Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Райс Энн

Почувствовав прикосновение острой стали, она медленно открыла глаза. Он поднес бокал к свежей ране. Она моргала, старалась не дать векам снова опуститься. Казалось, ее взор застилает пелена.

«Ты, верно, устала? – сказал ей Лестат. Она посмотрела на него невидящим взглядом. – Устала! – повторил он, наклоняясь и вглядываясь ей в глаза. – Тебе хочется спать».

«Да…» – еле слышно простонала она.

Он поднял ее на руки и отнес в спальню. Там, около стены, по соседству с кроватью, застеленной бархатным покрывалом, стояли на ковре наши гробы. Не обращая внимания на постель, Лестат аккуратно уложил ее в свой гроб. Стоя на пороге комнаты, я наблюдал за происходящим.

«Что ты делаешь?» – спросил я его.

Девушка оглядывалась по сторонам, как испуганный ребенок. «Нет… нет…» – жалобно стонала она.

Лестат взялся за крышку, и она закричала. Он захлопнул гроб, но она продолжала кричать.

«Зачем ты делаешь это, Лестат?» – спросил я.

«Потому что мне так нравится. – Он взглянул на меня. – Я же не заставляю тебя радоваться вместе со мной. Ты же эстет, придумай что-нибудь другое. Убивай быстро, если хочешь. Но убивай. Пойми наконец, ты – убийца!» Он раздраженно махнул рукой.

Девушка перестала кричать, Лестат пододвинул к гробу кресло на изогнутых ножках, сел и закинул ногу на ногу, глядя на черную лакированную крышку. Этот гроб был не такой, как теперешние, не прямоугольный ровный ящик. Он сужался к обоим концам, причем самое широкое место приходилось туда, где лежат скрещенные на груди руки покойника. По форме он напоминал человеческое тело. Вдруг крышка открылась, и девушка села в гробу, изумленно глядя широко раскрытыми глазами, ее синие губы дрожали.

«Ложись, милая, – сказал Лестат, силой заставляя ее лечь. Она смотрела на него молча, с ужасом, близкая к истерике, а он добавил: – Ты ведь уже мертва».

Не в силах подняться, девушка вскрикнула. Она извивалась, как рыба, выброшенная на песок, будто хотела выбраться наружу через дно или стенки.

«Это гроб, это гроб! – кричала она. – Выпустите меня отсюда!»

«Рано или поздно мы все очутимся в таком ящике, – заметил он. – Лежи себе тихо, золотко. Немногим удается опробовать свою последнюю постель заранее. Тебе повезло».

Я не знаю, слушала она его или нет, но, увидев меня в дверях, перестала сопротивляться. Она перевела взгляд на Лестата и снова на меня.

«Помогите!» – сказала она мне.

Лестат повернулся ко мне.

«Я думал, ты почувствуешь все инстинктивно, как это было со мной. Когда я помог тебе совершить первое убийство, думал, что ты захочешь еще и еще, что будешь видеть в каждом человеке полную чашу, которая ждет, чтобы ты выпил ее до дна. Я ошибся. Долгое время я не пытался исправить тебя, потому что твоя слабость была удобной для меня. Я смотрел, как ты играешь в „тень“ по ночам или неподвижно стоишь и мокнешь под дождем, и говорил себе: „Он простофиля, им легко управлять“. Но ты и правда слабый, Луи. Это заметно не только вампиру, но и смертным. В случае с Бабеттой мы подвергались серьезной опасности. Ты как будто хочешь, чтобы мы оба погибли».

«Я не могу видеть, что ты делаешь».

Я отвернулся. Глаза девушки прожигали меня насквозь. Она не отрываясь смотрела на меня.

«Еще как можешь! – сказал Лестат. – Я видел тебя с той девочкой. Ты вампир, такой же, как я!»

Он встал и направился ко мне, но девушка снова поднялась, и ему пришлось вернуться, чтобы уложить ее на место.

«А может, нам сделать ее вампиром? – обратился он ко мне. – Она станет одной из нас».

«Нет!» – тут же ответил я.

«Почему? Потому что она всего лишь шлюха? Должен заметить, чертовски дорогая шлюха».

«Она сможет выжить или уже поздно?» – спросил я.

«Как трогательно! – съязвил он. – Она умрет».

«Тогда убей ее».

Девушка начала кричать, громко и бессвязно. Лестат сидел рядом, точно окаменевший, я, не выдержав, снова отвернулся. Судорожно всхлипывая, она уткнулась лицом в атласную обивку гроба. Рассудок почти покинул ее, она плакала и молилась. То закрывая лицо руками, то обхватывая голову, она молила Деву Марию спасти ее, размазывала кровь по волосам, одежде, атласу. Я подошел к гробу и наклонился к ней. Я сразу понял, что она действительно умирает; ее глаза еще горели, но кожа вокруг них уже подернулась мертвой синевой. Вдруг она улыбнулась.

