Красный сфинкс - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Под плащом оказался костюм светло-желтого и голубого цветов, то есть ливрея слуги госпожи принцессы.
Граф, узнав пажа по описанию, велел Галюару слезть с коня, спешился и подошел к подростку.
Тот слез с тумбы и застыл в почтительном ожидании.
— Казаль, — произнес граф.
— Мантуя, — ответил паж.
Граф сделал Галюару знак отойти и, повернувшись к тому, кто должен был стать его проводником, спросил:
— Значит, я должен следовать за тобой, милое дитя?
— Да, господин граф, если вам угодно, — отвечал паж таким нежным голосом, что у принца сразу возникло сомнение: не женщина ли перед ним?
— Тогда, — продолжал он, не решаясь обращаться на «ты» к непонятному спутнику, — будьте добры указать мне дорогу.
Эта перемена в словах и тоне графа не ускользнула от того (или той), кому они были адресованы. Паж насмешливо взглянул на него, даже не дав себе труда подавить смешок, потом кивнул и пошел впереди.
Они прошли по подъемному мосту благодаря паролю, тихонько сказанному пажом часовому, потом миновали ворота Лувра и направились к северному углу дворца.
Подойдя к калитке, паж взял плащ на руку, чтобы была видна его светло-желтая с голубым ливрея, и, изо всех сил стараясь говорить мужским голосом, произнес:
— Свита госпожи принцессы.
Но, сняв плащ, паж вынужден был открыть свое лицо, и на него упал луч фонаря, освещавшего калитку. По пышности белокурых волос, падающих на плечи, по голубым глазам, лучившимся хитростью и весельем, по тонкому и насмешливому рту, столь щедрому и на укусы, и на поцелуи, граф де Море узнал Мари де Роган-Монбазон, герцогиню де Шеврез.
Он быстро подошел к ней и на повороте лестницы спросил:
— Дорогая Мари, герцог по-прежнему оказывает мне честь своей ревностью?
— Нет, милый граф, особенно с тех пор как он знает, что вы влюблены в госпожу де ла Монтань и готовы ради нее на любые безумства.
— Отличный ответ! — рассмеялся граф. — Вижу по вашему уму и по вашему лицу, что вы по-прежнему самое остроумное и самое очаровательное создание на свете.
— Если бы я вернулась из Испании только для того, чтобы услышать лично от вас этот комплимент, — поклонился мнимый паж, — я не жалела бы о путевых издержках, монсеньер.
— Ах, да, мне казалось, что после приключения в амьенских садах вы были изгнаны?
— Была доказана невиновность как моя, так и ее величества; по настоятельной просьбе королевы господин кардинал соблаговолил простить меня.
— Безо всяких условий?
— С меня потребовали клятву больше не вмешиваться в интриги.
— И вы держите эту клятву?
— Неукоснительно, как видите.
— И ваша совесть вам ничего не говорит?
— У меня есть разрешение папы.
Граф расхохотался.
— И потом, — продолжал мнимый паж, — какая же это интрига — провести деверя к невестке?
— Милая Мари, — сказал граф де Море, целуя ей руку с любовным пылом, унаследованным им от короля, своего отца, и, как мы помним, проявившимся в первые же минуты свидания с мнимой кузиной в гостинице «Крашеная борода», — милая Мари, вы, наверно, приготовили мне сюрприз и ваша комната находится на пути в спальню королевы?
— Ах, вы, несомненно, самый законный из сыновей Генриха Четвертого — все остальные только бастарды.
— Даже мой брат Людовик Тринадцатый? — смеясь спросил граф.
— Прежде всего ваш брат Людовик Тринадцатый, Господь его храни! Ну почему у него нет в венах хоть чуточки вашей крови?
— Мы от разных матерей, герцогиня.
— И, кто знает, может быть, от разных отцов.
— Послушайте, Мари, — воскликнул граф де Море, — вы очаровательны, я должен вас поцеловать!
— Вы с ума сошли? Целовать пажа на лестнице! Вы что, хотите погубить свою репутацию, тем более что вы приехали из Италии?
— Да, решительно мне сегодня не везет, — сказал граф, выпуская руку герцогини.
— Вот это мило! — сказала она. — Королева посылает к нему в гостиницу «Крашеная борода» одну из самых красивых наших женщин, и он еще жалуется!
— Мою кузину Марину?
— Да, да, «мою кузину Марину».
— Ах, черт возьми! Не скажете вы мне, кто такая эта обольстительница?
— Как! Вы ее не знаете?
— Нет!
— Вы не знаете Фаржи?
— Фаржи, супругу нашего посла в Испании?
— Именно. Ее поместили к королеве после пресловутой сцены в амьенских садах, о чем я вам только что говорила; мы все тогда были изгнаны.
— Что ж, отлично! — расхохотался граф де Море. — До чего же хорошо охраняют королеву! В изголовье ее постели герцогиня де Шеврез, в ногах — госпожа де Фаржи. Ах, бедный мой брат Людовик Тринадцатый! Признайтесь, герцогиня, что ему не везет!
— Ну, знаете, монсеньер, вы становитесь восхитительно-дерзким! К счастью, мы уже пришли.
— Уже пришли?
Герцогиня достала из кармана ключ и отперла дверь, ведущую в темный коридор.
— Вам сюда, монсеньер, — сказала она.
— Я надеюсь, вы не намерены заставить меня туда войти?
— Наоборот, вы туда войдете, и притом один.
— Что ж, меня ведь поклялись убить. У меня под ногами окажется какой-нибудь открытый люк — и прощай Антуан де Бурбон. Впрочем, я не много потеряю: женщины так плохо ко мне относятся!
— Неблагодарный, если бы вы знали ту, что ждет вас на том конце коридора…
— Как, — вскричал граф де Море, — в конце этого коридора меня ждет женщина?
— Это третья за нынешний вечер, а вы еще жалуетесь, прекрасный Амадис!
— Нет, я не жалуюсь. До свидания, герцогиня.
— Не забудьте про люк.
— Мне все равно: рискую!
Герцогиня заперла дверь за графом, оказавшимся в полнейшей темноте.
Мгновение он колебался и, не имея ни малейшего представления о том, где находится, хотел было вернуться, но его остановил звук ключа, запиравшего дверь на два оборота.
Отбросив сомнения, граф решил довести приключение до конца.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Прекрасная герцогиня сказала, что я законный сын Генриха Четвертого, нельзя же заставлять ее лгать.
И он ощупью двинулся к противоположному концу коридора, затаив дыхание и вытянув руки вперед.
Сделав в беспросветной тьме (не без опасений, какие испытывает в потемках самый храбрый человек) десятка два шагов, он услышал приближающийся шелест платья и чье-то дыхание.
Он остановился. Шелест и дыхание тоже замерли.
Пока он думал, как ему обратиться к этим очаровательным звукам, неожиданно послышался нежный и дрожащий голос:
— Это вы, монсеньер?
Голос был самое большее в двух шагах.
— Да, — ответил граф.