Токио. Станция Уэно - Ю. Мири
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Родилась Дзюнко в Намиэ. Мы поговорили, кажется, обо всем на свете – о порте Укэдо, о празднике лошадей, об атомной электростанции, на которой работали ее братья, о Хамадоори, а кабаре, где и без того было темновато, погрузилось теперь в непроглядную тьму, нарушаемую лишь всполохами большого диско-шара, которые отражались на бледном лице Дзюнко и ее высокой груди. Физический труд настолько утомлял меня, что вечером я ничком валился на кровать и спал без сновидений или, по крайней мере, не запоминал их, но Дзюнко из «Синсэкай» буквально выглядела как женщина, которую я мог увидеть во сне.
– Потанцуем?
– Да я не умею.
– Ничего.
Дзюнко взяла меня за руку и повела в центр зала.
Мы двигались бесшумно – пурпурный ковер поглощал звуки наших шагов.
Играла музыка, но она была тише, чем сама ночь.
Я слышал лишь биение своего сердца и ее шепот.
– Обними меня. Положи руки мне на талию.
Это был первый в моей жизни медленный танец.
Ее глаза блестели.
Ее руки были на моих бедрах.
Ее волосы щекотали мое лицо.
Ее сережки болтались в ушах.
Ее грудь была мягкой.
Ее духи пахли, как та белая роза, как свежий морской ветерок, смешанный с ароматом лимона.
Я задрожал всем телом.
Я будто плыл в лодке и попал в качку на море.
Дрожа, я чувствовал, как одновременно и освобождаюсь, и закрываюсь внутри себя.
Оставаясь на ночь в Хиросаки, я всегда шел в «Синсэкай».
Я неизменно просил позвать ко мне Дзюнко. Бывало так, что она предлагала проводить ее до работы, а иногда, наоборот, я ждал, пока кабаре закроется, и на такси отвозил ее домой. При этом я никогда не переступал черту в наших отношениях – мы так и продолжали быть хостесс и ее постоянным клиентом.
Когда мне стукнуло шестьдесят, я решил завязать с работой и вернуться на родину, в Ясаву.
В последний день я пришел в «Синсэкай» попрощаться с Дзюнко. Принес ей букет белых роз.
– Прощай, – только и сказал я, протягивая ей цветы.
– Спасибо, – произнесла она и уткнулась носом в букет, вдыхая сильный аромат роз.
Комок подкатил к горлу, но я не заплакал. Дзюнко потянулась вперед и мягко пожала мою ладонь, плавно двигая бледной рукой из стороны в сторону – будто извивающаяся змея.
С тех пор мы больше не виделись. Не звонили друг другу, не писали писем. Не знаю, работает ли еще «Синсэкай» и чем теперь занимается Дзюнко. Жива ли она?..
– Если хочешь, можешь забрать себе растения.
– Да у меня и времени на них нет. За ними ведь ухаживать надо. Слышала, у Томоко отец внезапно умер – она, конечно, в шоке. Говорят, совсем слегла из-за этого…
– Но нельзя же всю оставшуюся жизнь провести взаперти!
– Она, наверное, и на встрече выпускников в этом году не появится.
– Придет как миленькая. Не зря же она получала свои награды за отличную посещаемость в школе.
Другие две женщины лет шестидесяти болтали, разглядывая картину. Роза центифолия, иначе – роза столистная.
Этот цветок зовут еще «розой художников», и именно его держит Мария-Антуанетта на своем знаменитом портрете. Роза столистная – первое изображение в серии Редуте. На крупном бутоне таких цветков настолько много лепестков, что пестик и тычинки вырождаются, не образуя семян, поэтому разводить их возможно только черенками или прививкой…
– У тебя же есть сервант? Туда можно поставить.
– В комнате с татами?
– Да нет же, там, где алтарь.
– Он у нас не в отдельной комнате. Когда отец умер, мама купила огромный алтарь, а нам только потом сообщила. Неприятно вышло.
– Наверное, ходуном ходит, когда землетрясение. Страшно, но что поделаешь.
– Да, пришлось сбоку от телевизора установить…
– Вот туда-то сервант бы и подошел – идеально по высоте, разве нет? Еще и отрегулировать можно.
– Возможно, у нас дома и найдется что-то подобное.
– Я все-таки думаю, что лучше купить нормальный сервант.
– Тогда, может, сходим вместе и выберем?
– Завтра?
– Ну, торопиться нам некуда.
Роза Мутабилис, иначе – непревзойденная роза… Шарообразный бутон, белый, точно кожа красавицы, и лишь лепестки на внешней его части как будто слегка тронуты румянцем…
Роза Индика круэнта, иначе – кроваво-красная бенгальская роза… Коричневато-алые лепестки, уже готовые опасть, свисают наружу, точно язык у собаки… Зубчатые листья торчат вверх, так что видно обратную сторону – там они серого цвета…
Роза Индика, иначе – бенгальская красавица… Стоит только раскрыть алый бутон, и на землю посыплются розовые лепестки, одни яркие, другие побледнее… Листья волнистые, похожи на грудной плавник ската, крупные шипы цвета запекшейся крови смотрят вниз…
Отец с матерью умерли почти сразу после моего приезда, точно дожидались, пока вернется на родину старший сын, кому судьбой предначертано нести на похоронах их поминальные таблички. Им было уже за девяносто – так что этого следовало ожидать. Наша семейная могила находилась на вершине холма, откуда было видно побережье Мигита. Там их уже ждал Коити, скончавшийся в возрасте двадцати одного года, – урны с прахом родителей я установил туда же.
Мы с Сэцуко были женаты тридцать семь лет, но, думаю, в общей сложности провели вместе не больше года – всему виной мои постоянные разъезды. Она же за это время вырастила двоих детей, устроила в университет моих младших братьев, выдала замуж нашу дочь, Ёко, при этом продолжая заботиться о моих престарелых родителях и работать в поле, да еще и неустанно копила деньги. К тому же у нас была пенсия от государства – семьдесят тысяч иен ежемесячно, и на это можно было спокойно жить до самой смерти, поэтому мы решили отремонтировать прохудившуюся крышу, стены и санузел.
Ёко с мужем и тремя детьми жили в Сэндае. На летних и зимних каникулах они приезжали к нам погостить. Девочке было четырнадцать, двум мальчикам – одиннадцать и девять. Как удачно получилось – старшая сестричка и два младших брата – так говорили наши соседи.
Младший сын Ёко, Дайсукэ, был вылитый Коити в детстве, но ни я, ни Сэцуко так ни разу и не сказали дочери об этом.
С самого утра шел дождь.
Невольно я вспомнил тот день девятнадцать лет назад, когда тело Коити отвезли в морг при полицейском участке, а мы с Сэцуко в это время отправились на квартиру, в которой он прожил свои последние три года. Там, на футоне, где он и скончался, мы просидели всю ночь до утра.
Сегодня должна была пройти заупокойная служба – сорок девять дней назад скончалась старушка Тиё, жившая в двух домах от нас. По традиции все соседки собирались вместе, чтобы приготовить угощение, поэтому Сэцуко с утра ушла помогать остальным.
Вечером мы переоделись в траурные костюмы и отправились в дом Тиё, чтобы выразить
