Бандитский век короток - Борис Шпилев

В то же время Иван видел, как совсем рядом, за прозрачной, эфемерной, но непреодолимой стеной, кипел тёмными страстями другой мир, в котором шикарные иномарки, мобильные телефоны, витые золотые цепи с тяжелыми крестами были не роскошью, а обычными, повседневно необходимыми вещами. Для обитателей этого параллельно-перпендикулярного мира дорогой, сверкающий огнями в ночи ресторан был местом, где можно пожрать, а девушки — боже, какие у них были девушки! — всего лишь средством для снятия стресса.

— Не касайся прозрачной стены между мирами, — внушали лейтенанту Крутову педагоги в школе милиции.

— Не переходи эфемерную грань, — грозили пальцем старшие товарищи по отделению.

А сами переходили, сами касались! И ещё как касались! Иван видел, как другие менты ныряли в тот, другой мир, какое-то время плавали там легко и свободно, а потом выныривали обратно со сверкающими возбужденно глазами, с оттопыренными карманами. И после каждого очередного возвращения оттуда мундиры их все больше покрывались дерьмом и кровью, а лица все больше напоминали свиные рыла.

Иван Крутов терпел и смотрел на это дело, а потом не выдержал и коснулся. Один раз. Одним пальцем. И из-под конвоя бежал рецидивист. Иван почувствовал такое омерзение… Он поклялся себе, что никогда больше… Но прилипшая к пальцу при касании радужная зелень быстро кончилась, утекла, и лейтенант снова, против своей воли, прикоснулся. Как-то само собой получилось.

И через день неустановленная машина сбила насмерть девушку, свидетельницу по уголовному делу. Сбила и скрылась. Теперь уже не только палец, но и вся рука Ивана оказалась восхитительно зеленого цвета. Да и само касание уже не казалось таким противным…

Зимнее рахитичное солнце выглянуло на минуту из-за туч, пописало на грязный снег болезненной желтизной и посмотрело вниз, на идущего по улице лейтенанта милиции Ивана Крутова.

Иван Крутов посмотрел вверх, на зимнее солнце и с удовольствием подумал, что этот отпуск, пожалуй, проведет на Крите. Вообще, со второй частью его мечты, о которой мы уже говорили выше, всё медленно, но верно обустраивалось.

Правда, при этом существенно страдала первая часть, ну, та, которая про службу Отечеству. Но, согласитесь, так не бывает, чтобы все и сразу.

«Всё, это — последний раз!» — сцепив зубы, подумал лейтенант. Ему опять не хватало денег для запланированной поездки в Турцию с восхитительно длинноногой Инкой, которая с равным энтузиазмом высасывала жизненные соки из члена и из бумажника Ивана. Не хватало на бэушную, но крепкую «девятку», цвета «мокрый асфальт», на которую до дрожи, до ночной эрекции запал Иван.

«Всё, это — последний раз!» — подумал лейтенант, понимая, где-то там, глубоко внутри, что говно всё это. Чуя «с гибельным восторгом», как пел Высоцкий, что пропал он, погиб безвозвратно.

«Ну и пусть! — мотнул головой Крутов, отгоняя дурные мысли. — Ну и хер с ним!» — И свернул с узкой улочки в глухую подворотню, где ждал его ОЗЕЛЕНИТЕЛЬ.

Иван ждал этой встречи с самого утра, готовился к ней, представлял себе, как скажет ОЗЕЛЕНИТЕЛЮ: «Яхочу, чтобы никто не пострадал, а иначе…» — Лейтенант не знал, что он скажет дальше, но, несомненно, это будет что-то веское и страшное.

Пройдясь по магазинам и купив всё заказанное Ольгой и дагестанцем, Иван побродил по городу, ныряя в проходные дворы, вскакивая в последний момент в отъезжающие автобусы, проверяясь на предмет слежки вычитанными им из книжек хитроумными способами.

Прокуролесив таким манером около часа, лейтенант свернул в подворотню и оказался лицом к лицу с невысоким человечком, похожим на старую куклу. Лицо его, цвета жабьего брюха, изборожденное глубокими морщинами, казалось наспех сделанным из папье-маше. Оно казалось неживым, только в глубоко спрятанных под нависшими бровями маленьких глазках вспыхивали временами черно-красные вихри.

— Где они? — спросил Озеленитель, протягивая Ивану толстенький, перетянутый банковской упаковкой предмет его вожделений.

— В недостроенном овощехранилище, — лейтенант чуть не с поклоном принял подачку. — Из охраны я да еще там один…

— Постучат, скажут: «Начальник пришёл», — откроешь дверь. Свободен! — нехотя буркнул Озеленитель и повернулся, собираясь уходить.

— Подождите!   —   заторопился   Крутов. — Я требую, чтобы никто не…

— Пошёл вон! — негромко (он вообще никогда не повышал голоса) прервал лейтенанта морщинистый.

