Реальный социализм - Николай Старилов

Как я уже говорил Верховный Совет не имеет никакой власти, власть, точнее, та ее доза, которую олигархия отпустила на его долю, сосредоточена в Президиуме Верховного Совета СССР. Каков же его состав? Данные взяты из стенографического отчета «1-я сессия Верховного Совета СССР, десятый созыв. 18–19 апреля 1979 г». М. 1979. с. 39–42.

Состав президиума — 38 членов и секретарь — всего 39 человек. Из них 31 профессиональный политик, проще говоря — член олигархии. Писатель — 1. Врач — 1. Ученый (директор института) — 1. Женщин — 4. Рабочих — 1 ткачиха, 1 бригадир строителей, 1 фрезеровщица, 1 бригадир шахтеров — всего 4 человека. Колхозников: бригадир колхоза — 1.

Итак, рабочих в составе 39 членов президиума Верховного Совета СССВ — 4 человека. Почтим память еще одного мифа «народной власти». Аминь.

Правящий класс и бюрократия — понятия отнюдь не идентичные. Любой член правящего класса — бюрократ, но далеко не все бюрократы — члены правящего класса.

Член политбюро, министр, секретарь обкома, секретарь райкома, директор завода — члены правящего класса и, несомненно, бюрократы. Делопроизводитель — бюрократ, но считать его членом правящего класса может только глупец. Больше того, в виде исключения, какой-то член правящего класса может и не быть бюрократом, по крайней мере, в начале своей деятельности. В конечном итоге система заставит его стать бюрократом или вышвырнет вон.

Критерии размыты как в любом классовом обществе, кроме, может быть, феодального. С какой черты считать членом правящего класса, капиталистом хозяина магазина, бензоколонки? А хозяин газетного киоска в центре Нью-Йорка, к тому же, если он не использует наемного труда? Можно ли такую «мелочь» считать членом правящего класса, капиталистом? Вроде бы нет. Но земля под этим киоском стоит сотни тысяч долларов. Как быть? Директор завода при госкапитализме — член правящего класса? Какого завода? 50 тысяч человек и 50 человек работает на разных заводах.

Критерий при частном капитализме все же достаточно ясен — отношение к средствам производства и эксплуатация наемного труда, но даже при частном капитализме не всегда это можно четко определить и вводится понятие «мелкая буржуазия», которая может эксплуатировать наемный труд, но далеко не всегда это делает.

Некоторую аналогию, по-моему, можно провести и здесь — директор «заводишки» или конторы в 20–30 человек и т. д., заведующий отделом, лабораторией — мельчайшие командные должности — это «мелкая буржуазия» государственного капитализма, «фильтр», о котором я уже говорил. Эти люди подобно мелкой буржуазии частного капитализма также недовольны своим положением, насколько и довольны, равновесие это, естественно, очень неустойчиво, настроение их настолько же изменчиво, они в постоянном колебании, и в зависимости от обстоятельств, точно также как мелкая буржуазия частного капитализма, могут примкнуть как к правящему классу, так и к пролетариату — с единственной, но очень важной поправкой — поскольку пролетариатом (в широком смысле как наемные рабы класса госкапиталистов) является не только рабочий класс, но и практически все остальное население, удельный вес, а значит и роль в будущих событиях «мелкой буржуазии» государственного капитализма по сравнению с ролью мелкой буржуазии частного капитализма не будет иметь не только решающего, но даже и существенного значения.

3. Философия олигархии

Сказать, что руководители СССР — «ревизионисты», значит ничего не сказать, «…ревизионисты приобрели себе печальную славу своим отступлением от основных воззрений марксизма и своей боязнью или своей неспособностью открыто, прямо, решительно и явно „рассчитаться“ с покинутыми взглядами». Как видим характеристика, которую дал ревизионистам Ленин, как нельзя лучше подходит к нему самому и Сталину, если говорить не о словах, а о делах, но совершенно не подходит к представителям нынешнего правящего класса, взращенным госкапитализмом, потому что они никогда и не были марксистами. Вопрос о ревизионизме советских руководителей стоит в том же ряду, что и вопрос: «можно ли считать Рокфеллера коммунистом?» Я думаю, что любой человек в здравом уме ответит на этот вопрос отрицательно, но я также уверен, что тот же самый человек окажется в затруднении перед первым вопросом о «ревизионизме» или, как теперь модно стало говорить «о деформациях социализма, об отступлении от социализма и т. д».. Почему? Да потому, что советская олигархия уже семьдесят лет твердит: «Мы коммунисты!» И это вошло в сознание людей прочно, как предрассудок. И самое большее, на что способен здравомыслящий человек марксистских взглядов после знакомства с «реальным социализмом» — признать олигархов «ревизионистами» и «предателями» и… не заметить, как этот ответ, превращает его словно по мановению волшебной палочки из марксиста в идеалиста. Считать, что изменение идей в головах, нескольких головах, чьих бы то ни было, привело к изменению действительности — что может быть чистокровнее этого идеализма?

