Пещера невольницы-колдуньи - Шахразада

— Да, с удовольствием! — Она вскочила на ноги. — Когда мы выходим?

Он рассмеялся, увидев, как она обрадовалась.

— Как только ты оденешься поудобнее. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли все, что нужно. Буду ждать тебя у выхода.

Одежда, которую ей принесли, показалась Эринии странной и непривычной: зеленая туника чуть ниже колен и пара желтых сапог из козьей кожи, доходящих до бедра. На покрывало она взглянула с отвращением и решила не надевать его. Переодевшись, она осталась довольна — платье бедуинки, хотя и закрывало ее полностью, совсем не стесняло и обеспечивало полную свободу движений.

Когда Эриния вышла из шатра, Рахман ждал ее верхом на черном жеребце, нетерпеливо пританцовывавшем на месте, и держал в поводу прекрасного белого коня для нее. Оглядев Эринию с головы до ног, он одобрительно произнес:

— Из тебя получилась настоящая жительница пустыни. Может быть, когда-нибудь ты согласишься назваться моей подданной? Стать одной из женщин-бедуинок?

— Я готова сделать почти все, лишь бы вырваться из заточения на открытый воздух.

Рахман слез с коня и, обхватив тонкую талию Эринии, подсадил девушку в мягкое кожаное седло. По тому, как она держалась на лошади, он понял, что она опытная наездница.

— Ты увидишь, что скачка здесь — совсем другое дело, — предостерег он, садясь на коня. — Мои лошади привычны к пустыне, и песок им не мешает.

— Отец тоже держал очень хороших лошадей, и я знаю, что такое скачка в пустыне, — рассмеявшись ответила Эриния. Знала она и многое иное о пустыне, но говорить об этом не стала бы ни с кем, разве что с Абдаль.

«Как жаль, что она не успела мне передать умение беседовать на расстоянии… Говорят, что для этого требуется очень много сил, а моя добрая Абдаль все еще считала меня совсем слабой девчушкой…»

Огромная радость охватила Эринию, когда она пустила белого коня вскачь. Однако ей пришлось признать, что Рахман ей ни в чем не уступает — он держался с ней вровень.

— Давай! — воскликнул он, подгоняя своего жеребца. — Посмотрим, какая ты на самом деле наездница!

Когда они мчались прочь от лагеря, Рахман не мог удержаться, чтобы не залюбоваться Эринией. Никогда он не видел ее более прекрасной, чем теперь, с развевающимися по ветру длинными черными волосами и щеками, пылающими от возбуждения. Слыша ее смех, он чувствовал, будто крепкая рука сжимает его сердце. Взгляд его скользнул к ее груди, отчетливо вырисовывающейся под платьем, которое зацепилось за седло и туго обтягивало плечи девушки. Ее черные, как вороново крыло, волосы, безо всяких украшений, свободно рассыпались по плечам, как он часто представлял в своих мечтах. В первые несколько минут их стремительной скачки Рахман не мог вымолвить ни слова — у него перехватило дыхание.

Низко пригнувшись к шее коня, Эриния улыбалась, стремительно уносясь в пески вместе с Рахманом. Встречный ветер ласкал ее щеки, когда она, сжимая коленями бока коня, старалась ускорить его бег.

— Ты превосходно управляешь конем, совсем как настоящий житель пустыни, — наконец произнес Рахман, когда они замедлили ход, чтобы дать лошадям отдохнуть. — Из всех женщин, которых я знаю, пожалуй, одна лишь моя сестра могла бы угнаться за тобой. Наполовину бедуинка, она любит иногда прокатиться верхом без седла.

Эринии, помимо ее желания, были приятны эти слова.

— Отец посадил меня на лошадь, когда мне было всего три года. У нас есть… у нас было много разных животных в поместье, каких только можно вообразить. Он настаивал, чтобы я занималась со всеми. Но больше всего я люблю лошадей и больших кошек.

— В тот день, когда я впервые увидел тебя, ты стояла на палубе рядом с необыкновенным зверем — непроницаемо черным, но не пантерой… Мне никогда не забыть это зрелище.

— Нюкта — моя собственная кошка. Она из породы сервалов, но родилась абсолютно черной и погибла бы еще совсем малышкой, если бы отец не забрал ее в дом.

— Она опасна?

— Нет, пока я не прикажу ей нападать. — Девушка взглянула на Рахмана с лукавой улыбкой. — Если бы я приказала ей разорвать тебя на куски, она бы подчинилась без колебаний.

— Ты могла бы натравить ее на меня?

— Нет, — призналась Эриния. — Отец учил меня, что ни одного из наших животных нельзя использовать, чтобы причинить вред человеку. — Она беззаботно рассмеялась. — Так что, шейх Эль-Абдаллах, ты можешь не опасаться Нюкты.

