Код белых берёз - Алексей Васильевич Салтыков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ещё одним явным заблуждением Данилевского является его позиция по поводу освобождения крестьянства из крепостной зависимости, когда, якобы и дворянством и крестьянством одинаково радостно было встречено это гражданское событие! Данилевский пишет: «Все мы очень хорошо знаем, что освобождению крестьян не предшествовало никакой агитации, никакой, ни изустной, ни печатной, пропаганды; все, казалось, были одинаково к нему не подготовлены, интересы единственного образованного сословия в государстве ему противоположны и по самой сущности дела враждебны. Однако все совершилось быстро, с невероятным успехом. Крестьяне не просто освобождаются на европейский лад, а наделяются землею, и все это без всякой борьбы, без всякого сопротивления с какой бы то ни было стороны и без каких-либо партий, кроме разве некоторых уродливых и ничтожных претензий на партию…»
(Цит. по указ. Соч. стр. 202) И чуть далее, в характеристике русского народа в дни главных переворотов его жизни, им указывается отсутствие энергии и самодеятельности, воскоподобную мягкость – как бы в отношении изменений к нему к которым он и не противится вовсе, как бы оправдывая и само введение крепостного права природным безразличием к этому русского народа. И наоборот, когда народ не хотел что-то делать, то никто ничего не добивался, и здесь Данилевский приводит пример Старообрядства.
В отношении воскоподобности и безынициативности Русского Народа и в крепостной зависимости и до неё можно объяснить опять же отсутствием надежд на услышанность народа царём, на полное игнорирование проблем народа, продолжающееся из века в век. Чувство чуждости и отрешённости власти от народа сквозит через всю историю Русской Химеры. Захваченный эрбинской династией Рюриковичей русский народ попал в положение раба. И здесь снова вспоминается старая вавилонская притча о рабе и господине, когда раб соглашается со всеми доводами господина, которые в тоже время противоречат друг другу. Но рабу всё равно – ехать или не ехать, пахать или не пахать, жизнь его расписана до самой смерти. Няня известного историка Сергея Михайловича Соловьёва была из крепостных. Девочкой, когда её родители работали в поле, приказчик продал её купцам. Те перепродали её в Астраханскую губернию, в Чёрный Яр, тоже купцу. И таких историй – тысячи, если не сотни тысяч. Представьте себе – как должен зажать в кулаке своё горе крепостной раб, узнав, что его дочь внезапно продана, даже не успев с ней проститься?
Но к счастью, история запомнила примеры того, что русский народ был далёк от воскоподобия и низкопоклонства. В самые мрачные годины он находил в себе силы и для восстановления порядка – Минин и Пожарский, и для необузданного бунтарства против существующей системы. В глубине народных душ всегда таился глубокий бунтарский дух, острое чувство справедливости и равноправия.
Бунтарство русское – явление уникальное. Как можно с меньшим насилием, меньшими жертвами, когда сам бунтовщик уже обрекает себя на плаху, и только своей голгофой хочет указать святость и честность своих помыслов. Такими были Декабристы, да и пугачёвщина – как протест против немки, даже во имя ещё большего немца ПетраIII. Такой бескровной была и Революция 1917 года, пока противники её не развязали свой террор. Они-то были эрбинами! Им насилие было не чуждо! Как указывал Данилевский: «Одна из таких черт, общих всем народам романо-германского типа, есть насильственность (Gewaltsamkeit ) (Цит. По указ. Соч., стр. 187)
Насильственность эрбинов проистекает из другого их природного качества – эгоизма. Трансцендентальная философия Канта, экзистенциализм сами по себе лежат уже в основании сознания западных людей. А, как известно они имеют идеологию полной творческой свободы личности: творю, что хочу и будь, что будет.
Не то же самое происходит в среде русской. Даже бунтарство там приобретает коллективные черты. Сообщества, идеи вызревают годами, вынашиваются в стихах, мемуарах, письмах. Создаются тайные общества. Удивительно, что из виду Данилевского ускользает вековечная борьба закрепощённого народа против власти дворян и помещиков. Выводы его относительно реформы 1861 года таковы, что как будто царь Александр II взял сам, да и решил, что пора отменить крепостное право. Как-будто не было Декабристов с их проектом раскрепощения и конституции; как будто не были ранее освобождены поляки, а расхожее общественное мнение не утверждало, что в России только русские числятся на правах рабов.
Сегодня благодаря открытым архивам нам известна история предшествующая и последующая за реформой 1861 года, которая явно далека от «добродетели», как называл её Данилевский (Указ. Соч. стр. 208), ссылаясь лишь на единичный пример волнений крестьян села Бездна Казанской губернии.
Если в истории на что-то закрывать глаза, то выводы обязательно дадут трещину. О какой любви между народом и властью может идти речь, если вплоть до 1833 года крестьян продавали с публичного торга, отбирали у них наделы, разлучали семьи при продаже разным купцам! В 1850 году восстания крестьян участились. Но и до этого жизнь крестьян была полна нужды и лишений, вызывавших в них праведный гнев. Вот выдержки из архивов Центрального Государственного Военно-исторического Архива СССР; ЦГВИА.
Справка из журнала «Вопросы истории» за 1957 № 08
Автор: И. Н. Кунтиков – Крестьянское движение в России в XIX веке. Выдержки.
«В фонде Главного штаба сохранились рапорты командиров воинских частей, о подавлении волнений крестьян деревень Триковой, Байковой, Мокровой и Рясники, Карачевского уезда, Орловской губернии, не допустивших в 1816 г. отрезки в пользу помещика Хотянцева земли, которой они ранее владели; деревни Шилино – имения помещика Кашталинского в Порховском уезде, Псковской губернии, в 1822 г. в связи с увеличением оброка.
(ЦГВИА ф. 35, Канцелярия дежурного генерала главного штаба его императорского величества (в дальнейшем – Канц. деж. ген. гл. шт.), оп. 3, 1817 г., д. 359, лл. 1–4; 1822 г., д.
