Таинства Церкви - Сборник

Однако само греческое слово μετουσίωσις не является копией латинского термина. На Востоке оно зафиксировано в богословском языке уже у Леонтия Византийского. Тем не менее, в православную евхаристическую терминологию оно в полной мере вошло в XV в., при патриархе Константинопольском Геннадии Схоларии. Термин «пресуществление» использовался и в последующие века некоторыми святыми отцами — в частности, свт. Феофаном Затворником, свт. Филаретом Московским, св. прав. Иоанном Кронштадтским. Несмотря на это, термин «пресуществление», как ассоциирующийся с латинской схоластикой, у ряда православных богословов вызывал отторжение. Так, архиеп. Василий (Кривошеин) утверждал (заметим, не вполне точно), что термин «пресуществление» появился в Катехизисе свт. Филарета Московского в результате его (Катехизиса) «латинизации» и «не всегда удачного» исправления и «согласования с Исповеданиями Петра Могилы и Досифея». «Правда, — добавляет архиеп. Василий, — . слово “пресуществление” объясняется, со ссылкою на Исповедание Досифея, в православном духе в смысле непостижимого и действительного преложения, тем не менее можно только жалеть о внесении в Катехизис этого чуждого православному преданию схоластического термина»[210]. Таким образом, даже сожалея об употреблении термина «пресуществление», архиеп. Василий (Кривошеин), тем не менее, считает возможным его православное истолкование и употребление. Владыка Василий рассуждал об этом в докладе на тему: «Символические тексты в Православной Церкви», представленном Комиссии при Священном Синоде Русской Православной Церкви, учрежденной в 1963 г. для разработки тем ожидавшегося Всеправославного Предсобора. Позднее, как мнение самой Комиссии, доклад этот был одобрен на заседании Священного Синода 20 марта 1969 г.[211]

Сегодня термин «пресуществление» является привычным и устоявшимся, он удобен тем, что подчеркивает реальность изменения хлеба и вина в Тело и Кровь Христа и не допускает перетолкований Таинства Евхаристии в протестантском духе, почему он и был использован и утвержден Константинопольским Собором 1691 г., Деяния которого были приняты Русской Православной Церковью. Термин этот сегодня не стоит отождествлять со всей католической средневековой схоластикой и теорией transsubstantiatio. В православной трактовке термины «пресуществление» и «преложение» — тождественны.

Еще в эпоху иконоборчества появилась теория, которая позднее нашла себе воплощение в умах протестантских богословов, согласно которой евхаристические хлеб и вино не меняют после освящения своей природы, а только «усваиваются» Господом Иисусом Христом. Так, на VII Вселенском ^боре диакон Епифаний, выступая в обличение еретиков-иконоборцев, говорил, что они, «будучи объяты нечестием и коварством, защищают себя софизмами и Cвятые Дары называют Телом Христовым не в смысле преложения, а по положению, в смысле усвоения»[212]. Иными словами, согласно представлениям еретиков, хлеб и вино соединяются с Ипостасью Христа, с Его Божеством, и только в силу этого соединения называются Его Телом и Кровью. Отцы Церкви, однако, неоднократно и ясно свидетельствуют о реальном изменении природы вещества в таинстве, и можно смело говорить о существовании consensus patrum по этому вопросу. Свидетельство же Вселенского Собора имеет для нас наивысший авторитет. По словам О. Клемана, «сакраментальный реализм отцов тотален. Хлеб полностью претворяется в Тело Христа, вино — в Его Кровь. “Изменение” [независимо от того, каким термином оно обозначено — архиеп. К.] совершается всецело и не подлежит обсуждению»[213]. Простота церковного исповедания никогда не подразумевала чего-либо иного, кроме ясной евангельской веры в истинность Слова Божия: «Сие есть Тело Мое», «Сия есть Кровь Моя».

Для Православия фундаментальнейшим утверждением является истина, что мы причащаемся тому самому Телу, которое Христос воспринял в Воплощении, исцелил и обожил. Без этой веры теряет полноту и смысл сама тайна Спасения и Искупления. Отрицая протестантский евхаристический «номинализм» мы исповедуем, что христианин входит в тайну Искупления, причащаясь прославленного Тела Христа. Учение о «воипостазировании» евхаристических Даров, по сути, опровергающее реальное превращение хлеба и вина в подлинное Тело и подлинную Кровь Воплощенного Сына Божия, чуждо Преданию Церкви.

