Любовь и измена - Белл Робинс

Искоса посмотрев на него, Долорес медленно произнесла:

— Это все было так давно… Стоит ли теперь вспоминать о прошлом?

— Стоит, — твердо ответил он. — Потому что это важно для меня. Очень.

— Возможно… — Она пожала плечами.

— Не возможно, а точно. Это важно, Лола. Очень важно.

— О, Лехандро, не надо копаться в старых чувствах. Мне и так нелегко. Сейчас самое главное — Марибель, а не ты и я или наши прошлые эмоции.

— Не понимаю, как можно отделить одно от другого. Мы с тобой, Лола, — ее родители.

— Брось, Лехандро, не стоит заявлять об этом так торжественно. Тебе еще предстоит доказать, что ты можешь быть настоящим отцом.

— Я же сказал, что не сбегу!

— Слова — дешевка! — почти яростно выкрикнула она. — Посмотрим, каковы будут твои дела!

— Господи, — выдохнул он. — Как же ты хороша, Лола, когда бесишься! Просто восхитительна! Аж искры из глаз сыплются.

Долорес фыркнула и успокоилась. Но ничего не ответила. И ему пришлось продолжить:

— Готов поспорить, у тебя нет недостатка мужчин, на которых можно отрабатывать этот фейерверк.

— Кого ты имеешь в виду?

— Ну, хотя бы этого «кудесника» Берти, — неловко усмехнулся Парагон, втайне страшась ее ответа.

— О, Берти очень славный! Он бы страшно расстроился, даже испугался, если бы я хоть раз при нем вышла из себя. Но с ним никогда не возникает такой необходимости.

— Великолепно, — с плохо скрываемым облегчением ответил Алекс. — Значит, он не конкурент. — И, заметив ее удивленно вскинутые брови, пояснил: — Ты никогда не удовлетворишься кем-то просто «очень славным». Заскучаешь и сбежишь…

— Ты переоцениваешь себя, Алекс Парагон! — вспыхнула Долорес. — Для человека, не появлявшегося одиннадцать лет, ты что-то слишком уж много обо мне знаешь!

— Полно, Лола, не надо так говорить со мной…

Алекс притянул ее к себе, обхватил руками тонкую талию и, наклонив голову, отыскал губами ее губы. Он упивался их мягкостью и сладостью, ласкал языком и вскоре ощутил, что ее сопротивление начало таять.

Уступая долго сдерживаемой страсти, Долорес обняла его за шею и ответила на поцелуй — так горячо, что у него дух захватило. Тела их извивались в бесстыдном стремлении соединиться, а сами они задыхались от неутоленной любовной жажды.

Первым пришел в себя Алекс. Он с трудом оторвался от ее рта и пробормотал:

— Марибель может вернуться в любую минуту… Господи, Лола, я с ума схожу рядом с тобой…

Она криво ухмыльнулась.

— Знаешь, я совсем забыла о ней. Черт побери, да что же я за мать после этого?

— Ты женщина, Лола, женщина с собственными желаниями, — мягко заметил он.

— Да какое я имею право на эти желания? — с мукой в голосе произнесла Долорес. — Пожалуйста, Лехандро, уходи. Возвращайся в Штаты или куда там ты должен вернуться…

— Думаю, мне не стоит выходить от тебя в подобном состоянии.

Она покраснела, подошла к раковине и судорожно схватилась за мыльную губку.

— Пока ты не приехал, Алекс Парагон, я вела размеренную, четко упорядоченную жизнь. У меня прекрасная работа, великолепная семья, чудесная дочь. А теперь все словно перевернулось с ног на голову и я ничего не понимаю.

Он недоверчиво взглянул на нее и спросил:

— Неужели ты хотела бы прожить так всю жизнь? Размеренно и упорядоченно? — Приблизился, положил руки ей на бедра и прижался, демонстрируя нескрываемое свидетельство желания.

Она задохнулась.

— Прекрати немедленно! Или я окачу тебя холодной водой, чтобы ты успокоился.

Алекс, прекрасно понимая, что действительно должен успокоиться, прежде чем покинуть дом, побрел в столовую, оттуда в гостиную и дальше. Наткнувшись на комнату, где стояло старенькое фортепьяно, вошел и с интересом огляделся. Так вот где она творит, думал он, перебирая исписанные листы нотной бумаги, с которых, казалось, так и лились волшебные звуки…

— Кто тебе позволил заходить сюда? — послышался раздраженный голос за его спиной.

Он обернулся и с искренним восхищением заявил:

— Лола, это… я даже не знаю, что сказать. Это… изумительно! Я, конечно, не большой знаток музыки. Но ты — потрясающая женщина, Долорес Орнеро. Ты одна вырастила брата, сестру и дочь и сумела достичь еще и таких творческих вершин… — Алекс покачал головой, с трудом отыскивая слова, чтобы передать свои чувства.

С каждым днем, с каждым часом эта женщина потрясала его все больше и больше. Она смогла сделать, пожалуй, не меньше, чем он сам. Только ему-то ничто не мешало, а против нее все будто сговорилось.

Что, если Марибель никогда не простит его? Не признает как отца? Тогда Долорес вынуждена будет принять ее сторону против него.

Ему необходимо подумать… жизненно необходимо. Разобраться в себе, в своих чувствах к этой женщине, к своей собственной дочери…

— Послушай, Лола, я пробуду здесь дней пять, схожу на пару тренировок Марибель, может, и игра какая-нибудь подвернется. Но навязывать ей свое общество не стану. Потом вынужден буду уехать. Дела. Посмотрим, не изменится ли что-нибудь за это время.

— А если не изменится? — Долорес пристально посмотрела ему в глаза. — Тогда не вернешься?

Алекс положил ноты на место, обвел глазами развешанные по стене фотографии дочери и медленно ответил:

— Вернусь. Обязательно. Я и так слишком долго отсутствовал. А теперь я собираюсь попрощаться с тобой. Загляну завтра… — Он помолчал и полусмущенно добавил: — Целовать тебя не буду. Сама знаешь, к чему это ведет…

Долорес грустно усмехнулась.

— Иногда я думаю: зачем я тогда отказалась? И что было бы в таком случае?

— Не было бы Марибель. Что касается другого… полагаю, и сейчас наверстать не поздно. — Долорес почти в ужасе отшатнулась от него, а он продолжил: — Не беспокойся, я не насильник и не собираюсь накидываться на тебя… Ладно, до завтра.

И вышел в теплую, благоухающую ночь.

8

Алекс старался держаться как можно неприметнее, но Марибель увидела его в ту самую минуту, как он ступил на трибуну. Она не помахала рукой, не кивнула, никаким другим образом не показала, что заметила отца. Только еще ниже пригнула голову к рулю, но периодически поглядывала на него, словно проверяла, не ушел ли он еще…

Такой дочерью может гордиться любой мужчина, думал Алекс, наблюдая за ее точными движениями, за стремительностью и целеустремленностью, с которой она догоняла и обгоняла товарищей по тренировке. Темные волосы, не заправленные под шлем, развевались на ветру, ноги работали, как поршни мощного мотора. Чувствовалось, что все ее силы и воля отданы в эти мгновения одному — намерению прийти к финишу первой. Во что бы то ни стало.