Идеи изменили действительность.

Сознание определяет бытие.

Эти две фразы разными словами определяют одно — кредо идеализма. Чем отличаются эти две фразы по существу? Ничем, но вторая фраза — «формула антихриста», которую зубрят уже в школе и в таком словесном выражении она не подходит для пропаганды — идеализм из нее прямо-таки «прет». А поскольку все же бытие определяет сознание и, соответственно, действительность определяет идеи, то олигархии и ее лакеям пришлось протаскивать идеализм под маской «марксизма-ленинизма», в завуалированном виде, потому что марксизм, научный коммунизм, отнюдь не подходит для идеологии государственного капитализма (хотя я почти уверен, что сама олигархия этой подмены не осознавала и не осознает, именно потому что государственно-капиталистическая действительность, бытие олигархии, определяла ее идеи, ее идеализм в философии и в жизни — эта подмена происходила под влиянием неосознанной, во всяком случае четко не осознанной, действительности — понемногу, по капельке и незаметно, ежедневно десятилетиями происходил в официальной идеологии отказ от марксизма, который в действительности, в жизни и под влиянием именно жизненных потребностей того времени страны и народа, произошел в один день — 25 октября 1917 года).

Под влиянием реальных экономических отношений и выраставшей на них надстройки, идеология научного коммунизма, диалектический материализм, превратился в идеологию государственного капитализма — эклектический идеализм.

Именно поэтому и приходится нам слышать от «выдающихся марксистов-ленинцев» такую пошлятину: «В народном хозяйстве еще имеются узкие места и диспропорции. Причины тут разные. Среди них — и действие объективных, не зависящих от нашей воли обстоятельств, и недоработки в планировании и управлении, и недостаточная требовательность ряда партийных органов и хозяйственных руководителей, нарушения дисциплины, проявления бесхозяйственности. Но, пожалуй, самая главная причина состоит в том, что еще не полностью преодолены сила инерции, традиции и привычки, сложившиеся в тот период, когда на первый план выступала не столько качественная, сколько количественная сторона дела». Как вы думаете, кто это сказал? Горбачев? Рыжков? Нет, говорил это Брежнев. А как современно звучит. Так что же изменилось во взглядах, идеологии правящего класса? Правильно, ничего. Оказывается, главная причина развала экономики — в инерции мышления отдельных людей. Здесь не место обсуждать смелое утверждение этого деятеля о том, что в количественном плане все проблемы решены — об этом поговорим в разделе «Экономика». «Материалистическое понимание истории исходит из того положения, что производство, а вслед за производством обмен его продуктов, составляет основу всякого общественного строя; что в каждом выступающем в истории обществе распределение продуктов, а вместе с ним и разделение общества на классы или сословия, определяется тем, что и как производится, и как эти продукты производства обмениваются. Таким образом, конечных причин всех общественных изменений и политических переворотов надо искать не в головах людей, не в возрастающем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменениях способа производства и обмена; их надо искать не в философии, а в экономике соответствующей эпохи. Пробуждающееся понимание того, что существующие общественные установления неразумны и несправедливы, что „разумное стало бессмысленным, благо стало мучением“ является лишь симптомом того, что в методах производства и в формах обмена незаметно произошли такие изменения, которым уже не соответствует общественный строй, скроенный по старым экономическим условиям. Отсюда вытекает также и то, что средства для устранения обнаруженных зол должно быть тоже налицо — в более или менее развитом виде — в самих изменившихся производственных отношениях. Надо не изобретать эти средства из головы, а открывать их при помощи головы в наличных материальных фактах производства».