Переходы - Ландрагин Алекс

Наконец меня пригласили в кабинет с табличкой «Bureau du Commissaire», тесный, с одним чердачным окном, выходившим на реку и Латинский квартал. По трем стенам тянулись полки, наполовину заполненные досье — два человека грузили их на тележки, чтобы куда-то увезти. Массю стоял, опираясь рукой на свой стол. Волосы его были тщательно причесаны, хомбург висел на вешалке в углу. Когда я вошел, комиссар не поднял глаз, лишь жестом велел мне приблизиться, одновременно приказав остальным удалиться. На столе перед ним были веером разложены фотографии квартиры Венне. Их сделали со всех мыслимых ракурсов. Имелись также фотографии трупа, полностью одетого, лежащего в позе зародыша на постели — каким я его и застал. Одна фотография была совершенно душераздирающей, я отвернулся: лицо без глаз.

Массю, видимо, заметил, как я вздрогнул.

— Такое, увидев, уже не забудешь, — проговорил он. — Заметьте, что крови из глаз вытекло очень мало. Ни одного повреждения эпидермиса внутри или вокруг глазниц. При глазных травмах кровотечение всегда несущественное, но на шее есть следы, — он указал пальцем, — свидетельствующие о том, что голову его держали. О чем вам это говорит?

— Что он был еще жив, когда ему вырезали глаза?

— Совершенно верно. Беднягу пытали. — Массю сел за письменный стол и принялся поглаживать подбородок. — Но почему?

Ответа я не знал. Он вытащил из ящика стола папку, открыл, начал просматривать содержимое, приподняв бровь и постоянно хмыкая. Мне он казался человеком, которого легко не проймешь, который работает головой при любых обстоятельствах, у которого с лица почти не сходит улыбка.

— Скажите, месье, — обратился он ко мне, — что вы вчера делали на аукционе?

— Меня интересовала рукопись Бодлера. Я писатель и в некотором роде специалист по Бодлеру.

— Почему вы потом последовали за Венне?

Так получилось, что, выйдя с аукциона, я пошел в одном с ним направлении и заметил, что его преследуют двое, одним из которых, понятное дело, были вы, хотя я тогда и не знал, что вы полицейский. Другим был тот, кого он обошел на торгах. Мне это показалось подозрительным. Заметив, что он вошел в книжную лавку, я решил предупредить Венне, что его преследуют.

— Когда вы удалились, Венне последовал вашему совету и ускользнул от нас. В итоге я не смог его защитить, хотя именно ради этого там и находился. Когда я выследил его снова, он уже был мертв. То есть, если бы вы не вмешались, Венне, возможно, остался бы жив. А потом — ну надо же — на следующий день я вас обнаруживаю на месте преступления. Чем вы это объясните?

— Я не убивал Венне, если вы к этому клоните.

— Это я знаю. Мы проверили ваше досье. По нашим сведениям, вы прожили в Париже всего семь лет. А корни этого преступления уходят куда глубже. Ведомо вам это или нет, месье, но вы впутались в одно из самых давних в истории этого славного города уголовных дел, связанных со множественными убийствами. И у меня есть ощущение, что вы можете нам помочь.

— Я сделаю все, что в моих силах.

Массю улыбнулся своей мимолетной философичной улыбкой.

— Поведайте, месье, как вы во все это вляпались? Вам вообще не положено быть в Париже.

— Да вот я и сам гадаю.

— Вы рукопись видели?

— Да, вчера, на аукционе.

— Что можете о ней сказать?

— Ну, я ее держал в руках всего несколько минут, но ничто там не наводило на мысль о подделке. Почерк, судя по всему, Бодлера, бумага достаточно старая.

— Вы ее прочитали?

— Не успел. Просмотрел начало — опять же, мне оно показалось подлинным.

— Я ее прочитал на прошлой неделе в лавке у Жакене. Восемнадцать лет ждал этой возможности. Давайте расскажу, о чем там: вас это может заинтересовать, не как ученого, а как человека. Это не вымысел. Бодлер вроде как писал про себя. Это история его подготовки к превращению совершенно необычайного толка.

Все как описывала Мадлен, подумал я. Мне очень хотелось услышать, что имел сказать Массю, но чутье призывало не разглашать ничего из того, что я знал про Мадлен.