— Я знаю, что ты скучаешь по отцу, — сказал он.

Эриния подняла на него взгляд, и он увидел, как глаза ее потухли.

— Я все еще оплакиваю его смерть.

В этот момент Рахман возненавидел себя, потому что своими словами невольно добавил ей боли. Он также осознал, что его намерения похитить девушку и привезти в свой стан вовсе не так уж чисты и продиктованы совсем не соображениями безопасности. Он страстно желал ее — это было ясно как день. Она будоражила его чувства, восхищала своей смелостью и не только. Рахман с трудом сдерживал желание стащить ее с коня и крепко прижать к своей груди.

— Госпожа Эриния, прошу принять мои глубочайшие соболезнования. Тебе нелегко было потерять отца.

— Тяжелее всего, — призналась она, встретив его сочувственный взгляд, — понимать, что уже никогда не услышать мне снова родной голос отца и не воспользоваться его мудрыми советами. — Спазм стиснул ей горло, и потребовалось время, чтобы она снова смогла заговорить. — Трудно сознавать, что нет больше у меня ни одного близкого человека, который заботился бы обо мне и о котором я бы могла заботиться.

Рахману вдруг стало невыносимо смотреть в выразительные зеленые глаза Эринии, потому что в них он видел страдание и боль, а ее боль непостижимым образом становилась и его болью.

«Как это могло случиться?» — спрашивал он себя. Он сильно переменился благодаря ей и теперь был обескуражен, не зная, как ему с ней поступить. У девушки были все основания возненавидеть его, но, как ни странно, этого не произошло. Сможет ли она когда-нибудь простить его за то, как он с ней обошелся?

Он обнаружил, что нуждается в ее уважении, но не думал, что этого уважения можно легко добиться. А любви? Каково это — почувствовать себя мужчиной, которого она любит? Эта мысль ошеломила его, но это было действительно так. Он хотел любить ее и знать, что она тоже любит его. Но не поздно ли было ему надеяться на это?

Какое-то время они скакали молча. Тени на песке стали гораздо длиннее, когда Рахман объявил остановку и протянул Эринии бурдюк с водой.

Напившись воды, девушка отерла рот тыльной стороной ладони и вернула бурдюк ему.

— Ты знаешь почти все о моей жизни, расскажи немного о своей.

Он подал ей знак спешиться, и они повели коней в поводу.

— Когда я рос, я жил в лучшем из двух миров. Мне жилось хорошо, и я получил блестящее образование под руководством отца. Когда он умер, меня отправили к отцу моей матери. Я должен был принять власть над племенем и…

Эриния не заметила странной паузы в словах Рахмана.

— Когда же смерть призвала твоего отца?

— Когда мне исполнилось двенадцать. По мне, он был лучшим из людей. Я был в отчаянии, когда он умер.

Эриния опустила взгляд на свои сапоги. Затем глубоко вздохнула, ощутив резкий горячий запах пустыни.

— А где твоя мать? Что с ней?

Рахман улыбнулся, словно обрадовался вопросу.

— Она жива. Она воспитывает мою младшую сестру — ведь я могу им дать только защиту.

Яркое солнце било в лицо, и Эриния заслонила глаза ладонью.

— У тебя есть родные, — напомнила она ему. — Тебе повезло.

Прошло несколько мгновений, и Рахман снова заговорил:

— Меня обучали лучшие наездники Египта, еще меня учили бросать кинжал с большого расстояния и поражать цель. Я многому научился у бедуинов и горд тем, что во мне течет их кровь. Если бы ты знала их так же, как я, ты бы их тоже полюбила. Думаю, что именно благодаря им, моим людям, моей земле, я и стал тем, кем стал…

И снова Рахман не закончил мысли. И снова Эриния не обратила на это внимания.

— При других обстоятельствах — возможно и полюбила бы. Сейчас я вижу в них только твоих сторожевых псов.

Рахман взглянул вдаль, на солнце, опускающееся к горизонту.

— Нам пора возвращаться.

Эриния согласно кивнула. Ей не хотелось возвращаться к своему одинокому существованию, но разве у нее был выбор?

Свиток пятнадцатый

Когда они возвратились на стоянку, Рахман спросил:

— Хочешь завтра снова покататься верхом?

Девушка кивнула:

— Я хочу этого больше всего на свете.

Рахман не мог не заметить румянца на ее щеках и радостного блеска в глазах.

— По рукам! Завтра нам придется выехать пораньше — я хочу показать тебе кое-что очень далеко отсюда.

Эриния думала, что из-за волнений дня не сумеет заснуть, но лишь голова ее коснулась подушки, она сразу же провалилась в глубокий сон. Проснулась девушка только тогда, когда первые лучи восходящего солнца проникли в шатер.