У меня есть твое фото - Крис Карвер

— Игорь, — уткнулась лбом в дверь, осторожно опустила ладонь на холодную поверхность. — Что-то случилось? Это моя вина?

Он молчал долго. Аня уже отчаялась услышать ответ. Рыдание рвалось из груди, и ей хотелось быстрее убежать наверх, чтобы как следует проплакаться.

Она услышала шаги. Надежда вдруг вцепилась в горло — вдруг он выйдет, вдруг что-нибудь объяснит сейчас?

Игорь подошел к двери. Аня была уверена — он дублирует ее движения: кладет ладонь на дверь, касается поверхности лбом. Она могла чувствовать его энергетику сквозь этот кусок дерева, и ей не нравилось его состояние. Будто, если он сейчас повернет ключ в замке и появится перед ней — Аня его не узнает. Будто он будет лишен какой-то части себя.

Было удивительно, как она научилась чувствовать его за такое короткое время. Она была готова поклясться, что сегодня его рисунки другие, и он не выпачкался в краске с головы до ног.

— Ты ни в чем не виновата, — сказал он все тем же потерянным голосом.

— Тогда что с тобой?

«Что с тобой, почему все случилось так быстро, что я даже не успела задержать воздух в легких?»

— Ты прекрасна, Аня, ты знаешь? — его слова больно били в сердце. — Но сейчас мне нужно побыть одному.

Она ушла, больше не трогая его.

До поздней ночи Аня лежала на кровати, глядя в потолок. Ее разъедало от желания понять, узнать больше, посмотреть ему в глаза и удостовериться, что он будет в порядке. Она всегда все портила, и сейчас ей нужно было знать — это не она, теперь это не ее вина.

* * *

— Я чувствую себя странно, — Эрик откинул волосы со лба. Аня закончила устанавливать камеру на штатив и подошла, чтобы еще пару раз провести кисточкой по его носу и щекам. Сам себе фотограф — сам себе визажист. И куда только люди смотрят, такой талант пропадает? — Меня впервые снимает профессионал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Если бы я была профессионалом, то не работала бы уборщицей и не жила бы у своего работодателя по его доброте душевной.

— Насчет доброты я бы поспорил…

— Эрик.

Он закатил глаза, но подначивать ее Игорем дальше не стал. Для нее вообще вся эта тема была неловкой, а когда они говорили об этом с Эриком — тем более. Она не могла разобраться с тем, какие чувства в ней вызывает Эрик. Она восхищалась им: его красотой, его силой и любовью к жизни, но еще она чувствовала, как натягиваются нити между ними, преимущественно — с его стороны, и эта тяга пугала. Нельзя испытывать чувства к двум людям сразу.

Они встретились взглядами. Каждый раз, когда Аня смотрела Эрику в глаза — ее ноги немного подкашивались. Уникальные глаза, безнадежно красивые, они заставляли кончики пальцев зудеть от желания запечатлеть эту красоту на фото, составить целый альбом снимков, посвещенных этим глазам. Этому лицу.

— Просто расслабься, я скажу, что ты должен делать.

— Есть, босс.

Кто бы мог подумать, что находящийся в глубокой стадии ремонта книжный магазин усопшей бабушки Эрика станет такой хорошей площадкой для фотоснимков? Здесь было идеальное освещение, и Ане понадобилась лишь часть осветительных приборов, которые она взяла в прокате. Эрика любил свет. Эрика любила камера, его лицо было создано для того, чтобы его снимать, и у Ани вызывало недоумение, почему он до сих пор не пробовал себя в этой сфере.

— Подними руку, — щелчок за щелчком Аня делала кадры. — Дотронься запястьем до своего подбородка. Легче. Отлично, вот так. Застынь. Не двигайся. Теперь поверни голову, посмотри на меня, в камеру. Так. Не щурься, покажи мне свои глаза. О, Боже, как красиво. Ты великолепен.

Игорь был не единственным, кто терял себя, занимаясь любимым делом. Аня тоже теряла себя, а сейчас — особенно. У нее никогда прежде не было такой модели. Эрик умел слушать ее и охотно делал так, как она говорила, и все, что удавалось создать с ним — это наполняло Аню возбуждением и азартом. Каждый кадр был шагом вперед, каждый взгляд Эрика — магнитом, к которому Аня тянулась, как к музе, как к вдохновению, как к источнику неиссякаемой творческой энергии.

— Я должна признаться, — солнце почти полностью село, Аня сидела на подоконнике напротив Эрика и уплетала за обе щеки купленный за углом дешевый сэндвич.

Эрик прожевал кусок от своего и поднял на нее глаза. И снова. Каждый раз эти глаза заставляли ее задыхаться.

— Мне страшно.

Аня засмеялась.

— В моем признании нет ничего страшного! Я хотела сказать, что никогда еще фотография не приносила мне такого удовольствия. Спасибо тебе.

Она посмотрела на свои руки. Откуда-то взялось смущение — говорить человеку комплименты в процессе работы легко, а вот за камерой, без надлежащего настроя и освещения, особенно если этот человек — парень, который так сильно тебя вдохновляет… Это сложно.

Внезапно пришла мысль, что ей не хочется возвращаться домой. Когда она уходила, Игорь все еще был в мастерской, и это беспокоило ее, но быть там, знать, что с ним что-то не то, но не иметь возможности помочь — от этого можно сойти с ума.

— Это тебе спасибо, — Эрик протянул руку, будто хотел достать до ее щеки и погладить ее, но потом вдруг одернул и схватился за ручку своего кресла так крепко, что побелели костяшки пальцев.

* * *

Знаете это ощущение, когда вас затягивает чернота все глубже и глубже? Как в болото. Затягивает, и вы задыхаетесь, не в силах сделать и вдоха.

Игорь боролся с этой чернотой каждый год, но в этот раз она была сильнее, и все началось р а н ь ш е. Еще три дня впереди, и так не должно было быть, но почему-то происходило. Он не слышал звуков. Не понимал, когда заканчивался день и когда начиналась ночь. Он не мог разобрать смысла картин, которые рисовал, будто это не его рука водила углем по бумаге, не его идеи выплескивались на холст.

Это началось раньше обычного, и, наверное, стоило найти причину, но у Игоря не было на это сил.

К концу второго дня он чувствовал себя полностью пустым, когда обнаружил, что сидит у стены посреди разорванных листов бумаги, каждый из которых черный, как вороново крыло.

Ему нужно было найти свой телефон, но, казалось, он не выходил отсюда много часов.

Он видел окурки в пепельнице — их было слишком много, он никогда не курил столько сигарет за короткое время. Голова закружилась. В глазах потемнело, но