Утопленница - Кейтлин Ребекка Кирнан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Относительно того, что заплыло в реку и остаётся там по сей день, то рассказы об этом можно разделить на вполне прозаические и, наоборот, фантастические. К первой категории относятся истории с участием одной или нескольких акул, морской черепахи, тюленя, гигантского кальмара, огромного угря и дельфина. Фантастические объяснения предлагают русалку, призрак женщины (обычно самоубийцы), утонувшей в заливе Наррагансетт, морского змея и – в одной из версий – заблудившегося селки[40], чью шкуру украли моряки с китобойного судна. Тем не менее по двум пунктам существует полное согласие: этому созданию (или нескольким) причинили вред, с ним произошло какое-то несчастье, возможно даже, что оно умерло, и что явилось оно из моря. Человек, настаивавший на том, что закинутое ураганом в реку существо было гигантским морским угрем, утверждал, что того выловили и убили, ещё когда он был маленькой личинкой. Он постоянно путал слова «морской» и «колдовской».
(Из книги «Странный Массачусетс» Уильяма Линблада, изд. «Грей Галл Пресс», Вустер, 1986 г.).
Как и в случае с моим досье о Красной Шапочке, у меня есть толстая папка с материалами о призраке реки Блэкстоун, в которой есть практически всё, что я смогла разузнать за последние восемь лет. До и после моей встречи с Евой Кэннинг – после двух встреч, если, конечно, их было действительно две. Папка с файлами изначально называлась «Перишэйбл Шиппен», хотя Боткин – единственный, кто приводит версию легенды, где упоминается имя убитой девушки. Я никогда не показывала эту папку Абалин, хотя теперь считаю, что лучше было это сделать. Ещё одна ошибка, которую я совершила, сохранив эту историю в тайне (хотя, конечно, Абалин считала, что раскрыла свою собственную «историю» Евы). Я могла бы составить длинный список подобных ошибок, которые отдалили нас друг от друга. Однажды я скажу: «Если бы я сделала то или это, возможно, мы всё ещё были бы вместе». Это другая, гораздо более коварная разновидность сказок. Очередная грань моего наваждения – то, что я заставила её покинуть меня, – ещё одна составляющая вредоносного мема.
Я вернусь к своей папке и её содержимому после того, как заставлю себя изложить собственную версию подоплёки произошедших событий.
«Женщина в поле – что-то её схватило».
Это строка из книги Чарльза Форта «Ло!», 1931 года издания, которая не выходила у меня из головы уже несколько дней. Она была использована в одной из картин Альбера Перро. Я решила процитировать её здесь, чтобы не забыть. И ещё раз напомню: то, о чём я рассказываю, случилось не во время нашей первой встречи с Евой Кэннинг, а во второй раз. Но теперь-то я этого точно не забуду.
Это произошло в июле, два года и три месяца назад, плюс-минус несколько дней. Ночной порой я ехала в одиночестве по шоссе в Массачусетсе мимо реки Блэкстоун. Той самой ночью я укатила из Провиденса одна, а вернулась обратно уже в сопровождении попутчицы. Думаю, возможно, теперь я готова попробовать изложить в некоем подобии связной истории то, что запомнилось мне о первой версии моей встречи с Евой. Любая история вынужденно является в некотором роде вымыслом, ведь так? Если предполагается, что это рассказ, основанный на реальных фактах, тогда он становится синоптической[41] историей. Я где-то вычитала эту фразу, но не могу, хоть убей, вспомнить, когда и где. Имеется в виду, что «настоящая» история, или то, что мы так называем, может иметь слабое отношение к фактической реальности, поскольку она слишком сложна, чтобы её можно было свести к чему-то столь же жёстко очерченному, как обычное художественное повествование. Это может быть моя история, города, нации, нашей планеты или целой вселенной. Мы можем передать её лишь приблизительно. Что же, именно этим я теперь и займусь. Попытаюсь приблизительно передать картину той ночи 8 июля так откровенно, насколько смогу.
В то же время я всегда буду помнить, что история – рабыня редукционизма.
Рассказывая эту историю, я упрощаю её. Делаю её более прямолинейной. Превращаю её в синодическую[42] историю.
Итак, я перехожу к событиям той ночи. Той самой ночи.
Начнём отсюда.
В тот день я работала до десяти часов вечера, поэтому поехала на «Хонде», поскольку не люблю идти домой с автобусной остановки после наступления темноты. Район Оружейной палаты стал гораздо спокойнее, чем раньше, но лучше перестраховаться, чем потом сожалеть о своей неосмотрительности. Я приехала к себе домой на Уиллоу-стрит, обнаружив, что Абалин сидит на диване со своим ноутбуком и что-то печатает. Пройдя на кухню, я налила себе стакан молока и сделала бутерброд с арахисовым маслом – мне вполне достаточно этого для ужина. Я редко много съедаю за один раз. Наверное, мне привычнее небольшие перекусы. Затем я приношу молоко и блюдце с бутербродом в гостиную, присаживаясь на диван рядом с Абалин.
– Такая чудесная ночь, – говорю я. – Нам стоит куда-нибудь прокатиться. Это прекрасная ночь для поездки.
– Правда? – спрашивает Абалин, отрываясь на мгновение от экрана ноутбука. – Я сегодня не выходила на улицу.
– Зря ты так, – отвечаю я. – Тебе не следует торчать тут безвылазно целыми днями. – Я ещё раз откусываю от бутерброда и смотрю на неё, пережёвывая кусок. Проглотив его и отпив молока, я решаю узнать, что она сейчас пишет.
– Рецензия, – бросает она, но это было и так понятно, а мне бы хотелось услышать более развёрнутый ответ.
Какое-то время, возможно несколько минут, я доедаю свой липкий бутерброд, а она продолжает бить по клавишам. Я решаю больше не пытать её вопросами о поездке, поскольку есть что-то умиротворяющее в спокойном ритме вечера, когда он плавно течёт в направлении ночи. Но затем я делаю ещё одну попытку, которая становится отправной точкой всех последующих событий.
– Нет, Имп, – говорит она, вновь переводя на меня взгляд. – Извини, но у меня горит дедлайн. Мне нужно добить это задание в ближайшую пару часов. Я должна была сдать его ещё вчера. – Она произносит название какой-то игры, и я припоминаю, что видела, как она в неё играла, просто это совершенно стёрлось из моей памяти. – Извини, – снова произносит она.
– Нет, всё в порядке. Без проблем. – Я стараюсь не показывать своего разочарования, но у меня всегда это плохо получалось. Почти всегда
