22 смерти, 63 версии - Лев Лурье

Великая французская революция ознаменована первой в истории нового времени эпидемией самоубийств. Кто-то зарезался прямо в зале революционного трибунала. Кто-то покончил с собой в тюрьме. Знаменитый философ Кондорсе отравился опиумом, Робеспьер пытается застрелиться, его брат выбрасывается из окна. Шестеро якобинцев, выслушав приговор к гильотине, по очереди зарезали себя одним кинжалом. Уходили из жизни немыслимыми способами. Один из сторонников Робеспьера наглотался гвоздей и умер в мучениях. Сотни и тысячи рядовых участников революции резались, стрелялись, травились, захваченные повальной эпидемией и пользуясь правом свободного человека на добровольный уход из жизни.

Когда ненавистные противники, растоптав твои идеалы, пытаются лишить тебя жизни по своей воле – ты противопоставляешь им собственную волю и уходишь из жизни добровольно.

Философия Просвещения не противопоставляет идею самоубийства идее бессмертия души. Более того, некоторые философы две эти идеи увязывают напрямую, рассматривая смерть Христа как своего рода самоубийство. Он знал, что его убьют, и шел на смерть осознанно. Несколько логических умозаключений, и получается, что самоубийца не губит свою бессмертную душу. Кстати, самоубийство трактовал как тягчайший грех только блаженный Августин – это не библейская традиция, а более поздняя.

Согласно Юрию Лотману, Радищев, как и деятели французской революции, рассматривал самоубийство как гражданский акт. По большому счету, какая разница – умереть на гильотине или зарезаться. На гильотине даже менее болезненно. У самоубийства одно преимущество – даже в смерти ты оставляешь себе право свободно выбирать, право гражданина. Это такая античная модель.

В эпоху Просвещения копировали античные образцы. Самоубийство Радищева воспроизводило смерть Катона Утического, легендарного римлянина, покончившего с собой в момент падения республики. Катон добился своего – его героическое самоубийство уже два тысячелетия воспламеняет души борцов за свободу. Таким русским Катоном и хотел стать Радищев. Выпивая яд, он не только добивался личного освобождения, но и надеялся на политические последствия.

Радищев, совершая самоубийство, добивался изменения государственной политики. Работать в Комиссии по составлению законов означало встать на путь медленного реформаторства, постепенного просвещения. Если Радищев действительно не отказался к тому времени от идей своей знаменитой книги, то это – не его путь. Александр не был настолько радикален, чтобы пойти на резкое освобождение своего народа.

Продолжение жизни означало для писателя многочисленные унизительные компромиссы. Радищев был бы вынужден отказаться от своих прежних взглядов либо поступать вопреки им.

Пробуждение народа мыслилось Радищеву как результат своего рода психологического шока: героическая гибель великодушного философа, сознательно идущего на смерть, потрясет народ и разбудит его политическое самосознание. Если же надежды вызвать свободолюбивый взрыв современников нет, то «пропагандистское» самоубийство может иметь другую цель – обращение к истории и потомкам, к тем, кто воскресит память своих героических предшественников.

Большинство исследователей до сих пор склоняется к версии самоубийства спонтанного или философского – спорят только о мотивах. Слишком много Радищев думал и писал о самоубийстве. Эта тема для него была крайне важна. На это еще Пушкин обратил внимание. Авторитет Пушкина слишком велик.

Но и эта версия не окончательная.

Третья версия – самая экзотическая и наименее распространенная. Радищев и не думал травиться. Его смерть – случайность. Стакан царской водки писатель выпил нечаянно, перепутав с водой. Попытка суицида была, но уже после неумышленного отравления, когда, осознав случившееся, Радищев пытался зарезаться, чтобы прекратить мучения. Помешали дети. Так что, согласно третьей версии, Радищев не покончил с собой, а умер из-за роковой случайности.

Врачи постоянно сталкиваются с подобными случаями. Радищев накануне смерти пребывал в угнетенном состоянии. Именно в таких обстоятельствах, теряя концентрацию, как правило, люди и травятся неумышленно.

Наиболее обстоятельно версию случайного отравления выдвинул ленинградский литературовед Дмитрий Семенович Бабкин. В его монографии о Радищеве, вышедшей в 1966 г., утверждается: писатель умер, случайно выпив стакан царской водки. Основной довод, впрочем, анекдотичен: Радищев не мог пойти на суицид, т. к. до последних дней сохранял непреклонную волю к революционной борьбе. А борцы с режимом не сдаются. Книга Бабкина настолько по-советски конъюнктурна и слабо аргументирована, что изложенная в ней версия смерти была воспринята историками и филологами не больше, чем курьез. Тем не менее, возможно, Бабкин не ошибался, а случайно набрел на истину.

Ведь действительно, начало Александрова царствования для Радищева – время наибольшего успеха. Павел вернул его из Сибири, но при этом всего лишь поменял место ссылки на Калужское имение, не восстановив в правах. Для начала XIX века дворянин, лишенный прав, – пария.

И вот приходит Александр. Приговор демонстративно и полностью отменен. Более того, Радищева призывают в Петербург, назначают на ответственный пост. Он единственный из всей Комиссии по составлению законов, кроме высшего начальства, кто вызван на коронацию в Москву. Его друг и покровитель Воронцов в силе. Радищев мог воспринимать все происходящее как торжество справедливости.

Но Радищев тяжело болен, у него застарелый сифилис. Как пишет современный исследователь Владимир Кантор, «Не похоже и то, чтоб человек, знавший, что болен дурной болезнью, убивший по сути жену, наградивший своих детей всеми последствиями этой болезни, затем таким же образом убивший свою свояченицу – вторую жену и ни разу не подумавший о самоубийстве как жесте раскаяния, испугался бы пустых слов вельможи, которые ему, человеку опытному, прошедшему реальный арест и острог, разумеется, не могли показаться серьезными. Каковыми они и не были. К тому же, как всем известно, самоубийцы хотят умереть, чтобы не страдать в этой жизни, и по возможности избегают мучительных смертей».

Его смерть не вызвала со стороны властей никаких специальных действий, никто не воспринял ее как политический акт. Александр, конечно же, Радищева не запрещал. Через пять лет после смерти вышло собрание сочинений писателя, но «Путешествия из Петербурга в Москву» в нем не было. Каким бы ни был в то время либералом царь, такую жесткую критику общественного устройства России он не мог позволить обнародовать. Тем более что «Путешествие» в не лучшем свете выставляет его горячо любимую бабушку Екатерину. А все написанное Радищевым, кроме «Путешествия», для неспециалиста особого интереса не представляет. Издание его сочинений прошло незамеченным. Вот писателя и забывают. Потом времена изменились. Николай – император, при котором и за меньшие грехи, чем радищевские, упекали в солдаты и отправляли на дальние окраины империи. Упоминать Радищева в печати стало невозможно. Так наступило забвение.