Серый. Начало пути - Николай Капитонов

Прикинув по солнцу, в какой стороне река, хотя она с трех сторон огибает полуостров, двигаюсь, надеюсь к ближайшему берегу. Странно, что забор не удалось разглядеть ведь он метров пять в высоту. Скорее всего, я нахожусь где-то в низине и забора оттуда не видно. Какое-то время пришлось ползти по кустам журика на четырех конечностях, кажется здесь это основной способ передвижения. Вскоре я выполз к широкой протоптанной тропинке, по которой можно было идти в полный рост. Сориентировавшись по направлению к реке, как я думал, и наконец-то, распрямив спину, направился на поиски водопоя. Метров через триста тропинка действительно уперлась в берег реки. Река снова не вызвала никаких эмоций, кроме желания напиться воды. Помня о предостережениях, относительно живности в реке, решил близко к воде не подходить. Берег в этом месте оказался пологим, покрытый речным песком. От кустарника до воды расстояние метров десять. Ближе к кустам пролегала утоптанная тропинка, по которой регулярно ходили. Не стал изобретать велосипед, пошел по тропинке в направлении центра полуострова. Вскоре вдали показалось какое-то сооружение на берегу.

Минут через десять ходьбы по берегу я остановился перед сооружением типа журавль. Обыкновенный журавль, как в деревенском колодце. Только воду черпали деревянным ведром на конце шеста. Вся конструкция сделана так, что набирая воду, человек не приближается к воде. На вид река, как река, но водимо зверушки в ней обитают к людям весьма недружелюбные. Зачерпнув из реки воды, я с наслаждением пил прохладную воду из ведра. Наполнив желудок водой, вспомнил, что у меня есть половина хлеба с завтрака. Достал хлеб и принялся обедать, запивая водой из ведра. Пока обедал таким образом, не торопясь разглядывал противоположный берег реки, примерно, как и на нашей стороне пологий, поросший невысокой травой. На противоположном берегу не было никакого кустарника вообще, как и признаков присутствия человека. Вообще на том берегу не было признаков жизни — никакой. Ни птички, ни зверюшки захудалой — только невысокая трава. В зарослях журика, кстати, тоже не было никакой живности. Ни жуков, ни букашек, ни улиток — ничего.

Когда половина хлеба была уже съедена, вдруг кто-то у меня из-за спины вырвал мой кусок хлеба и бросился бежать к кустам. Поначалу растерявшись от такой наглости, я быстро сориентировался и погнался за грабителем. Передо мной маячила спина в лохмотьях, вонь от немытого тела чувствовалась даже на бегу. Грабитель, убегая, запихивал хлеб в рот, и пытался по-быстрому съесть. Вот это ты зря браток, хрен ты на бегу поесть сможешь, а вот дыхание себе собьешь, да и подавишься, чего доброго. Толи он действительно подавился, толи оказался настолько слаб, что не в состоянии был убежать, но я его догнал сравнительно быстро. Подсечка под ноги и он падает прямо на тропинку, неловко взмахнув руками. Я остановился рядом и начал со злостью пинать гада по ребрам. Злость во мне просто бурлила, я чувствовал необычайный прилив сил и желание добить эту мразь окончательно. Но видимо где-то внутри меня осталось, что-то от земного воспитания и мне удалось остановиться. Действительно, с чего вдруг за пол корки хлеба мне захотелось убить человека? Тогда в бане накатила злость, сейчас еще больше. Такими темпами я скоро начну убивать за один только косой взгляд.

Вонючее тело в обносках лежало у моих ног. Грабитель даже не стонал, просто лежал и глубоко дышал. В руке он сжимал остаток моего хлеба, который не успел съесть. Я наклонился, чтобы забрать свой обед из руки доходяги. Когда я начал разжимать его руку он неожиданно сильнее вцепился в хлеб и прохрипел:

— Отдай, — и затем, сглотнув пересохшим горлом, добавил, — Пожалуйста.

По его впалым щекам текли слезы, в глазах было столько мольбы и отчаяния, что мне стало стыдно за то, что чуть его не убил минуту назад. Я отпустил его руку. Он так и остался лежать на земле в позе эмбриона плача и сжимая в руках мой кусок хлеба. Подождав, минут пять, я сказал:

— Ладно, хватит валяться, давай поднимайся.

Но он продолжал лежать и всхлипывать.

— Вставай или сейчас тебе по ребрам наваляю, мало не покажется.

Угроза подействовала. Он с трудом поднялся с земли.

Передо мной стоял грязный, вонючий, изнеможенный человек в обносках. Слипшиеся немытые волосы, запавшие серые глаза, слегка вытянутое лицо. Когда-то раньше, это было весьма симпатичным парнем. Сейчас в таком виде я даже возраст его определить затруднялся. От двадцати пяти до сорока, точнее не скажешь. Вместо одежды остались одни лохмотья, и нигде не было ни ложки, ни лопатки. Видимо корни он не копает, по состоянию видно, что уже давно. Ну, что ж дружок, хлеб придется отрабатывать, здраво рассудил я. Раз в руки так удачно попался абориген, будем извлекать из этого пользу.

— Иди за мной — говорю бедолаге и направляюсь назад к реке. Как ни странно, но он поплелся за мной без возражений и даже не пытался съесть хлеб. Подойдя к ведру с водой, я посмотрел на спутника и сказал:

— Дай сюда хлеб.

Тот в страхе сжался и сначала прижал руки с хлебом к груди, а затем попытался запихнуть его в рот.

— Да отдам я тебе хлеб, дай сюда — сказал я, отбирая с силой хлеб из его руки.

Бедняга с обреченностью и отчаянием смотрел, как кусок исчезает у меня в кармане.

— Руки держи. Сейчас воды полью, тебе умыться надо.

Видимо до него дошло, что надо делать, и он сложил руки лодочкой под льющейся водой. Через пару минут его лицо и руки заметно посветлели. Кожа была обветренной и загорелой, но это была именно кожа, а не слой грязи.

— Ешь — протянул я ему хлеб.

Он взял протянутый кусок и сразу собирался запихнуть в рот, но в последний момент остановился. Видимо не привык, что хлеб не отбирают.

— Спасибо — проявил вежливость, неудачливый грабитель, и принялся есть хлеб.

— Ты водой то запей, не давись всухомятку и не спеши — посоветовал я.

Но хлеб, как ни старался он не торопиться, закончился секунд через тридцать.

— Теперь рассказывай, чудо, кто ты и как до такой жизни докатился?

— Меня зовут Ларуш, я здесь второй месяц за убийство дочери графа, но я никого не убивал, меня явно подставили, — начал тараторить Ларуш.

— Не части. Мне пока без разницы, за что ты здесь. Рассказывай, почему без инструмента, голодный, не моешься?

— А зачем? Все равно скоро подохну.

— Почему скоро? Два месяца же выжил.

— Ну и толку с того? Здесь только три человека живут больше года, остальные умирают быстрее.

— И, что шансов нет совсем?

— Только на поле не заходить. Эти кусты, по-моему, высасывают из человека душу. Вы новенькие, в первый день не почувствуешь, но уже через неделю многим станет плохо, самые слабые умрут через месяц.