Соборная площадь - Юрий Иванов-Милюхин

— Но это же беспредел. Надо немедленно устанавливать жесткий контроль, — не мог успокоиться Аркаша, напуганный моим неутешительным прогнозом. — В общем, так, сегодня после работы собираемся вместе и устраиваем маленькое совещание.

— Тьфу… Говорю тебе, что поздно. Во–первых, цыган уже провел акцию возмездия, полтабора выставил. Во–вторых, Лана, старшая дочка жены Папена, мотнет круглой попой, менты головы теряют. А потом она только пальчиком будет показывать, кого убрать, а кого оставить. Угол на главном входе в базар уже забит. Сам видишь, на нем крепко обосновался Длинный из группы Бороды. К нему, в свою очередь, все чаще подклеивается его корешок Очкарик. Если одного Скрипку прогнать, это называется найти крайнего, тогда как дело не сдвинется с места.

— Хорошо, что ты предлагаешь?

— Держать свои законные места, на которых стоим. Остальную территорию пусть дербанят сколько угодно, все равно не удержим. Тем более, ваучер прокрутится лишь до конца года, потом разгонят всех.

Аркаша сделал губы куриной гузкой, поскользил отрешенным взглядом поверх текущей толпы. Вздохнув как бегемот, поправил табличку на груди:

— Да, ты прав, прошли те времена, когда мы втроем держали весь участок, могли послать подальше кого угодно. И скажи ты, молодежь приходит с такими бабками, которые мне за всю жизнь не снились. Наглые, цепкие, — он повернулся ко мне. — Попомнишь мое слово, приватизацию продлят еще минимум на полгода, или вообще на год.

— Ты опять за свое? — устало спросил я.

— За что за свое?

— За то, что нужно провести чистку, только дурак не в состоянии разгадать твой намек.

— Да, я за чистку. Сегодня же вечером проведем совещание с Данко, с Папеном, раз уж он внедрился.

— Данко давно отвалил от нас. Он не поддержит идею, потому что тогда придется убирать цыган, а это уже невозможно. Папен хоть и ругается со своей, как кошка с собакой, но после развода с первой бабой живет в ее квартире. Вопросы есть?

Аркаша зябко пошевелил плечами, потер ладонью левую сторону груди. Сразу после чернобыльской аварии, его призвали в армию якобы на переподготовку. Но направили в Припять. Оттуда приехал разбитый, часто хватался за сердце. Знал я его давно, еще по обмену книгами на книжном рынке. Тогда он был упитанным, уверенным в себе дядей. Впрочем, и сейчас почти такой.

— Вопросов нет, — вяло отозвался он.

— У тебя сколько ваучеров?

— Штук двадцать.

— Погнали, сдадим? «Донкомбанк» принимает по восемь пятьсот. Один хрен работы нету, сливщики тоже куда–то пропали.

— Погнали. Пускай здесь старый хрыч Скрипка похозяйничает.

В предбаннике филиала «Донкомбанка» на Станиславского, рядом с магазином «Ковры», народу было не пробиться. За разговором мы не заметили, что ваучеристы почти со всего базара давно примчались сюда. Филиал оказался единственным в городе местом, принимавшем ваучеры по столь высокой цене. Я как–то пропустил мимо ушей переданную Виталиком информацию об этом. Здесь же оказались и Папен, и Данко, и Успевший хапнуть за нашей спиной десяток чеков Скрипка. Данко стоял к кассе ближе. Я окликнул, показал пачку ваучеров.

— Быстрее давай. Но деньги мелкие.

Выхватив у Аркаши чеки, я присоединил к своим и, через головы, отдал цыгану. Ребята промолчали, потому что знали, мы работаем в одной группе. Они делали точно так же, если в очереди стоял человек из их клана, Пробившись ближе к барьеру, я стал наблюдать, как две мымры тщательно просматривают ваучеры, отбирая только с четкой печатью, не мятые, без единой помарочки. Мысленно пожелал, чтобы из моей пачки не выбраковали ни единого. Несколько чеков купил с дагестанскими печатями, два с калмыцкими, а один вообще откуда–то, то ли из Башкирии, то ли из Мордовии. Печать такая огромная, что полностью закрывала всю заднюю часть ваучера. Ростовские нашлепки аккуратные, круглые и четкие, как яичко. Особенно Советского района. По кругу маленькая надпись, обозначающая, кем выдан чек, внутри маленький значок и номер сберкассы под ним. На дагестанских и других печатях надписи многоэтажные, вдобавок, как правило, расплывчатые.

— Писатель, я предупреждаю, деньги мелкие, — вновь обернулся ко мне Данко.

