Мифология. Фантастические истории о сотворении мира, деяниях богов и героев - Имре Тренчени-Вальдапфель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мы можем произнести немало лжи, похожей на правду, но мы можем также, если захотим, пропеть и правду», — говорят о себе музы Гесиода. Гомер делает ударение на том, что словам муз можно доверять. Одиссей испытывал Демодока как прорицателя, в словах которого он сомневался, и признал его божественным певцом лишь после того, как услышал из его уст правдиво переданный рассказ о собственных переживаниях Одиссея в Трое. Гесиод подчеркивает также другую сторону поэтической деятельности. Музы — дочери Мнемосины («памяти»), но их сущность, безусловно, выражается игрой фантазии. Начиная с Гомера и кончая поэтами поздней Античности (например, римлянином Клавдианом), все поэты в течение более тысячи лет испытывали свои силы почти исключительно в том, что вновь и вновь разрабатывали мифы, нередко одни и те же. Но если это так, то не является ли мифология не более как совокупностью сюжетов, заслуживающих поэтической разработки? Ибо действительно в мифологии фигурируют одни и те же сюжеты, но в самой различной разработке! И это бесспорно. К этому можно добавить, что существующие различия проявляются не просто в незначительных деталях, не только в окраске. Более того, противоречащие друг другу варианты нельзя всегда разделить между различными эпохами и различными районами, а также между различными религиозными общинами, но часто признается подлинность всех противоречащих друг другу вариантов, так что противоречащие друг другу варианты мирно уживаются в произведениях одного и того же поэта.
Так, у Эсхила Фемида то дочь Геи, то тождественна с Геей, потому что связь этих богинь по происхождению, равно как их тождественность, хорошо выражает идею, что порядок общественной жизни, представляемый Фемидой, богиней справедливости, в конце концов основан на закономерности природы. С другой стороны, закономерность природы проявляется в более конкретных чертах и самым решительным образом требует от человека приспособления к ней. Это правильные, последовательные перемены, совершающиеся в природе от весны до весны, олицетворенные в женском божестве Геи. Далее, если Фемида — дочь Геи или даже тождественна с ней, то такое представление сейчас же заставляет нас предположить, что возникновение самой идеи закона тесно связано с возникновением собственности на землю.
Мифологический синоним, то есть тождество Фемида-Гея, возможно, принимает во внимание уже Гесиод. Беотийский поэт, разработавший понятие справедливости как оружия классовой борьбы крестьян, воплотил это понятие в такой образ: оры — дочери Фемиды, оры — богини времен года. Греки первоначально выделяли только три времени года, соответственно этому в их представлении существовали три оры. Их имена: Дикэ — справедливость, Эвномия — законность, Эйрена — мир. Следовательно, оры представляют собой не только законы природы, выраженные в смене времен года, они представляют и общественный порядок с его законами, осуществляемый человеком; присутствие ор — гарантия общественного порядка. Между прочим, Гесиод показывает также очень поучительный пример в другом отношении, а именно: когда он ищет ответа на сильно занимающий мифологическую фантазию народа вопрос — почему человек должен вести борьбу с заботами и горестями и главным образом почему он должен тяжелым трудом добывать свой хлеб, он предлагает в качестве ответа для свободного выбора как равноценные два мифа, как бы исключающие друг друга своими эпическими деталями: это — миф о мировых эпохах, начинающийся утраченным золотым веком, и миф о Прометее и Пандоре.
Теперь о мифе: греческая поэзия представляет собою равновесие благородной серьезности и легкой игривости, воплощенной в образе муз, богинь поэзии. Греческая поэзия доказывает, что развертывающаяся в поэзии мифология, несмотря на пестрое разнообразие мифологических сюжетов, вместе со всей своей игривой изменчивостью пользовалась уважением в греческом обществе. Так же и поэт, не мудрствуя, принимал всерьез народное предание, которое олицетворяло в пестрой веренице богов и богинь еще непознанные силы как природы, так и общества. Миф не желает признания исключительно для самого себя и этим доказывает свою жизненность и свое право на существование. Миф далек от религиозной нетерпимости и религиозной исступленности, но он далек и от согласованности с научным знанием. О мифе нельзя утверждать, что только он — правда, и, пожалуй, правда мифологии ближе к правде искусства, чем к правде науки. «Бодрствующие видят всегда один и тот же мир, у мечтателей же всегда свой собственный, особый мир» — это изречение философии Гераклита; и поэзия, свободно развивающая миф, отражает также и его своеобразие. В этом смысле греческие поэты, хотя они и развивают далее ростки народной традиции, стоят на базе мифологии, на базе всех лучших мифологических источников, и неуместным является то бездушие, которое считает, что задачей мифологической науки является лишь восстановление ростков народного предания. Греческий поэт творчески использует мифологию и беспристрастен по отношению к ней; именно такой метод, переносящий в мир художественной свободы, бесповоротно освобождает миф от пут религии. Другими словами: наука о мифологии обращена в прошлое мифов затем, чтобы в глубине минувших веков разглядеть первоначальную форму мифа, а также разгадать и общественные условия, создавшие эту основную форму; но не только для того она всматривается в прошлое, но также и для выявления чрезвычайно интересных все новых и новых вариантов основной формы. Следующие друг за другом поколения греческих поэтов отражали новые и новые черты окружавшей их действительности, неизменно полагая, что для этой цели мифология является самым подходящим средством выражения.
Если греческой мифологии (как никакой другой мифологии) в такой степени свойственно творческое разнообразие (что не свидетельствует о распаде старой формы), то греческая наука о мифологии должна считаться с этим. Таким образом, варианты мифов следует рассматривать не только в аспекте основной формы, из которой они возникли,
