С точки зрения Ганнибала. Пунические войны. - Гай Аноним
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гиерон II Сиракузский
Увеличив свое войско за счет побежденных и помилованных солдат противника, Гиерон прошелся по нескольким другим городам, также захваченным мамертинцами, и все они открыли перед ним ворота.
Мамертинцы оказались зажаты в клещи. Гиерон вступил в Мессанскую область и разбил лагерь у реки Литана. Цифры, которые приводят древние историки, всегда следует рассматривать как очень приблизительные: все они любят завышать число солдат, описывая грандиозные битвы — делалось это вполне сознательно, чтобы подчеркнуть героизм победителя.
Предполагается, что у Гиерона, когда он столкнулся с мамертинцами в решающем сражении, было десять тысяч пехотинцев и полторы тысячи конницы, а у мамертинцев — восемь тысяч солдат и неизвестное, но куда меньшее число кавалеристов. Возможно, имеет смысл лишь сопоставление в процентном отношении: если кратко, у Гиерона солдат было больше.
Стратег мамертинцев, которого историк Диодор называет Кием, согласно преданию, собрал прорицателей и, принеся жертву, вопросил их об исходе битвы; когда же они отвечали, что жертвы предвещают ему ночевать во вражеском лагере, Кий обрадовался и попробовал перейти через реку.
«У Гиерона было двести перебежчиков из Мессины, отличавшихся как своей храбростью, так и искусством. К ним присоединил он еще четыреста отборных воинов и велел им, обойдя близкий холм, напасть на врагов с тылу. Сам же, выстроив войско, встретил их лицом к лицу.
Вблизи реки происходит стычка конницы; хотя пехотинцы царской армии и заняли наперед какое-то возвышение вблизи реки и имели, таким образом, за собою удобство более выгодного местоположения, но до известного момента опасность для обоих войск была одинакова. Когда же обошедшие холм неожиданно напали на мамертинцев и со свежими силами стали избивать уставших от битвы, то они, окруженные со всех сторон, обратились в бегство. Сиракузяне же набросились на них со всею силою и почти всех избили.
Стратег мамертинцев, сражавшийся с отчаянным мужеством, сильно израненный, лишился сознания и был взят в плен. Итак, он, живой еще, был приведен в лагерь Гиерона и был передан врачам. Он ночевал, таким образом, в самом деле согласно прорицанию жрецов во вражеском лагере.
В то время как Гиерон всячески старался вылечить Кия, пришли какие-то люди, приводя с поля битвы лошадей к полководцу сиракузян. Кий узнал лошадь собственного сына и, решив, что тот убит, в горести разорвал швы своих ран, считая гибель своего сына достойной смерти. Мамертинцы же, узнав, что со стратигом их Кием погибли и все прочие воины, решились идти навстречу царю с мольбою о пощаде. Но судьба не дала совершенно погибнуть мамертинцам.
Случилось, что карфагенский полководец Ганнибал (естественно, не тот Ганнибал, знаменитый, а другой с таким же именем) в это время стоял на якоре у острова Липары. Когда он услышал о неожиданном происшествии, он как можно скорее пришел к Гиерону, на словах как бы радуясь вместе с ним, на деле же спеша обойти Гиерона путем какого бы то ни было обмана. Сиракузский полководец, убежденный финикиянином, ничего не предпринимал. Ганнибал же, придя в Мессину, уговорил мамертинцев, желавших сдаться на капитуляцию, не делать этого и под предлогом помощи ввел в город воинов.
Мамертинцы, уже отчаявшиеся в спасении после своего поражения, таким образом, снова стали в положение безопасное. Гиерон, обманутый финикиянином, кинул осаду и воротился в Сиракузы, окруженный громкой славой. Это произошло в конце 269 года».
Гиерон по возвращении в Сиракузы был провозглашен царем, и его правление продолжалось 54 года. Так что, как видим, это был человек во всех отношениях чрезвычайно успешный, целеустремленный и отважный.
В приведенном отрывке Диодора наиболее ценно для нас указание на появление в Мессане после 269 года до н. э. карфагенского гарнизона с согласия местного населения.
После этого мамертинцы оказались в крайне затруднительном положении.
Регий принадлежал теперь римлянам. В Мессане стояли карфагенские войска. Следовало к кому-нибудь прибиться — в одиночку против всего мира не выстоять. В итоге среди мамертинцев произошло разделение на две партии: одни (большинство) считали необходимым тесный союз с Карфагеном, другие (меньшинство) смотрели в сторону Рима.
«За Карфаген» было то обстоятельство, что Новый Город был ближе, его флот господствовал на море, и карфагеняне уже находились в Мессане. «За Рим» выступали родственные связи — кампанцы «внезапно» вспомнили, что они с римлянами одной крови. Ну, допустим, почти одной.
Долгое время римляне колебались, поскольку прийти на помощь мамертинцам было бы, мягко говоря, странным решением.
Только что они казнили своих соотечественников за вероломство, проявленное ими по отношению к гражданам Регия, казнили мучительно и публично. И вот мамертинцы, совершив в Мессане точно такое же преступление, притом в гораздо большем объеме, внезапно просятся к ним в союзники. Как объяснить это противоречие? И, кроме того, что будут думать о такой непоследовательности боги и граждане Рима?
Но, с другой стороны, невозможно упустить такой прекрасный шанс ступить на землю Сицилии и окоротить Карфаген, ведь Новый Город тоже с огромным интересом заглядывается на этот благоухающий цветок Средиземноморья. Если Мессана попадет под влияние Карфагена, пунийцы получат власть над проливом, что принесет колоссальную коммерческую выгоду — полный контроль над транзитом грузов! Мы ведь помним из первой книги, что главной идеологией Карфагена исходно был гешефт ради гешефта — в Карфагене любой может стать богатым!
С помощью карфагенян воинственные мамертинцы смогут постепенно подчинить себе Сицилию полностью, а там недалеко и до пунийского вторжения в Италию.
Следовательно, у римлян имелись не только моральные («помощь отдаленным родственникам») и не только материальные («пограбить»), но и стратегические обоснования для вторжения. Оставить Мессану на произвол судьбы они не могли — это вопрос большой политики. Нельзя оставлять без внимания претензии настолько крупной, богатой и присматривающейся к новым территориям империи, как Карфаген.
Осталось решить технические трудности. Для начала необходимо было снять с римского Сената моральную ответственность за заведомо безнравственный поступок и фактическую агрессию. Или, как выражается старинный писатель, «несообразность оказания помощи мамертинцам уравновешивала выгоду от самой этой помощи».
Сенат, поразмыслив, как обставить дело поприличнее, обратился к народу. Глас народа — глас божий. Глас народа, разумеется, моментально пришел к мудрому решению оказать помощь «родственным по крови» мамертинцам и
