Короли и Звездочеты - Лана Туулли

Журчаков опустил плечи, ссутулился и нервно сжал переплетенные в замок пальцы.

- Это просто ужасно. Я видел мельком того психа ночью, когда его привезли - по виду обыкновенный ролевик, одет с претензией на фантазию и историческое соответствие, мордатый, крепкий, здоровенный детина. Честное слово, - вдруг встряхнулся Журчаков. - Я иногда завидую отморозкам наподобие Бульфатова или Хвостова. Отсутствие стойких принципов иногда бывает самым высшим проявлением морали.

Сейчас Сашка лежал в кабинете Лукина, уютно устроившись на удобном диване, рассматривал издали яркие пестрые орхидеи и меланхолично размышлял о том, что он, оказывается, такой же псих, как и тот, другой, которого подозревают в убийствах. Драконов он видит, как же… Псих он, и голова у него чугунная. Родители переживать будут, предавался самобичеванию и ипохондрии Саша, добавляя побольше черноты и пессимизма в картину будущей своей жизни. Машка… может, порадуется, что не успела замуж за повернутого выпрыгнуть, а может, тоже посочувствует. кто ее знает… Женщины загадочнее сфинксов…

Лукин задерживался, и Глюнов, перевернувшись на бок, стал смотреть на шахматные фигуры, снова - в который раз! - испытывая восхищение перед буйной фантазией мастера, сотворившего подобное чудо. Тоже, наверное, псих был…

Вот-вот, вмешался в процесс самоуничижения прежний, самоуверенный Глюнов, студент-отличник и будущий великий криптоморфолог, представь, каких изумительных мультяшных динозавриков ты будешь рисовать, когда сбрендишь окончательно! А ведь тебя, после вывешенных на сайтах работ, действительно звали консультантом в какое-то научно-популярное кино! И плевать, что рисовать умеешь относительно - ни одного психа подобное ограничение еще не останавливало…

- Как чувствуете себя, Саша? - спросил Лукин, заходя в кабинет.

- Плохо, - тяжело вздохнул Глюнов.

- Это вы бросьте, - жизнеутверждающе и бодро отмахнулся Лукин. - У вас просто стресс, обычное физиологическое состояние человека, пережившего чрезвычайную ситуацию. Пара дней в тишине и спокойствии, положительные эмоции, крепкий сон, свежий воздух, - и вы будете как огурчик.

- Такой же зелененький и в пупырышках? - уныло уточнил Саша. Лукин хмыкнул:

- Чувство юмора - верный признак душевного здоровья. Так что, решили задачку? - спросил Евгений Аристархович, кивая на шахматную доску.

Саша, тяжкими вздохами и предполагаемыми стенаниями показывая, как ему плохо и муторно, перешел из лежачего состояния в сидячее и навис над шахматной доской.

- Да черт ее знает, эту задачку. У белых слон заблокирован - если пойдет так, - Саша подхватил массивную резную фигурку и показал, какой ход имеет в виду, - то получается размен слонов; король черных делает рокировку… Это так, это вот так, - деревянные шахматы с глухим добротным стуком перемещались с клетки на клетку, - и в итоге у черных нет сильных фигур, но у белых потеряна инициатива. Пат.

- Мда… - протянул Лукин, рассматривая сложившую ситуацию. - Вечный спор между королями и звездочетами снова зашел в тупик…

Сухие, морщинистые руки доктора принялись расставлять фигуры в правильном порядке. Глюнов некоторое время наблюдал за этим нехитрым занятием, а потом неожиданно для себя взорвался:

- Мы что, так и будем играть в шахматишки?! Евгений Аристархович!

- Да, Саша. Я вас внимательно слушаю, - кивнул Лукин, не прерывая своего занятия.

- Почему вы не спрашиваете меня о драконе?

- А почему я должен спрашивать вас о драконе? - послушно, раз пациент требует, спросил доктор, внимательно рассматривая слона-»друида».

- Потому, что я его видел! Вчера в полночь, когда Система выдала свой супер-глюк, там, посреди той хр… фиг… штуковины, которую три дня назад опробовали Зиманович и прочие ребята из физической лаборатории, закружилось серое облако, а потом оно открылось, и показались горы - с острыми вершинами, покрытые плотными зелеными зарослями и, между прочим, освещаемые полуденным солнцем - хотя на часах было 23.42, я незадолго до того смотрел, когда с Теплаковым разговаривал… У Юрия Андреевича спросите! - осенила Сашку счастливая мысль найти свидетеля своего безумия. - Он же висел на этой самой конструкции, которая самопроизвольно начала показывать кино про дракона! Ни в жизни не поверю, что Теплаков мог не запомнить ту тварюгу, которая чуть его живьем не спалила. А кстати, что там с Юрием Андреевичем? Он, кажется, ногу сломал.