— Превращению?

— Метемпсихоз, месье, — знакомо вам такое слово?

— Разумеется, переселение душ после смерти.

— Оно самое, — кивнул Массю. — Только Бодлер в своей истории, похоже, говорит о переселении душ, которое происходит еще при жизни.

— Понятно. — Массю не сводил с меня глаз. — На мой взгляд, это чистый вымысел.

— В обычном случае я бы с вами согласился. Но в этом деле, которое, кстати сказать, было открыто восемнадцать лет тому назад, граница между вымыслом и реальностью размыта. Что вам известно о Бодлеровском обществе и его президенте мадам Габриэль Шанель?

Черт, подумал я, а я-то надеялся, что про Шанель он не заговорит. После его слов все попытки делать вид, что рассказы Мадлен — бред, полностью себя исчерпали. Ладно, подумал я, это все равно лучше держать при себе.

— До самого последнего времени я не знал об Обществе, — ответил я. — Но имя этой женщины мне вроде как знакомо.

— Тогда я вас просвещу. Бодлеровское общество — реликт канувшей эпохи, когда были в моде всякие литературные объединения. Пика славы оно достигло в девятисотые годы, когда считалось самым престижным в своем роде в Париже, а следовательно, и в мире. В тысяча девятьсот двадцать третьем году на пост президента заступила Габриэль Шанель, юная дама, обшивавшая высшее общество. Сейчас это самая богатая женщина Франции, ее лучше знают под именем Коко. Наверняка вы его слышали?

Я кивнул. Массю умолк, будто обдумывая, что сказать дальше.

— Чувствуете, чем тут пахнет, месье? Пахнет горелой бумагой. Входя, вы наверняка заметили костер во дворе. Сейчас документы жгут во дворах всех официальных зданий Парижа. Целые архивы превращаются в пепел. Это прекрасно говорит о том, как организована защита страны. Учитывая эти обстоятельства, вы наверняка задаетесь вопросом, почему в подобный момент загруженный работой полицейский чиновник с таким трепетом занимается делом убитого букиниста. То-то и оно, что это не обычное дело. Венне — третий убитый на моей памяти, кому вырезали глаза, и каждый раз в деле была замешана рукопись Бодлера. Первый случай произошел в тысяча девятьсот двадцать втором году. Я был участковым, меня назначили помогать в одном расследовании. Пострадавший торговал старинными книгами. Глазницы оказались пусты, глазные яблоки так и не обнаружили. Когда я опрашивал вдову, она сообщила, что муж ее получил от нового клиента заказ на продажу рукописи — ранее не известной повести Бодлера. Рукопись исчезла. Выяснилось, что клиент — Бодлеровское общество. Я нанес туда визит, штаб-квартира находится в частном особняке на острове Сен-Луи. Президентом тогда был Аристид Артопулос. Странный тип — заявил, что не припоминает ни такой книги, ни книготорговца. В итоге подозрение пало на зятя книготорговца, совершенно опустившегося алкоголика, который задолжал покойному денег. Ему предъявили обвинение, признали виновным и гильотинировали. Я присутствовал при казни — было это ранним утром, перед зданием тюрьмы на бульваре Араго; помню, как подумал, что не того казнят. Но такова у полицейского жизнь, и я выбросил эту историю из головы.

Прошло десять лет, я продвинулся по службе до заместителя комиссара. Вскоре после наступления нового, тысяча девятьсот тридцать первого года один полицейский из предместья обнаружил мертвое тело — доложил, что у трупа вырезаны глазные яблоки. Едва я про это услышал, как тут же вспомнил того книготорговца, убитого много лет назад. У жертвы нашли документы, он оказался бельгийским промышленником и известным плейбоем. Владел великолепной библиотекой, посвященной его любимой Бельгии. Вечером накануне смерти он сообщил друзьям по Жокейскому клубу, что приехал в Париж приобрести, за весьма солидную сумму, одну историю, собственноручно написанную Бодлером в Брюсселе. После ужина он отправился в «Шабане», высококлассный бордель во Втором округе, который посещал регулярно. Из «Шабане» вышел в четыре утра, но до отеля «Георг Пятый», где жил, не добрался. На следующее утро тело его обнаружили в Венсенском лесу двое парнишек.