«Вы спасете меня? – прошептала она. – Вы не позволите мне умереть?»

Лестат взял ее ладонь в свою руку и произнес: «Поздно, милая, тебе уже никто не сможет помочь. Только взгляни на свои раны». И он прикоснулся к двум пунктирным точкам у нее на шее.

Она схватилась обеими руками за горло, открыв от ужаса рот. Крик замер у нее на губах. Я смотрел на Лестата, силясь понять, как он может получать удовольствие от всего этого. Его лицо, ровное и гладкое, как у меня сейчас, но более оживленное благодаря выпитой крови, было холодно и спокойно.

Он не взирал на нее с жадной злобой театрального злодея, утоляющего жестокость мучениями жертвы. Он просто стоял и смотрел.

«Я не хотела быть плохой, – бормотала она в отчаянии. – Я грешила не по своей воле. Вы не дадите мне умереть вот так, без покаяния! – Она начала рыдать без слез. – Позвольте мне уйти, я должна повидать священника перед смертью. Пустите меня».

«Зачем? – улыбнулся Лестат, словно ему в голову пришла хорошая шутка. – Мой друг как раз священник. Ты присутствуешь на собственных похоронах, милая. Ты пошла на званый ужин и умерла, но Бог дает тебе шанс освободиться от грехов, понимаешь? Расскажи ему все без утайки».

Вначале она покачала головой, но затем, глядя на меня умоляюще, спросила: «Это правда?»

«Я вижу, ты не собираешься исповедоваться, – заметил Лестат. – Тогда мне придется закрыть крышку».

«Прекрати издеваться над ней, Лестат!» – крикнул я.

Девушка снова зарыдала, и я почувствовал, что больше не могу это выносить. Я склонился над ней и взял ее руку. И решил прекратить страдания несчастной, как только она закончит исповедь.

«Я не могу припомнить сейчас свои грехи», – обратилась она ко мне.

«Это не важно. Просто скажи Богу от чистого сердца, что раскаиваешься в них, – ответил я. – Потом ты умрешь и обретешь покой».

Успокоенная моими словами, она легла на спину и закрыла глаза. И тогда я вонзил зубы в ее кровоточащую кисть. Она слегка пошевелилась, точно во сне, и прошептала чье-то имя. Скоро ритм ее сердца стал замедляться. Завороженный, я заставил себя оторваться от раны. Прислонился к косяку, голова у меня кружилась. Словно во сне, я видел ее, лежащую неподвижно. Лестат сидел, точно плакальщик у гроба, горела свеча.

«Луи, – позвал меня Лестат. Его лицо было совершенно спокойно. – Неужели ты так и не понял? Ты обретешь покой в душе только тогда, когда научишься делать это каждую ночь. У тебя нет выбора!»

Его голос звучал тихо, почти нежно. Он встал и положил мне руки на плечи. Я вышел в гостиную, избегая его прикосновения, но не решаясь оттолкнуть его. Лестат пошел следом.

«Пойдем вместе, – сказал он. – Уже поздно, а ты еще голоден. Позволь показать тебе, кто ты на самом деле. Прости, что я не помог тебе раньше. Пошли!»

«Нет, Лестат. Это не для меня, – ответил я. – Ты выбрал не того компаньона».

«Но, Луи, ты даже не пробовал!» – сказал он.

Вампир остановился и изучающе посмотрел на собеседника. Тот изумленно молчал.

– Лестат не ошибся: я был еще голоден. Потрясенный увиденным, я безропотно позволил вывести себя из гостиницы через черный ход. Ступив на узенькую улочку, мы тут же оказались в гуще толпы. Люди шли из танцевального зала на Конде-стрит, в соседних гостиницах проходили званые вечера, и на каждом шагу встречались семьи плантаторов в полном составе. В этой невообразимой толчее мы с трудом протискивались вперед. Мне казалось, что я схожу с ума; впервые с тех пор, как я оставил смертную жизнь, у меня на сердце лежала такая страшная тяжесть. Потому что Лестат сказал правду. Я знал, что только в миг убийства моя душа обретает мир и покой, что кровь животных вместо человеческой только усугубляет жажду, что именно эта жажда толкает меня к людям и я смотрю на их жизнь словно сквозь стекло. Я так и не стал вампиром. Из глубины своей боли я задавал себе детские, нелепые вопросы: а вдруг еще можно вернуться назад? можно стать человеком? Теплая кровь девушки струилась по моим венам и наполняла меня силой, но я все равно терзался сомнениями. Лица проходивших людей напоминали огоньки свечей в темном, безбрежном море ночи, и мне казалось, что я тону в нем, мучимый тоской и жаждой. Я кружил по улицам, смотрел на звезды и повторял про себя: «Это правда: только убийство дает мне облегчение. Но эта правда невыносима».