Иван открыл уже рот, собираясь поставить наглеца на место, но увидел полыхнувшее под кустистыми бровями чёрно-красное зло и, съежившись, побрел прочь.

— Грубая она у тебя и ни хера не женственная! — сердито сказал Родион Гольц.

— Кто? — изумленно спросил Рулев, плотнее прижимая к уху холодную пластмассу телефонной трубки.

— Тамарка твоя, кто же еще, — обиженно ответил доктор. — Я с ней столько проносился, как дурень, понимаешь, с писаной торбой, а она черкнула записку, мол, пока-пока и уехала. Нет, я, конечно, понимаю, ты ее срочно вызвал и все такое… Но элементарное спасибо-то можно было сказать!

— Погоди, Родя, не гони лошадей! — оборвал словоизлияния Гольца ничего не понимающий майор. — Кто кого вызвал? Кто куда уехал? Ничего не понимаю!

— Хорошо, объясняю для бестолковых. — Доктор говорил медленно, тщательно выговаривая слова. — Твоя жена. Уехала. По твоему звонку. Не простившись. Я обижен. Вот!

— Я ей не звонил, Родя. И никуда её не вызывал, — ещё ничего не понимая, тихо сказал Виктор Михеевич.

— Ага. И ментов своих за ней не присылал.

— Не присылал… — словно эхо повторил, холодея, майор.

— Витя… Витя, ты только не волнуйся, — зачастил Гольц. — У тебя валидол есть? Давай, таблетку под язык и ложись, а я пока… — Родион ещё что-то говорил, но Рулев уже положил трубку.

Минуту подумав, он снова набрал номер.

— Это я.

— Здравствуйте, Виктор Михеевич, чем могу служить? — голос был в меру вежлив, но холоден.

— Послушай, Крот, скажи мне как художник художнику, ты жить хочешь?

— А что случилось? Проблемы какие, а, майор? Ты только скажи! — растаял холодок в вальяжном, барственном голосе, и ясно прорезалась в нем угодливая блатная нотка.

— А то случилось, пес ты поганый, что, если через полчаса мои жена и дочь не будут дома, я тебя, урода, по стенке размажу! Тебя, козла, потом закрасить легче будет, чем соскребать лезвием! — Не выдержав, майор сорвался на крик.

Бурливший в крови адреналин словно молотами бил в виски и не в первой уже свежести сердце.

— Погоди, майор! Погоди! — запаниковал обладатель барственного голоса. — Бля буду, не въеду, о чем базар! Не брал я твою тёл… ну, жену, в смысле. У меня башня пока ещё не… — Крот задумался, осекшись на полуслове. — Я, кажется, знаю, кто брал, — задумчиво протянул он. — Точняк! Слышь, Михеич, у Хмуры твои бабы!

— Почему так думаешь?

— Так ведь как два пальца… Ты же ему козу громовскую с черножопым не отдал! Так?

— Так.

— Ну и вот. А ты в курсе, что Гром этот самый Борову на десятое число день независимости объявил… от жизни. Боров, он хоть и хорохорится, однако обосрался совсем, окопался у себя за городом, людей везде понатыкал. Ждет. Он твоих и забрал. Точняк! Так что жди звонка, меняй громовскую телку и «черного» на жену с дочкой и не бери в голову. Хмура, он хоть и козел, но слово держит.

— Крот, прикажи ему!

— Дохлый номер, майор! Не послушает он! Уж если Хмура обхезался, то ему никто не указ! И меня, и тебя завалит, глазом не моргнет!

— Ладно, я тебе перезвоню. Бывай!

— До свидания, Виктор Михеевич. Если что, всегда рад помочь. Людишки, там… бабки, «стволы».

Окончив разговор с Кротовым, майор прошелся по комнате и, подойдя к окну, прижался разгорячённым лбом к холодному стеклу.

— Тамара… Надюша… Тамара… — шептал он и всё вглядывался в укрывший город туман,  словно пытался разглядеть лица своих близких. — Тамара!

А Тамара Всильевна тоже равнодушно смотрела в туман и только слегка морщилась, когда мощный поршень, раздвигающий её тугие ягодицы, проникал особенно глубоко.

Холодный металл грязного капота «шестёрки», к которому прижимала её безжалостная рука насильника, леденил обнаженную грудь.

Иногда женщина переводила взгляд на находившееся прямо перед её лицом лобовое стекло, за которым ритмично дергались задранные к потолку тонкие ножки дочери…

Сначала Тамара Васильевна пробовала кричать и сопротивляться, но, когда молодой бандит приставил нож к шейке Нади, она сдалась.

А потом начался ад… Борясь с подступающей рвотой, она старательно заглатывала остро пахнущий ее же фекалиями член угрюмого. Она видела, как молодой бандит жадно разглядывает еще по-детски угловатое, но уже сформировавшееся обнаженное тело Нади.