Третий ключ - Татьяна Корсакова

По ровной глади пруда неспешно скользили водомерки, то тут, то там всплескивала рыба, но обещанного клева не было. Причем не клевало только у одного Пети. У первейшего деревенского лодыря и алкаша Митьки Прищепова в пластмассовом ведерке уже плескалось шесть подлещиков и три толстолобика, у Василия Степаныча, некогда учителя истории, а нынче смотрителя старой усадьбы, тоже с клевом все было в порядке, а вот ему, Пете, не везло. Видно, судьба у него такая – невезучая. Вот придет домой с пустыми руками, а мамка начнет ругаться, что он бездельник и лоботряс, что вместо того, чтобы батяне в поле помочь, он занимается всякой ерундой. А принес бы он рыбки, глядишь, мамка бы и не разозлилась, увидела бы, что и от него есть какой-никакой толк. Она бы подлещиков нажарила, а он бы их бате в обед отнес... Да что толку мечтать, если не клюет?

Петя так глубоко ушел в свои невеселые мысли, что, когда над ухом раздалось громкое «му-у-у», едва не свалился в воду.

– Да куда ж вы прете, черти рогатые?! – раздался следом возмущенный голос Митьки. – Рыбу всю распужали! Пугач, железная твоя башка, а ну отгони стадо!

– Не могу! – Пугач, служивший в колхозе пастухом, поправил сползший набекрень картуз, присел на бережку рядом с расстроенным Петей. – Ты ж видишь, жара какая! Всякая тварь к воде рвется.

– Вот точно – тварь!

Митька погрозил Пугачу кулаком, но угроза эта показалась какой-то неубедительной. Может, оттого, что в отличие от малохольного, высушенного самогоном Прищепова Пугач выглядел очень даже грозно: коренастый, широкоплечий, с огромными кулачищами. Вне зависимости от сезона ходил он исключительно в камуфляжных штанах, носил подбитые железными пластинами кирзачи и не расставался с самодельным кнутом, которым играючи перешибал молодые березки. Но самым примечательным и удивительным в облике Пугача была скрытая под картузом железная заплата. Дырку в черепе он заработал по молодости, во время службы в Афгане, а вместе с дыркой – падучую и легкую дебильность. Так говорила Петина мамка, которая работала санитаркой в амбулатории и в медицине разбиралась получше некоторых врачей.

Что такое падучая, Пете однажды довелось увидеть своими глазами. Дело было в сельпо, Пугач сначала о чем-то жарко спорил с продавщицей Зинкой, а потом вдруг рухнул на пол и забился в судорогах. Зинка тогда дико завизжала, с ногами запрыгнула на прилавок, точно увидала живую мышь. А Петя стоял и смотрел, как выгибается дугой крепкое тело, а на синеющих губах закипает кровавая пена. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы в сельпо не зашла мамка. Мамка в отличие от дуры Зинки верещать не стала, сдернула с прилавка не слишком чистое полотенце, велела остолбеневшему Пете крепко держать Пугача за голову, чтобы тот не расшибся, а сама с какой-то невероятной ловкостью сунула скрученное жгутом полотенце между сцепленными, пожелтевшими от никотина зубами несчастного.

Приступ закончился через пару минут, хотя Пете показалось, что прошла целая вечность. Пугач вдруг как-то враз обмяк, сделался тяжелым, как куль с зерном. Дожидаться, когда он окончательно придет в себя, мамка не стала, обошла неподвижно лежащее на грязном полу тело, сказала Зинке:

– Все, не ори. Через пять минут очухается. Только водку ему сегодня не продавай.

– Может, «Скорую» вызвать? – Зинка слезать с прилавка не спешила, хлопала сильно подведенными глазюками и была похожа на наряженную в синий нейлоновый халат слониху.

– Не нужно «Скорую», – мамка махнула рукой, – говорю ж – скоро оклемается. Лучше батьке его позвони. Пусть придет, домой заберет.

С того памятного случая минуло пять лет. Петя из вихрастого тринадцатилетнего пацаненка успел вырасти в здорового восемнадцатилетнего лба, а изжить страх перед припадочным Пугачом ему так и не удалось. Вот и сейчас он косился на присевшего рядом пастуха с опаской.

– А она красивая. – Пугач примерился, швырнул в воду камешек, окончательно распугав рыбу.

– Кто? – спросил Петя, отодвигаясь от греха подальше.

– Женщина.

– Это какая такая женщина? – к их разговору присоединился любопытный без меры Прищепов.

– Железная, – Пугач мечтательно улыбнулся, – та, что в парке стоит.

– Это он про Спящую даму, – прокомментировал Степаныч. – На днях нашли статую в подвале графского дома. Разбирали всякий хлам, думали, отыщем что-нибудь интересное, с историей, а нашли статую. Председателю она чем-то приглянулась, велел поставить в парке для красоты.

– Взгляд у нее только очень грустный, – Пугач вздохнул.

– Да какой же взгляд, когда у нее глаза закрыты? – усмехнулся Степаныч. – Она же потому и называется Спящей дамой.

– Грустный! – Пугач упрямо мотнул башкой, от чего картуз едва не свалился в воду. – Я вчера на зорьке коров гнал, а она стоит, руки ко мне тянет и смотрит.

– От дурак! – прокомментировал Прищепов и принялся скручивать «козью ножку». – Ты еще влюбись в статуй этот.

– Сам дурак, – огрызнулся Пугач, – ты ж не видел ничего, а говоришь.

– А что мне смотреть на железную бабу?! Тоже нашел удовольствие. Ты давай-ка, отгоняй свою банду от пруда, а то весь клев попортили, заразы!

Пугач спорить не стал, в перерывах между приступами и редкими запоями он был смирным и благодушным. Он молча поднялся на ноги, щелкнул кнутом и заорал дурным голосом:

– А ну пошли, красавицы!

– Теперь уж точно клева не будет. – Степаныч сложил спиннинг, подмигнул приунывшему Пете, спросил: – Хочешь на Даму посмотреть?

Вообще-то Пете было не до дам, он уже прикидывал, какими словами встретит его бесславное возвращение мамка. Наверное, согласился он исключительно затем, чтобы оттянуть этот горький миг.

Спящая дама особого впечатления на него не произвела. Ну баба и баба! Ладно бы голая, как на картинках про Древнюю Грецию, тогда да, интересно было бы взглянуть, а она одетая. И глаза закрытые, соврал Пугач про грустный взгляд.

– Красиво? – поинтересовался Степаныч.

Петя кивнул, промычал что-то неопределенное. Может, кому и красивая, а лично ему больше нравится соседка Маринка. Вот там есть на что посмотреть. От воспоминаний о ладной Маринкиной фигурке у Пети загорелись уши. Надо будет как-нибудь на дискотеке к ней подкатить, может, получится потом и до дому проводить, по-соседски...

От приятных фантазий Петю отвлекли громкие голоса и смех. Странное для старого парка дело. Местные предпочитали пруд, покупаться там или рыбку половить, а в парк соваться не любили. По его выщербленным, заросшим бурьяном аллеям прогуливались разве что влюбленные парочки, да и то не ранним утром, а ближе к ночи.

– Кто это там? – он посмотрел на Степаныча, который был в курсе всего, что творилось на вверенной ему территории.