приволок. Но качество было ужасным, заезженная «МК-60» и дубовая «Электроника», — я ничего не выдумал, так оно и было, просто не вчера, а через год.
— Не, на такой аппаратуре их слушать нельзя, — неодобрительно покачал головой Врубель. — Я на студии был, когда они записывались, отвал башки просто. Ну как, хотите билеты? — я кивнул. — Хорошо, я на вас тогда закажу. Аллочка, я помню твой номер, как билеты будут у меня, сразу же наберу, — обратился он к моей спутнице[12].
Алла только и смогла обреченно кивнуть.
* * *
После встречи с Врубелем мы снова отправились в мою родную общагу. Аллу я с некоторым сомнением отпустил к Ирке — с наказом ничего не говорить о приятелях Боба. Про мои дела с ними и так знало слишком много народу. Поначалу я думал привлечь к противостоянию Жасыма, как достаточно мощную боевую единицу, но потом отказался от этой идеи. Это моя война, и воевать буду я один. А противник… противник мог приходить хоть толпой.
В свою комнату и вообще в свой корпус я не пошел. Мне нужен был тот любитель всяких опасных штук, которого звали Стасиком. Вернее, Стасиком он стал только в конце второго курса, когда мы уже достаточно крепко сдружились. Он тогда отпустил усы щеточкой, усы внезапно оказались темно-рыжими, что резко контрастировало с его чернявостью, и к нему навсегда приклеилось прозвище наших родных рыжих тараканов, с которыми в общагах была сущая беда, несмотря на регулярные облавы. Вообще-то он был Станиславом, сейчас откликался на Стаса или Славу, и был настоящим фанатом всего взрывающегося. Если верить его рассказам, свой первый пероксид ацетона он получил чуть ли не в утробе матери, а уж глицерин нитровал с младых ногтей и безо всякого охлаждения. В этом он, разумеется, сильно