- Если вас так интересует состояние доктора Теплакова - позвольте успокоить: обыкновенный перелом и обыкновенное высоконаучное пьянство, - пожал широкими борцовскими плечами Лукин. Повернул клетчатую доску так, чтобы лучше видеть «лиловую» сторону. Поправил пешку-»волка», поставив ее рядом с ладьей-»мегалитом». - Вы, Саш, продолжайте, продолжайте, я вас внимательно слушаю.

- Так вот, Евгений Аристархович, заявляю со всей ответственностью: эпицентром того горного пейзажа был дракон, самый настоящий дракон. Синий с серебристыми линиями прожилок на крыльях, с серебряными краями шипов на голове и вдоль хребта, на лапах когти кажутся посеребренными…

- Ага, ага… - Лукин поменял местами пешку-»волка» и пешку-»гидру» - так строй «лиловых» пешек смотрелся, на взгляд доктора, красивее. - Слово «эпицентр» обычно употребляется в другом контексте, но я вас понял и внимательно слушаю.

- И что, вам совсем не интересны мои шизофренические фантазии? - оскорбился Глюнов и надулся на психиатра, как мышь на крупу.

- Мне очень, очень интересно, - сделал честное и заинтересованное лицо Лукин. При этом Сашке показалось, что добрый доктор в глубине души помирает со смеху и еле сдерживается, чтобы не рассмеяться вслух. - Саша, не сочтите за досужее любопытство: а что вы сейчас читаете?

- «О людях и драконах» читаю. Автора не помню, но сюжет убойный - значит, там на остров высаживается семейство драконов и начинает терроризировать население, требовать жертв, но годы идут, драконы потихоньку адаптируются к человечеству и прочее; а когда соседний король посылает рыцарей разобраться, с ними угнетенное население начинает драться и защищать драконов, потому, что они типа стали их богами. А чего? - с подозрением спросил Глюнов. Лукин, еле сдерживая улыбку, попросил назвать, а что Саша читал до того. - Этого читал, «Песнь Пламени» называется. Там, значит, пришел завоеватель верхом на драконе, всех завоевал, потом его дракон умер, и завоеватель впал в депрессию и тоже умер, но обещал вернуться, когда настанут тяжелые времена; и вот они настали - дракон возродился, но половина не верят, что это тот же самый дракон, а… Чего вы смеетесь? - не сдержал возмущенного вопля пациент.

Доктор вытер выступившие от смеха слезы:

- Саша, мальчик мой, всякий раз, когда мы с Мариной Николаевной, уезжая в отпуск, оказываемся в книжных магазинах, я спрашиваю себя: кто ж читает все эти книги в обложках, на которых изображены пациенты с мускульной гипертрофией и ментальной гипофункцией. Спасибо, что просветили - оказывается, их читает такое же, как вы, наивное поколение…

Сашка обиделся. Евгений Аристархович просмеялся и продолжил гораздо серьезнее:

- Не сердитесь, Саша - сорок лет назад я тоже любил подобное чтение. Давайте вернемся к вашему дракону…

- Давайте вернемся.

- Которого вы якобы вчера видели.

- Видел, точно видел! - воспрянул духом Глюнов. - Без всяких «якобы». Синий такой…

- С серебряными прожилками, шипами на голове, узорчатым гребнем, широкими крыльями, я понял, - подхватил Лукин. - Саша, а вы уверены, что видели самого настоящего дракона?

- Видел! Вы Теплакова можете спросить, и Сытягина, и Анну Никаноровну, и других - они все его видели…

Лукин как-то хитро прищурился, потер переносицу, и Сашка догадался, о чем его сейчас спросят. И сам поспешил озвучить приблизительный ход рассуждений:

- А раз все его видели… то, выходит, дракон был настоящий?

Повисла нехорошая, полная тревожных размышлений пауза. Лукин принялся, в который уже раз, поправлять шахматные фигуры, и Саша автоматически сделал то же самое, вернув точно на середину клетки пешку-»шута» и пешку-»менестреля». Казалось, «шут» - фигурка изображала тощего мужчину с перекошенным хитрой усмешкой лицом, потрясающего погремушкой, - подмигивает и предлагает поприветствовать наступающее безумие напрашивающегося из рассуждений пациента вывода задорной веселой песенкой, которую напоет обнимающий пузатую лютни «менестрель».