Синяя курица счастья - Елена Логунова

Замечу, что на елке эта инсталляция смотрелась более органично, чем на пальме.

— Если провисит до Нового года — сойдет за элемент праздничного убранства! — хихикнул мой внутренний голос.

Разжившись деньжатами, мы с ним повеселели.

По дороге домой я зашла в супермаркет и потратила часть денег, выданных мне на такси, на хлеб насущный. А также на насущную колбасу, сыр, масло, молоко и шоколадки.

Внутренний голос, неожиданно усовестившись, вякнул было, что шоколадки насущными не бывают, но я с ним не согласилась.

Мало что так необходимо молодой одинокой даме, как стратегический запас шоколадок, являющихся, как хорошо известно всем счастливым обладательницам пары Х-хромосом, идеальным антидепрессантом.

Обладатели Х и Y-хромосом, в просторечии именуемые мужиками, те же целебные свойства склонны приписывать алкоголю, но у меня к спиртному, как уже говорилось, сложное отношение, и дома я ничего такого не держу. Во избежание, так сказать.

Перекладывая из одной руки в другую увесистый пакет, я с пыхтением, сопением и замедлением поднялась на свой пятый этаж и уже под дверью вспомнила, что у меня нет ключа. Он остался у Марьи Васильны, которая тоже живет на пятом этаже, но, к сожалению, в другом подъезде.

— Фигасе! — Мой внутренний голос громко возмутился перспективой нещадной эксплуатации частей тела типа «ноги».

Я застонала и пару раз стукнулась в дверь головой.

Получилось звучно.

— Кто-о-о та-ам? — пропел знакомый голос за дверью соседней квартиры.

Я встрепенулась:

— Ивась, это я!

Дверь открылась, являя мне чудное виденье, оно же гений чистой красоты — изящного вьюношу в фартучке с кружевами.

Под розовым фартучком на нем были салатового цвета лосины и приталенная футболка на два тона темнее. Все модненькое, чистенькое, новенькое, аккуратно облегающее изящную фигурку.

Это было как немой укор: я сразу же почувствовала себя деревенской коровой. Даже хуже: потной жирной бегемотицей из темных африканских грязей.

— Натуська, привет! Ты чего такая? — Укор перестал быть немым.

Я не стала уточнять — какая именно. Ивась парниша утонченный, но отнюдь не деликатный. Врежет правду-матку, а я обижусь и в сердцах побью его подручной колбасой, оно нам надо?

— Ключ забыла у управдомши забрать, — объяснила я, входя в гостеприимно распахнутую дверь. — Посижу у тебя, отдохну, потом пакет оставлю и схожу за ключом.

— Зачем ходить, я сейчас котику позвоню, он будет с работы возвращаться, заскочит к Бабке Ежке.

Ивась, благодетель мой, поплыл в глубь квартиры:

— Иди на кухню, я тебя супом накормлю!

— Ивасик, я тебя люблю! — сказала я с искренним чувством и пошла на запах вкусной домашней еды.

— Я тебя то-о-же! — пропел в отдалении Ивась. — Только котику говорить не будем!

Усмехнувшись, я бухнулась на кухонный диванчик, вытянула ноги и огляделась. Отметила чистоту и порядок, каких у меня никогда не бывает, цапнула из вазочки печенье и развернула к себе глянцевый журнал, сверяясь с которым, Ивась готовил модный супчик.

«Вот только мы успели привыкнуть к чизкейкам и смузи, как на слуху уже митболы с фалафелем, бейглы и кейк-попы», — сообщала красиво иллюстрированная статья.

Я пожала плечами. Кто-кто, а я к чизкейкам, митболам и смузям отродясь непривычная!

— К смузи, — поправил меня внутренний голос. — Это слово не склоняется.

— Отстань, — сказала я коротко, продолжая читать.

«В этом сезоне в кулинарии появилось сразу несколько модных трендов…»

— Тьфу! — плюнул мой внутренний цензор. — Почему не сказать по-русски: новые направления?

Тут я кивнула: мне никогда не нравилось слово «тренды». Оно коробит чуткое ухо филолога компрометирующим созвучием с «трындеть» и «трындец».

Хотя «модный трындец» — это чеканное определение жизненного кредо Гриши Васильева, более известного как Григор Иваси.

Справедливости ради скажу, что свое претенциозное прозвище Гриша придумал не сам.

Была у нас в студенческой группе староста — натуральная реинкарнация старой канцелярской крысы, большая любительница макулатурного делопроизводства. В первый же наш день в универе она взялась переписывать присутствующих на лекции, а поскольку имен и фамилий новых товарищей еще не знала, то просила их назваться. И Гриша, громко и с чувством представляясь как Григорий Васильев, после второго слога фамилии пустил петуха, смутился и онемел. А староста, особа без чувства юмора и такта, так и записала, как услышала: Григор Иваси.

