Негасимое пламя - Уильям Голдинг

Он выставил перед собой воспаленные, окровавленные ладони.

— Воду откачивал. Он забрал моих солдат, даже не спросив разрешения! Сказал только: «Некому качать».

— Лейтенант Саммерс?

— Он самый, дружок ваш, чертов лейтенант Саммерс…

— Возьмите ваши слова обратно!

— Господа!

— Вы мне надоели, Олдмедоу! И ответите за такие речи!

— Что мне за радость стреляться с вами, Тальбот, если море все равно нас прикончит? А Саммерсу я сказал: «Почему бы вам не позвать пассажиров: Боулса, Пайка, Тальбота, Викса, Брокльбанка?» Даже этот старикан продержался бы пару минут. Я…

Он повалился на столешницу. Боулс вскочил и бросился к нему, но Олдмедоу прохрипел:

— Оставьте меня, черт вас дери!

Он с трудом встал на ноги и поволокся в каюту. Боулс, качаясь вверх-вниз, вернулся к своему месту и упал на скамью от очередного рывка. Мы застыли в молчании.

Позже я оставил Боулса, сходил по нужде и уселся рядом с гудящим тросом, с помощью которого спускали в море бурдюки с маслом. Несмотря на улиточный след и прочее, казалось, мы плывем под водой, а не по ней. Промокнув от брызг, я вернулся в салон, но Боулса там уже не было. Едва я занял свое место, как появился Пайк. Мелкий и невзрачный, он, может быть, и терялся в обществе, зато та же самая миниатюрность определенно помогала ему избежать увечий во время шторма. Сейчас, к примеру, он то ли проехал по нетвердой палубе, то ли пролетел над нею и приземлился на скамью, точно птица на шесток — бледный, но вроде бы трезвый.

— Добрый день, Эдмунд. Шторм просто ужасный.

— Того и гляди сдует, мистер Пайк.

— Мы же договорились — Ричард.

— О Боже! Сперва Боулс, потом Олдмедоу, теперь вы! Ладно, Ричард так Ричард.

— Как-то оно поприятнее, не находите, Эдмунд?

— Нет, не нахожу.

— Как-то подружелюбнее.

— О Гос… Как ваши домочадцы, Ричард?

— Мы с миссис Пайк — возможно, вы слышали, Эдмунд, — несколько повздорили. Это случается в каждом доме — когда люди долго вместе, Эдмунд, они, знаете ли…

— Сомневаюсь.

— Вы же не женаты, верно?

— И что, черт побери?

— Женатый бы понял. С тех пор как мистер и миссис Ист начали помогать миссис Пайк, девочкам, нет сомнений, стало получше.

— Хоть у кого-то хорошие новости.

— Да-да. Знаете, некоторое время назад, когда тралом оторвало часть киля…

— Вы изъясняетесь как заправский моряк, мистер Пайк.

— …я был почти уверен, что они умирают. Но как только мы последовали совету мистера Бене…

— Опять Бене!

— Он предположил, что от бесконечной качки девочек подкосила морская болезнь. Сказал, что тем же самым страдал адмирал Нельсон.

— Не может быть!

— Оказывается, Нельсон спал не в койке на козлах, а в свободно болтавшемся гамаке — так качку легче переносить. Бене предложил…

Я вскочил на ноги. Меня мотнуло в сторону.

— Но это же я придумал!

— …чтобы мы повесили для них гамаки, тогда качка станет ощущаться не так остро и даже превратится в подобие игры…

— Моя мысль!

— Да какая разница, чья мысль, Эдмунд? Главное, что она помогла! Им стало гораздо лучше.

— Я приходил к вам — постучал в дверь, заглянул в каюту. Там была мисс Грэнхем. Но стоило мне заикнуться в точности о том же самом, как она строго нахмурилась и буквально заткнула мне рот! Глаза каменные: «Ни слова, мистер Тальбот! Закройте дверь!»

— Как я уже сказал, Эдмунд, не важно, кто это придумал. Детям лучше — и это главное!

— Нет, я придушу эту женщину!

— Кого?!

— Из-за его золотистых волос и девичьего румянца… Чтоб мне после смерти в аду гореть!

— Эдмунд, Эдмунд!

Я тяжело уселся на скамью. В плаще было жарко, я чертыхнулся и рывком расстегнул его. Меня трясло от гнева.

— Она начала унижать меня с первой же минуты знакомства!

— Почему вы так сердитесь? Им лучше!

— Я рад за них, Пайк…

— Ричард.

— Ричард. Очень рад. Вашим девочкам лучше, и это главное. А я…

— Миссис Ист нам очень помогает: поет им, учит с ними песенки. Фиби, по-моему, не очень музыкальна, а вот Арабелла распевает, как соловей. У меня и у самого неплохой голос.

— Хотелось бы верить.

— Вы как-то странно выражаетесь, Эдмунд. Выпили лишнего?

Судя по всему, он продолжал говорить, но я уже ничего не слышал. Тихого, незаметного Пайка легко было не слушать. Когда я пришел в себя, в салоне никого не было.

— Бейтс! Где, дьявол вас разбери, мой бренди?!

— Вот он, сэр. Пришлось просить у Веббера, сэр. Запасы подходят к концу, сэр.

— Еще.

— Сэр!

