Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 - Максим Горький
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так вот, видите ли, мне кажется, что в современной русской литературе — имею в виду литературу после 1905 г. — наблюдается такое же словотечение, объясняемое, с одной стороны, дряблостью души, с другой — волнениями, кои ее коснулись. Реагировать на них здоровым анализом, мощным синтезом, реагировать нормально — нет сил, но есть много страха, много непонимания, есть определенное ощущение опасности, жажда избежать ее, и отсюда — разрывается нищая силой, дряблая душа, изношенная, изжитая, неверующая и слепая, разрывается и «истекает словами.
Иногда это красивые слова, они хорошо звучат, но и капли крови — разве некрасивы? — разве они не красивы, капли крови худосочного, если их не рассматривать в микроскоп, не анализировать химически?
Еще раз — извините меня! — но Вы почему-то встали не на свою тропу, кажется мне. Я Вас знаю настолько, чтобы иметь право судить о Вас. Вы для меня — человек с повышенной впечатлительностью, чуткий, — т. е. с хорошей интуицией, — очень ценное, вполне необходимое для писателя качество!
Вы — умник, Вы умеете усомниться, у Вас я не замечал склонности к подчинению и всегда видел тонкое уменье ценить красивое даже в мелочах и дурном, видеть пошлое и безобразное даже в крупном и хорошем.
Видя Вас пред собою таким, я говорю Вам — Ваш рассказ значительно ниже Ваших способностей. В нем нет силы, нет юности, в нем слова закрывают чувства, он не целомудрен, он кричит, и в этом крике я слышу скорбь и сожаление, едва ли необходимые по силе и по ходу жизни, — я считаю этот крик преждевременным, чужим Вашей душе, я вижу в нем не Ваше искреннее чувство, а только — литературный гипноз. Думаю — это понятно, уверен — Вы не обижаетесь.
Затем беру рассказ как таковой, отказываюсь на время от личного знакомства с автором, спрашиваю себя: имею ли я право составить на основании данного рассказа мое мнение о таланте автора?
Рассуждаю: рассказ написан хорошим языком, хотя порою автор не точен в определениях, порою — неуклюж. Видно, что у него богатый лексикон, но в построении фразы он не самостоятелен еще, своего лица у его фразы нет, читаешь, и кажется, что это уже было читано. Но — во всяком случае, писатель уже владеет оружием своим — словом, — жаль, что он недостаточно сдержан, не так прост, как мог бы, и этим лишает себя силы. Таково мнение о форме.
Содержание? О нем трудно говорить, ибо его почти нет, ибо оно является попыткой организовать личные впечатления автора, попыткой слишком поспешной и неудачной, если принять во внимание количество опыта, его историческое значение, его разнообразие. Рассказ — лиричен, лирика всегда—личное, личное — редко объективно и даже — редко интересно.
Чтобы судить о таланте автора, я должен видеть, как он оперирует над живым, — над природой, над человеком, — я должен видеть, как он изображает человека, как его люди говорят, что они думают, что делают и почему они поступают вот так, а не иначе.
Я должен — также — видеть глаза его людей, их губы, кулаки и жесты, мне нужно пожалеть их, если им тяжко, и я хочу испытать — могу ли смеяться с ними, если весело им.
Автор не дает мне такого материала, — без этого я лишен возможности оценить его способности.
Вот, дорогой А. Н„мое мнение. Я хотел бы видеть Ваш рассказ о живом, о жизни, только тогда я мог бы что-то сказать Вам о Вас.
Вам, кажется, знаком Б. Зайцев, и Вы немного поддались его манере выражать свою истерическую радость жизни? Это — бросьте, советую. Есть такое состояние психики, кое медицина именует «надеждой фтизиков», — у Зайцева источник вдохновения — именно эта надежда.
Держитесь дальше от больных людей, — право же, это добрый совет! Наблюдайте, но не отдавайтесь в плен Вашим наблюдениям. Когда почувствуете, что «впечатленья бытия» давят Вашу душу — возьмите ее за волосы, встряхните и поставьте немного выше, над Вашим опытом.
Это называется «побороть враги своя под нози своя». А вообще — будьте тверды духом и напишите рассказ с лицами. Я помню, напр., Ваши рассказы о Шишиге, из гимназических времен, — прекрасная тема!
А революция и иже с нею… Голубчик! Если Вашу возлюбленную хулиган по щеке ударил — разве Вы поведете ее на улицу для того, чтоб синяки ее показать равнодушной публике? Вы, конечно, пойдете с нею под руку — ну, да! — но для того ли, чтобы избитое лицо ее видела всякая сволочь?
Вообще я плохо понимаю настроение соотечественников! Я понимаю их, когда они усердно тщатся прекратить революцию, замазать ее, показать ее внешнее бессилие, скрыть внутреннюю, все растущую и необходимо должную расти силищу — это славное мещанское занятие, и мещанство по всей длине истории всегда искусно делало свое провиденциальное дело.
Но то — мещанство! А лозунг литератора:
Бери барабан и не бойся,
Целуй маркитантку звучней!
Вот смысл твоей жизни, товарищ,
Вот смысл философии всей!
Стихи я, разумеется, переврал, но смысл их не исказил, думаю.
И знаете — должность честного, смелого барабанщика, возвещающего приближение новых людей, — рождение нового психологического типа, — идущего создать новую жизнь, — славная должность!
Желаю Вам от всей души занять ее и убежден, что Вы ее займете.
А пока что дружески жму руку и прошу: не сердитесь на меня за многословие, в коем я же сам Вас упрекнул.
Повидаться с Вами — всегда рад, а если бы это здесь совершилось — еще лучше! Уж очень хорошо здесь.
Ну, до свидания!
А. П.
Забыл прибавить: вне сомнения — Ваш рассказ напечатают в любом журнале. Мой совет — печатайте, но мое убеждение — потом Вам будет стыдно за себя. Однако этот стыд — чрезвычайно педагогическая вещь, и потому — для самообразования — печатайте. Самообразование понимаю как организацию опыта, т. е. образование «души».
А. Пешков
1909
457
Н. Д. ТЕЛЕШОВУ
23 марта [5 апреля] 1909, Капри.
Дорогой Николай Дмитриевич!
Сообщите мне имена предполагаемых сотрудников по сборнику — не зная, кто эти люди, — не могу ответить на предложение Ваше — ни да, ни нет.
Цель-то сборника — хорошая, вне спора, — но идти к этой цели купно с людями, которых не уважаю, которые кажутся мне авантюристами, — не мог