Под этим именем Гриша и снискал себе позднее локальную славу городской иконы стиля.

И, кстати, натуральные иваси, даже умей они говорить, не стали бы открещиваться от родства с нашим Гришей: сколько я его помню, он всегда был тощим, как весенняя селедка.

— Рыба моя! — обратилась я к приятелю, который вплыл в кухню, держа у уха телефон.

Рыба помахала ухоженным плавничком, показывая, что сейчас занята, и проворковала в трубку:

— Ко-отик, будь лапочкой, заскочи после работы к Бабке Ежке, забери у нее Натуськин ключик, а то бедная крошка домой попасть не может, сидит у нас.

— Бу-бу-бу, — согласно пробубнила трубка, и владелец отклеил ее от своей сережки с бриллиантиком.

— Зайдет, заберет, — сообщил он мне.

— Гран мерсище!

Я исполнила поясной поклон в позиции сидя.

— Слушай, Ивась, давно хочу спросить, почему ты Марью Васильну Бабкой Ежкой именуешь? Она же мировая старушенция.

— А потому, что у ее мужа стрижка ежиком, то есть он Дед Еж, стало быть, она Бабка Ежка, — объяснил Ивась, ставя передо мной курящуюся паром тарелку.

— Логично, — согласилась я и замолчала, осторожно дегустируя супчик. — Гм… А недосол — это модный тренд или пространство для кулинарного маневра?

— Ой, да посоли, как тебе надо! — Ивасик переместил с подоконника на стол солонку. — Вообще, как получилось, вкусно?

— Язык проглотить можно! — кивнула я, чавкая.

— Язык не надо, он еще пригодится, я жду, что ты сейчас мне все расскажешь.

Ивасик сел на табуретку, поставил локоть на стол, положил в ладошку подбородок и призывно поморгал.

— Все — это что? — уточнила я опасливо.

Рыбонька только выглядит, как нежный лютик, на самом деле он цепкий, как бультерьер. Я считаю, зря Ивась не пошел работать по профилю — из него получился бы прекрасный репортер светской хроники: приставучий как банный лист.

— Все — это подробности твоего заграничного вояжа! — Ивасик снова поморгал, побуждая меня начать былинный сказ.

— А ты откуда знаешь, что я за границу ездила? — Я удивилась.

Помнится, я этой радостью ни с кем не делилась.

— А кто, ты думаешь, устроил тебе эту поездку?

Ивасик улыбнулся, щипком подобрал с высокой скулы завитую прядку и заправил ее за ухо, явно красуясь.

— Чтоб ты знала, Рюрикович хотел Рузанку отправить, пришлось заставить ее взять самоотвод.

Рузанка — это Рузанна Симонян, одна из моих коллег и конкурентов. У нее пронзительные желтые глаза и выдающийся крючковатый нос, на основании чего мы с Ивасиком предполагаем, что Рузанка происходит по прямой линии от горного орла.

Рюриковичу Рузанка приходится троюродной племянницей — по местным меркам родство достаточно близкое, чтобы шеф чувствовал себя обязанным покровительствовать кровиночке. В результате эта птица-орлица то и дело утаскивает в клюве самые выгодные заказы, обделяя неединокровных Рюриковичу честных работяг чуть менее высокого полета.

Ясное дело, обделенные трудящиеся Рузанке не симпатизируют.

Ивась вообще-то не работает у Рюриковича, он парикмахер-стилист в модном агентстве, которое расположено на том же этаже, что и наша контора, и все наши девчонки бегают к нему стричься и делать прически. Одна я не бегаю, наоборот, сам Ивасик бегает за мной, уговаривая отдаться в его вооруженные ножницами руки.

Нетушки, не верю я в высочайший профессионализм парикмахера с дипломом филолога! Он же ножницами щелкает так ритмично, словно Гомера декламирует!

— Так что там с Рузанкой? — Я тоже выразительно поморгала.

— Представь, эта мымра позвонила мне в одиннадцатом часу вечера с требованием срочно-обморочно принять ее, чтобы подкрасить корни и подстричь кончики.

— К чему такая спешка? — удивилась я.

В моем понимании, в одиннадцатом часу вечера все корни и кончики должны уже смирно лежать на подушке.

— А ей, видите ли, внезапно перепала заграничная командировка, а лететь на Кипр с неухоженным оперением орлица наша не желала, — объяснил Ивасик, хрустнув печенькой. — Ну, я и помог ей принять решение не в пользу поездки.

— Каким же это образом?

Мне и правда было интересно. Ивасик — удивительно изобретательный интриган. Думаю, сказывается университетское гуманитарное образование, основательно познакомившее рыбоньку с литературной классикой и мировой историей.