Экклезиологический аспект Евхаристии

Евхаристия — Таинство единства Церкви. Без Евхаристии нет и не может быть никакого другого Таинства, поскольку изначально нет и не может быть Церкви без Евхаристии: «Тело Его. есть Церковь» (Кол 1. 24), говорит апостол Павел.

Само основание Церкви, или «приобретение» (Деян 20. 28) Ее Христом, евхаристично: «Один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода» (Ин 19. 34). Истечение крови и воды в святоотеческом богословии неизменно понималось как символ будущей Церкви. Вода является символом Крещения, кровь указывает на Евхаристию. Так Церковь основана во Христе: «Истекла кровь и вода, которые и означают Церковь Христову, созданную в Нем, подобно тому, как из бока Адама была взята жена его»[214].

«Если бы кто мог увидеть Церковь Христову в том виде, как она соединена со Христом и участвует в плоти Его, то увидел бы ее ни чем другим, как только Телом Господним» — утверждал св. Николай Кавасила[215]. Прп. Максим Исповедник говорит: «Никакое Таинство не может совершиться без Причащения».[216] А по мысли блж. Симеона Солунского, «завершение всякого священнодействия и печать всякого Божественного таинства есть священное Причащение».[217]

Евхаристия дана Церкви, Евхаристия совершается только в Церкви, и только принадлежащий к Церкви участвует в Евхаристии. В древней Церкви «причастие воспринималось ... как акт, вытекающий из самого членства в Церкви, и это членство исполняющий и осуществляющий. Евхаристия была и называлась Таинством Церкви, Таинством собрания, Таинством общения»[218]. Авторитетнейшим подтверждением данной мысли является свидетельство древнейшего памятника христианской письменности «Учение 12 Апостолов» (Дидахи): «Как этот преломляемый хлеб, быв рассеян по холмам, и будучи собран, сделался единым, так да соберется Церковь Твоя от концов земли в Царствие Твое» (9-я гл.); «Помяни, Господи, Церковь Свою, да охранишь ее от всякого зла и сделаешь ее совершенной в любви Твоей, и собери ее от четырех ветров, освященную, в Царствие Твое, которое Ты уготовал ей» (10-я гл.).

Древние отцы называли Евхаристию «единением» (ενωσιΥ). В Божественной литургии свт. Василия Великого сказано: «Нас же всех, от единаго Хлеба и Чаши причащающихся, соедини друг ко другу во единаго Духа Святаго причастие; и ни единаго нас в суд или во осуждение сотвори причаститися Святаго Тела и Крове Христа Твоего». Отрыв от церковного единства, разрушение единства Церкви следствием своим имеет недостойное Причащение. Не может причащаться Телу Христову тот, кто отделяет себя от Церкви и разрушает ее единство.

Всякий приход, в котором совершается таинство Евхаристии, есть «семья» во Христе. Христиане являются «братьями и сестрами» друг другу не в метафорическом, но в онтологическом, бытийном смысле, как ставшие «со-телесными и со-кровными» Христу. Люди, причащающиеся из одной Чаши, должны настолько объединяться во Христе, чтобы жить уже единым сердцем, как один человек. По мысли В. Н. Лосского, «тот, кто глубже укоренен в Церкви, кто глубже сознает единство всех в Теле Христовом, тот и меньше связан своими индивидуальными ограничениями, личное сознание его более раскрыто Истине»[219]. «Источник наших церковных болезней — писал прот. Иоанн Мейендорф, — повлекший за собой целый ряд недоразумений, есть утеря чувства Церкви, как живой общины»[220].

Знаменитый святоотеческий тезис «вне Церкви нет спасения» имеет евхаристическое обоснование. Вне Церкви нет спасения, поскольку вне Церкви нет Евхаристии. А без Евхаристии нет ни спасения, ни обожения, ни истинной жизни, ни воскресения в вечности.

Эсхатологический аспект Евхаристии

Эсхатологический аспект является одной из самых таинственных тем евхаристического богословия. Евхаристия есть Таинство воскресения: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин 6. 53). «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ин 6. 54). В анафоре свт. Василия Великого приведены слова: «Елижды бо аще ясте хлеб сей, и чашу сию пиете, Мою смерть возвещаете, Мое воскресение исповедаете».

Уже ранние Отцы Церкви видели в причащении Тела и Крови Христовых залог воскресения и жизни вечной. Сщмч. Игнатий Богоносец называет Евхаристию «врачевством (или лекарством) бессмертия» (φάρμακον αθανασίας)[221]. Причащение, таким образом, сочетает аспекты сотериологический («врачевство») и эсхатологический («бессмертие»).