Операция «Империал» - Александр Григорьевич Звягинцев

— Девушка твоей мечты сохнет у стойки. — Но в эту минуту он почувствовал исходящий от Ярыгина запах рыбы и продолжил: — Кашалот ты вонючий, понял?

— Это почему еще? — весело спросил Ярыгин.

— Пахнешь!

— Чем?

— Рыбзаводом! Вот чем.

— А-а-а, сэр! Это вам не Нью-Йорк. А ты взял на себя повышенное обязательство, социалистическое по форме, коммунистическое по содержанию, что будешь меня сносно кормить.

— Но мыться, Ваня, все равно надо… — продолжал укорять друга Оболенцев.

Ярыгин замолчал. Не стал доказывать, что он принял душ, а запах шел от волос, которые не успел вымыть.

В номере он сразу же пошел отмываться. И через двадцать минут был готов идти хоть на прием к английской королеве.

— Ты куда это собираешься? — подозрительно спросил Оболенцев, глядя, как друг одевается.

— Туда же, куда и ты! — весело сообщил Ярыгин. — Собираюсь тебя выставить! В гостинице ресторан работает до пяти утра. Теперь твоя очередь меня выгуливать.

— Ты уже коньяк из энзэ раздавил, — намекнул Оболенцев, показывая глазами на недопитую бутылку «Белого аиста».

— Жмот! Я же для дела! — мгновенно откликнулся Ярыгин. — А от самого как от винной бочки несет. Видел я у деда, какую бутыль вы вдвоем выдули. Еще меня попрекаешь…

— Ладно! — причмокнул Оболенцев. — Будешь хорошо себя вести, свожу к деду, выпьешь настоящего вина, такое лишь на приемах в Кремле подают.

— Забыл с пьяных глаз, — засмеялся Ярыгин, — про певичку-то из ресторана?

— A-а! Тогда я тоже под душ!

— Под холодный! В форму немного придешь.

— Приду! — согласился Оболенцев. — Только ты меня не особенно там выставляй. А то придется мне срочно лететь в Москву. Мало денег захватил с собой, на певичек не хватит!

— У меня есть, не боись! — подмигнул Оболенцеву Ярыгин.

Оболенцев быстро принял холодный душ и смыл с себя почти весь хмель. Можно было идти в ресторан…

Ресторан встретил их громом оркестра, клубами табачного дыма и пульсирующими разноцветными лучами цветоустановки. Под потолком вращался зеркальный шар, разбрасывая по залу причудливые блики.

Друзья заметили небольшой столик у стены, за которым как раз было два свободных места.

— Чур, я лицом к эстраде! — крикнул Ярыгин и бросился к столику.

Оболенцеву осталось лишь молча пожать плечами и, улыбаясь, последовать за другом.

Не успели они усесться, как к ним подлетел официант.

— Что будем заказывать? — спросил он, вышколенно одаривая друзей ослепительной улыбкой.

— Бутылку Каберне и… — Оболенцев замялся. — Два салата оливье!

— Слушаю-с!

Неподалеку расположилась дюжина чопорных немцев. Плешивый толстяк из компании, бражничавшей рядом с ними, громко позвал официанта:

— Паша! Живо тащи три банки черной икры, деревянные ложки и «Столичную»! Покажем колбасникам, как русские гуляют!

— Слушаюсь! — Официант Паша одарил и толстяка своей ослепительной улыбкой.

Ярыгин окинул внимательным взором зал и шепнул Оболенцеву:

— Народ икру ложками хавает и косорыловку жрет, а мы… Кто-то обещал суточные!

— Проверка слуха! — улыбнулся Оболенцев.

— Вот так всегда девушек и обманывают! — горько заметил Ярыгин.

— И не женятся! — в тон ему продолжил Оболенцев.

Оркестр на сцене уполовинил свой состав и громко заиграл канкан. На сцену выпорхнули юные полуголые танцовщицы и стали лихо отплясывать. Подвыпившие посетители одобрительно загудели. Кто-то даже захлопал.

Официант принес друзьям бутылку «каберне» и два салата «Оливье». Привычно, даже с изяществом открыл бутылку и налил в бокалы до половины. Вытер салфеткой бутылку и поставил ее на стол. Затем тихо и незаметно исчез.

— За что выпьем? — спросил Оболенцев.

— Чтобы нам питаться тем, чем все эти трудящиеся питаются! — нахально заявил Ярыгин. — Ты только посмотри, столы ломятся.

— На ночь много есть вредно! — сурово проговорил Оболенцев.

Он выпил бокал вина и стал жадно поглощать салат. Ярыгин последовал его примеру, проговорив с набитым ртом:

— Ты мне напоминаешь нашу советскую прессу!

— Это еще почему?

— Когда в стране исчезает мясо, — пояснил Ярыгин, — появляются многочисленные публикации об огромном вреде мяса. Когда исчезает сахар, все кричат о «белой смерти». Когда грядет голод, пишут об избыточном весе граждан и о том, что сзади мужчину трудно отличить от женщины.

Полуголые девочки, отплясав канкан, во время которого они умудрились раздеться почти совсем догола, покинули сцену, оставив на себе лишь минимум одежды, позволяющий дирекции ресторана говорить об отсутствии стриптиза в Советском Союзе.

На сцене появилась певица, при виде которой Ярыгин толкнул ногой Оболенцева и изобразил улыбку до ушей.

— Наша! — шепнул он другу.

Певица, оглядев сидящих в зале, кивнула кому-то из знакомых и запела: «На зеленом сукне казино, Что Российской империей называлось вчера еще, Разливается кровь, как когда-то вино, И не свечи горят там — полыхают пожарища…»

Капитан Цвях, появившийся в зале, сел за соседний столик и искоса поглядел на друзей. Оболенцев перехватил его взгляд.

На сцене, за спиной певицы, появились опять полуголые девицы. Они стали старательно исполнять танец воронов, кружащих над добычей, но в глазах полупьяной публики сами выглядели желанной дичью.

Певица, держа в руке микрофон, сошла со сцены в зал и пошла между столиков. Ее голос, нарастая, перекрывал легкий шум в зале: «Гусарская рулетка — жестокая игра, Гусарская рулетка — дожить бы до утра!..»

Певица пела с таким чувством, что многие заслушались ее, тем более что она обладала красивым, хорошо поставленным голосом.

В зале появился дородный мужчина в дорогом импортном костюме. Вальяжной и степенной походкой он неторопливо расхаживал между столиками.

Как из-под земли перед ним возник метрдотель. Дородный мужчина на минуту остановился, что-то тихо объяснил ему, и тот исчез. А мужчина отправился кружить дальше. Официанты почтительно уступали ему дорогу.

Оболенцев кивнул в его сторону и сказал Ярыгину:

— Юрпалов — директор ресторана «Москва», собственной персоной!

— Хозяин! — мрачно заметил Ярыгин, не скрывая презрения.

Певица подошла к их столику и, уронив голову на грудь, спела