Без игры - Федор Кнорре

Замирающим, страстным шепотом она выдохнула:

— Что ты со мной делаешь!..

Он чуть не расхохотался. Откуда она успела такого набраться. Давно ли это у нее называлось просто: «побаловаться», а теперь вон какие жестокие романсы пошли.

— Пока ничего не делаю, — и, глядя близко ей прямо в лицо, холодно и отчетливо договорил, называя своими именами все, что собирался делать. И с интересом смотрел, что будет?

— Какой ты ужасный! — в восторге, как от испуга, она прижалась к нему так, что он пошатнулся.

— Ой, это красный диван! — дурашливо сбрендил он, даже для самого себя неожиданно. — Это мой комплекс. Я не могу...

— Чего, чего, чего?

— Я импотент.

— Чего, чего? Это ты-то?

— Красные, собственно, плюшевые красные диваны действуют на меня как на быка, только наоборот.

— Фу, трепач, чуть меня не напугал, — облегченно хохотнула Тоня и простецким движением облапила его за шею.

Пьяная муть совсем захлестнула его, накрыла с головой, ему показалось, что его стошнит, но все обошлось. Часа через два он проснулся с одним желанием — не просыпаться. Шатаясь, он почти ползком добрался до телефона, несколько раз крутанул диск. Невнятно, туго ворочая языком, тоскливо промычал:

— Неужели ты можешь так думать?.. Это обо мне? Да?

Трубку он, к счастью, позабыл снять.

В доме все было полно ожиданием. Для всех троих ожидание было таким же ощутимым, как если бы квартиру залила вода, а они старались не говорить о ней, чувствуя, как она уже заливает им колени.

Поэтому и на часы старались смотреть пореже. Оставалось полтора часа, потом час десять минут, а теперь пятьдесят две минуты до того момента, когда Владимир Семенович погасит сигарету, встанет, лениво потянется: «Ну, что ж, пожалуй, пора. Я съезжу. А вы тут посидите?» — и уедет в клинику. Там положение по-прежнему было какое-то неопределенное. Юлию Юрьевну то собирались отпустить, то не решались. Она страстно ждала своего недолгого отпуска, в доме ее ждали и боялись очень уж уговаривать врачей. Была опасность, что могут возобновиться сильнейшие боли, с которыми в домашних условиях бороться труднее. Юлия Юрьевна уверяла: «Ничего, дома не очень долго, я потерплю», но хотя и сама побаивалась сначала, но со временем все страхи пересилил один страх: упустить счастливый момент, пока еще можно, хоть как-нибудь, да можно очутиться еще раз на свободе, в своем доме, со своими, в своей настоящей жизни. Еще хоть один-единственный раз. На сколько? На какой срок? Этот нелепый вопрос для них не существовал. Не мог существовать. Счастье измерять меркой времени, количеством — бессмысленно, как мерить музыку на вес.

Доверяться телефонному разговору уж казалось им рискованным, вот они с Юлей и Лезвиным собрались, чтобы дождаться результатов поездки в клинику.

— Нет, не люблю я этих детективов. Не выношу я их! — сердито морщась и брезгливо отгоняя от себя табачный дым, вдруг объявил Владимир Семенович.

— Что это ты на детективы взъелся? Бывают ничего, — поддержал разговор Лезвин.

— Да брось ты. Ничего! Позабавиться можно, обнаружен труп пожилого джентльмена, — и пошла игра «хоккей на столе», куда ушел старый слуга, что видела глухая соседка и что слышал слепой сосед, и отпечатки пальцев в брошенной машине, и у племянницы вдруг обнаруживают старинный кинжал в крови, а убила, конечно, не она, и детектив все разоблачает, потому что оказывается все наоборот.

Занимательная игра, и преступник молодец, хотя и бяка, а ловкач, потому что коли он не был ловкий игрок, то и сыщику у слабого противника выиграть чести мало! Ах, как это интересно — быть преступником и сыщиком тоже! Игра! А все это обман. Наша-то работа пахнет кровью, и надо кому-то бороться с любой мерзостью. Вот он как выглядит — настоящий детектив: вонючая грязь, жестокие людские страдания и человеческая кровь в грязи... Такая, понимаешь, игра... Тьфу!..

— А я Конан Дойла с удовольствием читала, — крикнула из кухни Юля. — Собачки светящиеся, бриллианты, и все на извозчиках, даже без телефона, как-то это все безобидно, уютно...