Я протянул ему стакан, и он послушно забрал его.

Так все и началось: момент, которого я до сих пор стыжусь и долго еще буду стыдиться. Ярость порождала новую волну ярости. Во всем, разумеется, виновата миссис Преттимен, но Бене! — как запросто он украл мою идею! Вот его она почему-то не выгнала и послушно сделала так, как сказал он! А не я! «Ни слова, мистер Тальбот! Закройте дверь!» Да все они сговорились…

Потом я стоял в темном коридоре, вода под ногами переливалась из угла в угол, ударяя в двери и переборки. Я твердо решил всем отомстить — но где же Бене? Неуклюже выбравшись на палубу, где дрожали под ветром промокшие черные леера, я бросился искать его, и тут же, словно по велению судьбы, он явился сам, вылез откуда-то — не иначе как был занят починкой фок-мачты. Лейтенант меня не заметил — он сорвал шляпу и тряхнул золотистой шевелюрой, откровенно радуясь, что выбрался наружу из духоты, царившей на нижних палубах. Едва я собрался к нему обратиться, он проскочил мимо, точно меня и не было! Я упрямо последовал за ним в коридор. Бене усердно изучал капитанские правила, покачиваясь в такт движениям палубы. Морская вода заливала его сапоги.

— Вы еще не заучили правил наизусть, мистер Бене? Лучше бы занялись делом — вольно вам чужие идеи заимствовать, судно на куски разламывать, дыры в днище мачтой протыкать!

Бене поглядел на меня сверху вниз — как в переносном, так и в прямом смысле, потому что я почти висел, уцепившись за поручень напротив своей каюты.

— Пара-другая дыр, Тальбот, не причинит судну особого вреда. Вытащите из шлюпки затычку, воткните туда нож и, если шлюпка идет ходко, лишняя вода просто выльется наружу.

— А эту мысль вы у кого стянули?

— Я не ворую чужие мысли!

— А я уверен в обратном.

— Не понимаю, на чем зиждется ваша уверенность!

— Девочки могли погибнуть! Наши жизни под угрозой, глупец!

— Я вовсе не глупец. Вы затронули честь моего имени, сэр!

— А я говорю — глупец!

— Я не позволю себя оскорблять! Вы ответите за свои слова!

— Слушайте, вы, Бене!

С этого момента разговор потерял всякий смысл. Нет, я изъяснялся вполне разборчиво, каждая реплика что-то означала, но это почему-то только усиливало всеобщую неразбериху. Оскорбленный Бене зачем-то решил ознакомить меня со своим семейным древом, в то время как я на все лады обзывал его мошенником. Он, в свою очередь, обвинил меня в вероломстве, свойственном моей нации! На что я с видимой угрозой ответил, что с удовольствием пристрелю неприятного французского джентльмена. Это заявление он встретил ехидным:

— Ах, англичане! Неприязнью к ним проникаешься при первой же встрече, но стоит узнать их получше, и неприязнь сменяется ненавистью!

Дверь каюты Преттимена приоткрылась, выглянула миссис Преттимен, которая снова надела матросскую робу. Разглядев нас, она живо спряталась обратно — видимо, потому, что ее густые волосы были абсолютно неприбраны. Кроме волос и лица я вообще не успел ничего разглядеть. В наступившей после этого тишине отчетливо послышался вопль мистера Преттимена. Тишина, однако, смыла последние остатки смущения и лишь поспособствовала ссоре.

Мы с Бене наговорили друг другу массу грубостей. Я без обиняков обвинил его в краже моей идеи — смастерить для девочек Пайка гамаки а-ля Нельсон. Бене все отрицал и настаивал на том, что он по чистой случайности выдумал то же самое одновременно со мной. Более того, лейтенант предположил, что это я присвоил его мысль, а вовсе не наоборот! Мы дошли до того, что начали неуклюже пихать и толкать друг друга! Я клялся, что знаю, как помочь мистеру Преттимену, Бене тут же заявил, что он вообще явился в пассажирский коридор именно за этим, хотя возможно, разгоряченный бренди, я неправильно его понял. В этот миг выглянула миссис Преттимен, уже аккуратно причесанная, и отчитала нас таким тоном, что, не будь мы в бешенстве, он наверняка бы нас охладил. Вместо этого, споря и толкаясь, мы ввалились в каюту и, перекрикивая друг друга, сообщили ее обитателям, что именно намерены предпринять.

— Что угодно, что угодно, лишь бы мне стало легче! Переворачивайте, если хотите! — завопил Преттимен.

Бене схватил его за плечи, невзирая на возражения миссис Преттимен. Ноги больного свесились с койки, он изо всех сил старался не кричать в голос. Я просунул руку под его распухшую поясницу — отвратительное ощущение: кожа твердая, как доска, и горячая, как тарелка супа. Бене, выкрикивая что-то невразумительное, оттолкнул меня, и я свалился на ноги несчастного Преттимена. Если бы он не повис на краю койки, я неминуемо сбросил бы его на пол. Оказавшееся прямо у меня перед глазами лицо несчастного вмиг побелело. Он лишился чувств. Мы с Бене смешались и несколько пришли в себя: перевернули беспомощное тело, переложили подушки, поправили постель. Прозвучал бесстрастный голос миссис Преттимен: