Проблемы души нашего времени - Карл Густав Юнг

Это в особенности верно для сновидений, содержанием которых является нечто «бессознательное метафизическое», а именно, мифологическое мышление по аналогии, причем иногда в невероятно причудливых формах, каковые могут ошеломить самого сновидца.

Меня могут упрекнуть: откуда я, собственно, знаю, что сновидения содержат что-то вроде «бессознательного метафизического»? Здесь я должен признать, что я не знаю, содержит ли сновидение нечто с подобной характеристикой. Для этого мне слишком мало известно о сновидениях. Я вижу только результирующее воздействие на пациента. В связи с этим хочу привести небольшой пример.

В длинном первичном сновидении одного из моих «нормальных» пациентов главную роль играл тот факт, что ребенок сестры пациента был болен. Речь шла о двухлетней девочке.

На самом деле у сестры пациента некоторое время назад от болезни умер мальчик, но все остальные ее дети были здоровы. Факт сновидения о больном ребенке казался почти недоступным пониманию, ибо он никоим образом не соответствовал действительности. Так как между видевшим сон человеком и его сестрой отсутствуют непосредственные или близкие отношения, то он и сам не ощущал чего-то личного в этой картине. Потом пациент внезапно осознал, что за два года до прихода ко мне он занялся изучением оккультизма и в ходе изучения последнего открыл для себя психологию. Ребенок, очевидно, представлял для него психологический интерес – мне такая мысль не могла прийти в голову. С чисто теоретической точки зрения подобная картина сновидения может означать как все, так и ничего. Вообще значат ли что-то сами по себе какие-то явления или факты? Наверняка можно утверждать лишь одно – толкует сновидение всегда человек, то есть именно человек придает ему смысл. Для психологии это имеет самое существенное значение. То, что изучение оккультизма может быть болезнетворным, стало для пациента новой и интересной мыслью. Каким-то образом эта мысль запала ему в душу. Это было решающее обстоятельство: все складывается как бы само собой, каковы бы ни были наши ничего не решающие рассуждения и предположения. Эта мысль пробудила в пациенте критику и тем самым вызвала некоторое изменение установки. Путем таких малозаметных изменений, которые невозможно помыслить рационально, многое приходит в движение, и застревание, пусть и в минимальной степени, преодолевается.

Я мог бы, пользуясь этим примером, высказаться фигурально: сон подсказал, что занятия оккультизмом болезнетворны, и в этом смысле я могу говорить о «метафизическом бессознательном», если этот сон привел пациента к таким мыслям.

Однако я пойду еще дальше: не только я даю пациенту возможность приписать что-то сновидению, но и открываю такую же возможность перед самим собой. Кроме того, я делюсь с пациентом своими идеями и смыслами. Использование внушения в данных обстоятельствах я могу только приветствовать, ибо известно, что человек подвержен внушению тех идей, к восприятию которых он уже исподволь подготовлен. То, что при таком отгадывании можно иногда ошибиться, ничему не вредит, ибо при следующей возможности ошибка снова проявится – как чужеродное тело. Мне нет нужды доказывать, что мои трактовки сновидений верны (это совершенно бесперспективное занятие); я просто должен вместе с пациентом искать действенное – я едва не оговорился и не сказал «действительное».

Именно поэтому для меня особенно важным является по возможности обширное знание первобытной психологии, мифологии, археологии и сравнительной истории религий; эти науки снабжают меня бесценными аналогиями, с помощью которых я могу обогатить мысли и идеи моих пациентов. Так мы можем совместно переместить нечто, по видимости, беспочвенное в область осмысленного и тем самым существенно повысить действенность терапии. Именно для дилетанта, который сделал все что мог в сфере личностного и рационального, но не обнаружил никакого смысла, а значит, не обрел удовлетворения, будет очень многое значить возможность ступить в иррациональные области жизни и переживаний. При этом изменения касаются также обыденности и повседневности, которые благодаря подобным изменениям начинают играть новыми красками. В наибольшей степени это зависит от того, как мы оцениваем те или иные события и факты, а не от того, каковы те сами по себе. Осмысленные мелочи жизненно более важны, чем лишенное смысла великое.

Полагаю, нельзя преуменьшать риски такого подхода. Иногда такой подход напоминает подход человека, начавшего строить мост наобум. Можно иронично возразить – и это сплошь и рядом делается, – что при таком подходе врач и пациент, по сути, предаются коллективной фантазии.

Это возражение не является контрдоводом – это чистая правда. На самом деле я даже заставляю себя фантазировать вместе с пациентом. Я, надо сказать, не без уважения отношусь к фантазиям. В конечном счете для меня это творческая материнская сила мужского духа. Мы никогда не поднимаемся над фантазиями. Понятно, что существуют пустые, неисполнимые, болезненные и неудовлетворяющие фантазии, бесплодную природу которых распознает каждый человек, наделенный здоровым рассудком, но ошибки не доказывают отсутствие нормы. Все произведения человека являются плодом творческой фантазии. Как можем мы в этой связи смотреть свысока на фантазеров? Кроме того, в норме фантазии не ведут к заблуждениям, для этого они слишком глубоки и слишком сильно внутренне связаны с основой человеческих и животных инстинктов. Удивительным образом фантазии снова и снова оправдываются. Творческая сила воображения вырывает человека из пут «только так, а не иначе» и возвышает его до состояния активного игрока. А человек, как говорит Шиллер, «играет только тогда, когда он в полном значении слова человек, и он бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет»[27].

Воздействие, на которое я нацелен, направлено на достижение такого душевного состояния, когда мой пациент начинает экспериментировать со своей сущностью, состояния, в котором ничто не дано навечно, нет ничего безнадежно окаменевшего, состояния текучести, переменчивости и становления. Свою методику я могу, разумеется, представить здесь только в общих чертах. Те из моих читателей, которым по случаю приходилось заглядывать в мои работы, смогут провести необходимые параллели. Здесь я хотел бы только подчеркнуть, что не следует понимать мой образ действий как бесцельный и неупорядоченный. Я всегда беру себе за правило не обходить вниманием смысл, заключенный в решающем факте; нет, я просто стремлюсь сделать этот смысл как можно более понятным для пациента, чтобы и он заметил его надличностные отношения. Именно, когда человек наталкивается на нечто, происходящее, как ему кажется, только с ним и являющееся абсолютно своеобразным, хотя, как оказывается, это совершенно заурядное переживание, а следовательно, упомянутое лицо явно неоправданно имеет избыточно личностную установку и тем самым исключает себя из человеческого сообщества. Равным образом необходимо, чтобы мы обладали не только личностным сиюминутным сознанием, но также и