Я махнул рукой, мол, по такой цене хоть рублями. Тем более, впереди суббота с воскресеньем, вряд ли какая организация займется приемом чеков. А дальше неизвестно, что будет. Мы постоянно жили как на вулкане. То ваучер поднимется, то вдруг упадет до такой низкой отметки, что после сдачи, естественно, из–за паники, недоставало половины своих денег. О, паника творила чудеса. Иной раз, купив, чеки по шесть тысяч, например, и услышав сводку, что цена опустилась вдвое, мы без оглядки неслись сдавать их почти задарма, чтобы на другой день покупать уже по семь тысяч. Для раскрутки постоянно нужны деньги, а их как всегда не хватало. Да и приватизация шла скачками, того и гляди закончится из–за очередной борьбы за власть. Снова приходилось накручивать, ловить, выжидать очередного резкого подъема, чтобы за счет его вернуть хотя бы свои кровные. Постоянное напряжение, непривычное для разболтанного, сонного человека, родившегося и выросшего в строящем коммунизм обществе, крепко било по нервам. Ребята срывались, облаивали клиентов матом, ударялись в пьянку. Иной раз совершали глупейшие ошибки, за которые на Западе пришлось бы расплачиваться по полному счету. Да, мы были первыми.

— Давай мешок. Скорее, — наконец крикнул Данко, складывая на прилавке одну на другую пачки купюр. Я заглянул в свою небольшую сумку, забыв, что сроду не носил мешков. Обернулся к пританцовывающему возле стены Аркаше:

— Мешок давай. Пошустрее.

Тот сунул руку в свой полубаул, извлек действительно настоящий холщовый мешок и передал Данко. Я вылез на свободное пространство, раздумывая, почему понадобился именно мещок. Можно было бы обойтись и нашими удобными сумками. Но когда, красный как рак, Данко наконец–то выдрался из толпы, прикусил язык. Аркашин мешок был до краев наполнен пачками денег, достоинством от сотни до пятисот рублей. Этого я предугадать не мог. Растеряно заглянув на наплечный ридикюльчик, сглотнул слюну.

— Доволокешь, — поняв мое состояние, ободряюще усмехнулся Данко. — Своя ноша не тяжелая.

— Да, но двести тысяч сотенными!..

— Почему двести, три ваучера тебе вернули. Калмыцкие и этот… со шлямбуром на весь чек. Интересно, где ты умудрился его откопать? Сроду таких не видел.

— Косоглазый какой–то приправил.

— За сколько?

— Не помню. Кажется, за пять тонн.

— Я бы за него двухкопеечной монеты не дал. Это же музейная редкость. Если Чубайс увидит, премией наградит, машину иностранную прямо к подъезду подгонит.

— А говоришь, двушки не дал бы.

— Так до Чубайса еще добраться надо, охламон. Держи на память, и эти два. Дома в рамочку повесишь.

С нашей помощью Данко оттащил мешок в угол, принялся делить бабки. По честному раскидав между нами сотенные, он принялся за двухсотенные, затем за пятисотенные. В общей сложности у меня получилось пятнадцать пачек. Хитро посмеиваясь, Аркаша побросал свою долю в мешок и намылился было сдергивать.

— Дай хоть свою сумку, в мою влезло всего десять пачек, — взмолился я.

— Мне еще продукты надо покупать, — отпарировал Аркашка. — А ты бери пример с цыгана. За пазухой уместится моя, твоя и его доля.

Действительно, цыган распахнул полушубок, расстегнул рубаху и теперь запихивал под нее последние пачки. Без того плотный, коренастый, он стал походить на деревенский самовар. Даже отдувался по самоварному, словно до краев наполненный кипятком. Поразмышляв, я последовал его примеру. Все равно деваться некуда. Данко заспешил на базар, к своей бригаде. Естественно, вместе они вмиг размотают мелочевку. Аркаша сквозанул по знакомым продавщицам, которые за размен брали два процента от всей суммы. Пачки надо было пересчитывать, потому что на бумажных лентах, опоясывающих их, виднелись буквы: «Без гарантии». Я подался за ним, но потом решил, что за два–три дня весь мелкий банк рассосется все равно, и что спешить не стоит. Одному клиенту пару–тройку пачек приправить, другому, глядишь, в кармане снова штуки, пятерки и червонцы. Нужно лишь дома переложить в хозяйственную сумку, чтобы удобнее таскать. Сейчас же, пока еще не вечер, пристроиться за широкой спиной Данко и постараться избавиться хотя бы от части мелочевки.

Я так и сделал. Занял законное место, принял выжидательную стойку. Семейный подряд, цыгане, мотались по периметру участка с набитыми доверху сумками денег за плечами, в надежде подловить покладистого клиента. Наградил нас «Донкомбанк» по полной армейской выкладке. Мне повезло больше коллег, как говорится, с первого захода. Подкатили две толстенькие тетки, предложили два ваучера. Я без оглядки хапнул их по восемь тысяч за чек, предупредив, что беру по такой цене лишь потому, что рассчитаюсь сотенными. Кажется, они даже обрадовались, получив сразу почти две пачки. После расчета с бабами немного полегчало, плотные прямоугольники не так давили на грудь. Затем подвалил бесцветный мужичок, предложил чек. А когда я рассчитался с ним все теми же сотенными, вытащил из кармана орден Красной Звезды, медали «За отвагу» и «Партизану Великой Отечественной войны». Две первых награды были обычными, их приносили очень часто. Но «Партизан» считался редкостью. Уже тогда эта медаль ценилась дороже ордена Красного Знамени. За нее смело просили шесть тысяч.