Воспоминания - Татьяна Сухотина-Толстая

В первую минуту мы стоим в оцепенении перед огромной елкой. Она доходит почти до самого потолка, и вся залита огнями от множества восковых свечей, и сверкает бесчисленным количеством всяких висящих на ней ярких безделушек.

Вокруг елки стоят Дьяковы, Варя, Лиза, Леонид, Ханна… Мама поощряет нас подойти ближе и рассмотреть свои подарки… Они разложены на столах под елкой.

Я все разглядываю, всем любуюсь. Смотрю свои подарки, потом подарки братьев.

Потом хожу вокруг елки и разглядываю висящие на елке игрушки и сладости.

Встречаю одетых мною скелетцев и склеенные мною картонажи.

Но как много и новых вещей!

Вот пряники в виде львов, рыб, кошек… Вот огромные конфеты в блестящих бумажках, с приклеенными к ним фигурами лебедей, бабочек и других животных, сидящих в гнезде пышной кисеи… Вот очень забавные флакончики в виде козлят, поросят и гусей, с красными, желтыми и зелеными духами. У поросят и козлят пробки воткнуты в морды, а у гусей в хвосты.

Дворовые и деревенские дети тоже издали разглядывают все висящее на елке и указывают друг другу на то, что им больше нравится…

А папа? Где папа? Я ищу его глазами, так как мне не может быть вполне весело без его участия.

Мое бессознательное семилетнее сердце смутно чувствует, что то удовольствие, которое я сейчас испытываю, не может найти большого сочувствия в папа. Но я все же его отыскиваю. Он стоит где-нибудь поодаль в своей неизменной серой блузе, с засунутыми на ремень руками. Я с улыбкой взглядываю на него. И он отвечает мне тоже улыбкой, доброй и снисходительной… Я угадываю в ней следующее невысказанное им чувство:

«Мне было бы приятнее, если бы ты не радовалась этим пустякам и если бы тебя не соблазняли ими. Но что же делать, — я один не имею сил бороться против всех.

Все-таки я рад, что тебе весело, потому что ты мне мила и близка и я тебя люблю…» И я хватаю его за его большую любимую руку и, хотя он и не сочувствует, но я веду его к своему столу и показываю ему свои подарки.

Тут лежит в футляре золотой медальон от Лизы, Дьяковы в этом году сочли меня слишком взрослой для куклы, и вместо обычной Маши я получила от них настоящую медную кухонную посуду. В ней можно готовить все, что угодно. Они же подарили мне круглый кожаный рабочий ящик, в котором положено все нужное для работы. Тут и ленточки, и куски ситца, и иголки, и нитки, и тесемки, и крючки, и булавки, и ножницы, и наперсток, и всякие другие принадлежности для шитья. Ящик этот мне очень нравится. Я всю жизнь берегла его, и он до сегодняшнего дня цел у меня, хотя ни Дмитрия Алексеевича, ни Маши, ни Софеши давно уже нет…

Когда все нагляделись на елку и на свои подарки, — мама с помощью Ханны и своих гостей раздает с елки всем детям «скелетцев», пряники, крымские яблоки, золоченые орехи и конфеты, и все, нагруженные своими подарками и сладостями, расходятся по домам.

Мы несем свои подарки в детскую и раскладываем по шкапам.

Илья получил между другими подарками чашку, которая очень ему нравится. Он бережно носит ее от одного к другому и предлагает каждому любоваться ею.

Потом он, держа ее в двух руках и не спуская с нее глаз, несет ее к себе в детскую.

Но, проходя из залы в гостиную, он спотыкается на пороге, к которому он еще не успел привыкнуть, и с чашкой в руках растягивается во весь рост среди гостиной.

Хорошенькая фарфоровая чашка разлетается вдребезги! Илья громко и протяжно ревет.

— Это… это… — старается он выговорить между рыданьями, — не я виноват…

Это… архитектор… виноват.

Он как-то слышал, что старшие осуждали архитектора за сделанный порог, и, разбив чашку и ушибившись, ему кажется, что ему станет легче, если он в своих горестях обвинит другого человека.

Его поднимает и принимается утешать мама. Она говорит, что не архитектор, а сам он виноват в своем несчастье, так как он мог быть осторожнее.

Папа, как всегда, внимательно наблюдавший за нами, подмечает в Илье желание обвинить другого человека вместо себя в своем промахе и добродушно посмеивается над ним. Илье делается еще обиднее, и он в слезах, с горем в душе, уходит спать.

С тех пор поговорка: «архитектор виноват» — осталась у нас в семье, и каждый раз, как мы в своих ошибках виним другого человека или случайность, — то кто-нибудь из нас непременно с хитрой улыбочкой напомнит, что, вероятно, «архитектор виноват».

XXI

На другой день после елки у нас назначен маскарад.

Костюмы готовы. Тотчас после обеда все разбегаются по своим комнатам, чтобы переодеться.

Все торопятся, боясь опоздать. Мама бегает из одной комнаты в другую, помогая всем. В последнюю минуту и она быстро снимает свое европейское платье и одевается бабой.

Потом она бежит к дяде Косте, просит его сесть за фортепиано и играть марш.

Мы все толпой стоим в дверях залы и ждем разрешения войти. Мама строит нас парами.

Наконец раздаются первые аккорды марша, и мы попарно входим в залу.

Впереди всех Илья с маленькой приехавшей к нам в гости англичанкой Кэти.

Илья одет девочкой в красной юбочке, а Кэти клоуном. За ними иду я с Сережей. Я одета маркизом: на мне голубые кафтан и панталоны, белые чулки и башмаки. Голова напудрена. Сережа — моя дама. Он одет маркизой.

Лиза одета мужиком, Маша Дьякова — бабой, Варя — вторым клоуном, и мама — второй бабой.

Сзади всех идет маленький пресмешной горбатый старичок в маске. На спине у него огромный горб, волосы и борода длинные и седые, в руках палка и на крошечных ножках надеты туфли. Это Софеша.

В первые минуты мы все друг друга разглядываем и стараемся узнавать тех, кто в масках, а потом все пускаются в пляс.

Мы никаких танцев не знаем и поэтому толчемся без толку, кто во что горазд. Но это весело. Может быть, даже веселее, чем если бы мы умели танцевать и выделывали бы правильные па.

За фортепиано сменяются все те, кто умеет хоть что-нибудь играть. А пляска все продолжается.

Вдруг я замечаю, что как-то скучнее стало. Я оглядываюсь: нет папа и Микликсеича.

И дяди Кости тоже нет. Да и Николенька исчез. Нам совсем скучно…

Но что это за толкотня в дверях? Я оглядываюсь: сквозь толпу стоящей у двери прислуги проталкиваются: вожак, два медведя и коза.[32]

Я сразу вижу, что медведи не настоящие, а одетые в вывернутые шубы люди. Но они все-таки страшные, и когда кто-нибудь из них ко мне подходит, я с визгом убегаю.

Оба медведя тихонько рычат, а поводырь их успокаивает. Очень смешна коза. Она очень высокая. Вся закутана в какой-то мешок. Шея у нее сделана из палки, а на конце этой палки вместо головы приделаны две дощечки. Дощечки эти изображают рот, и они открываются и закрываются от того, что к ним приделаны веревочки, которые человек, изображающий козу, дергает. Почему такой наряд назывался «козой» — никто не мог объяснить, но каждый мальчишка в то время без ошибки знал, что это «коза». Она тоже очень страшная, особенно когда щелкает дощечками.