— Давно не брал его... помню, правда, ничего. Это теперь уже как старая сказка... А то что-нибудь новенькое читаешь, прямо инструктаж, как вести себя начинающему преступнику... Черт-те откуда это пошло. С отпечатков пальцев, может быть? Ну, уголовная полиция получила такой способ: определять по отпечаткам. И вот по всем книжонкам пошли трепаться про эти несчастные отпечатки. Инструктаж: надевай, брат преступник, перчатки! И пошли надевать перчатки... Да это что. Помнишь, лет двадцать, нет, больше даже, на Донбассе ограбили шахтерскую кассу в день выдачи получки. Ну, машина, пистолет, на мордах черные маски из чулка. Когда их наконец взяли, кто-то догадался устроить показательный суд. Все. Присудили. И через некоторое время начинаются опять ограбления в разных точках. Машина, пистолет, трое в масках. И с большими перерывами то здесь, то за сто километров. Долго мы с ними возились и наконец определили, нашли где искать и что искать, и до них добрались. Так что же оказалось? Приличные люди, все семейные, с хозяйством, свои домики. Инженер там, штейгер... Они, голубчики, оказывается, на показательном процессе присутствовали, всю технику освоили, как надо действовать, они и соблазнились. Вот тебе готовый детективный инструктаж. Что ж дальше? Взять и изобразить в художественной форме, как и на чем они попались? Нет, уж лучше помолчим, а то опять получится полезное руководство для следующих.

— Я по-омню... Как же! Помню это дело. Даже миноискателя вызывали? Знаю.

Зазвонил телефон. Тотчас из кухни галопом выскочила собака и следом за ней Юля.

Лезвин, сидевший ближе всех, машинально снял трубку. Владимир Семенович и Юля с удивлением на него смотрели, ожидая, кому он передаст трубку. Но он не отдал ее никому. Странный начался разговор.

— Нет, — говорил Лезвин, смущенно косясь на Юлю. — Я вас не обманул... Да вы слушайте, я просто случайно взял трубку, а это действительно его квартира. Вы ему лично хотите что-нибудь сказать?.. Вот уж этого я решать не имею права... Моя вина, мне надо было... не успел я его даже предупредить. Погодите, я спрошу... — Он прикрыл трубку ладонью и поспешно проговорил, обращаясь к Владимиру Семеновичу: — Слушай, я тебя не успел спросить. Это я ей дал твой номер... Я объясню тебе. Можно ей к тебе зайти? Это Галя Иванова. Я вроде бы ей обещал, что уговорю тебя. Это нужно, ты поверь... Я скажу. Ну, на несколько минут, а?

— Того Иванова? Я-то ей зачем, не понимаю?..

— Ты не понимай. Ты мне-то веришь?

— Да... ладно... если ты так считаешь... странно...

— Галя! — Лезвин отнял руку от трубки. — Вы можете зайти. Вы адрес знаете?.. A-а, ну тогда в порядке.

— Что она сказала? Она адрес знает?

— Она сказала, что смотрит сейчас в окно вашей квартиры. Она уже и собаку на улице видела. Так ты на меня не брызгай кипятком, что я тебя выдал. Она меня знает с тех еще пор, как ее мужа убили. А теперь отыскала. Ко мне прямо нож к горлу, хочет с тобой повидаться... и, знаешь, я думаю, ей правда надо... она, понимаешь, была в тяжелом шоке. Теперь вот все у нее в тебя уперлось.

— Что же я могу ей... чем помочь?

— Черт его знает, они, эта шоферня окаянная, как-то всё вынюхивают, может, и наврали лишнего ей чего, вот ей и вообразилось, что тебя надо... Ну, заскок. Вишь ты, она и в окна к вам смотрит, и псенка в лицо знает. Лучше уж пусть зайдет. Заскок. Не свихнулась бы совсем... Может, ее отпустит.

— Я ее, значит, видела, — неожиданно вмешалась Юля. — Два раза, кажется. Она нас все разглядывала, очень как-то нас рассматривала. Я подумала, что это она все смотрит, не уходит? Совсем молоденькая. Это и есть того Иванова несчастная жена?

— Молоденькая, — уныло кивнул Лезвин. — Ты уж не сердись. Я понимаю, что не вовремя, да ты сам увидишь.

Зазвонил звонок в прихожей.

— Вот и она, — сказала Юля и пошла открывать. Никем не жданные, две неловкие фигуры возникли в проеме открывшейся двери: Зина с Дымковым.

— Не изумляйся, не пугайся. Мы только погреться, — жалобно прохныкала Зина и застучала зубами. — Этот черт меня заморозил. Мы пять или восемь часов бродили туда-сюда по улицам, и он никуда, негодяй, не дает заходить.

— Тут сейчас к отцу прийти должны, — нерешительно посторонилась, впуская их, Юлия.

Зина сейчас же перешла на таинственный шепот:

— Ты ничего не говори, мы никому не помешаем. Ты нас вот сюда, в кухню, запихни, мы только посидим, отогреемся и уйдем обратно в пургу и вьюгу.

Видно было — они действительно здорово закоченели оба.

— Да что это с вами? Вы оба правда обмерзли?

— А ты думаешь, я все шучу, да? Куда я его ни тащу — нет! Он не желает! К каким людям! К Ленке, у нее родители в Америке, пять комнат! К скульптору Хренкову, мастерская двести метров, квартира вся в коврах... Нет, тащит в пургу.

— Здравствуйте, Дымков, — опомнилась Юля. — Что это вы ее так?