Мужики и бабы - Борис Можаев

- Вроде бы тихо. Андрей Иванович все Вознесение мотался где-то по лугам. Да с носом вернулся.

- Он был у Васи Белоногого.

- Кто тебе об этом сказал? - тревожно спросил Николай.

- Свои люди. - Иван прошелся по комнате, заскрипели половицы под его тяжкими шагами, остановился у окна, глядя на улицу, зло сказал: - Эта сука... новоявленный комиссар советский что-то замышляет против меня. Ну, да не на того напал. Я его сам потешу... Утру по сопатке.

- Ты на кого это? На Васю Белоногого?

- Он захотел посчитаться со мной.

- Во падла!

- Погоди, я его встречу на узенькой дорожке. А пока мы похохотаем над ним. Он на прошлой неделе наезжал в Большие Бочаги. Будто бы плуга возил. Останавливался у своих родственников. У Деминых. Он у них однова амбар обчистил. Они это знают. Вот я и послал в Большие Бочаги Лысого, посмотреть все на месте. Оттиски снять с их амбарного ключа.

- А разве Лысый вхож к Деминым?

- Дура! У Лысого рука в Бочагах. Ну? Те и сняли оттиски на мыле, а Лысый вчера привез. Я уж подобрал, подточил ключ. Вон он! - Иван вынул из кармана что-то темное и сунул в руки Николаю. - В точности.

- Эк, дьявол! Вот так ключ! Им укокать можно, - удивился Николай, перебрасывая с руки на руку большой увесистый ключ.

- Завтра ночью я обчищу у них амбар. Сделаю аккуратненько, - сказал Иван. - А Демины подумают на Васю Белоногого. И пойдет потеха.

- Почему это они подумают на Васю?

- Ну, во-первых, потому что он намедни ночевал у них, значит, ключ видел, мог подделать. Во-вторых, Лысый был в Агишеве на медпункте и тяпнул Юзину расшитую бисером тюбетейку Васиной жены. Вот она! - Он вынул из другого кармана сложенную вчетверо упругую тюбетейку и сунул в руки Николаю. - Эту тюбетейку я подкину в амбар к Деминым. Понял?

- Ловко! - Николай заливисто гоготнул, как жеребчик. - Постой! А Вася не видал случаем в Агишеве Лысого?

- Нет. А Юзя Лысого не знает.

- Здорово! Ты голову на плечах таскаешь, а не тыкву. Но, голова, на чем повезешь калым?

- На лошади.

- На моей, что ли?

- О, сундук! Найду, не твоя забота. Я все сказал... Пока. Остальное потом узнаешь. Я пошел спать. И до завтрашнего вечера меня нет. Понял? Где фонарь?

Николай на ощупь нашел в темноте висевший на стенке фонарь "летучая мышь" и подал его Ивану. Тот открыл подпольную дверь, спустился вниз и засветил там фонарь. Николай, свесив голову в проем, смотрел, как брат открыл потайную дверь за толстым угловым столбом и скрылся в тайнике.

Тайник, аккуратно обложенный кирпичом, как добрая кладовая, уходил под хлев, оттуда имел запасной выход в конце сада в терновых зарослях.

На другой день вечером, как только стемнело, Иван Жадов, сунув за пазуху литровку водки, бушлат нараспашку, пошел задами к Иллариону Сипунову, по прозвищу Сообразило, жившему через три двора. На стук в сени вышла Евдокия, за свою высоту и погибистость прозванная Верстой.

- Кто там? - глухо донесся ее голос.

- Это я, Дуня... Открой на час.

- Иван, что ли?

- Ну?

Она с минуту помедлила, как бы соображая - открывать или нет? Недовольно проворчала:

- Чего тебя нелегкая по ночам носит? Ларя спит.

- Я ему должок верну. На Пасху в карты проиграл...

Евдокия, шумно сопя, наконец открыла запирку.

- Вы уж вместе с курами на насест укладываетесь, - сказал Жадов, проходя в избу.

Ларион сидел на печи, свесив босые ноги. На нем была домотканая исподняя рубаха с расстегнутым воротом и темные штаны.

- Сообразило, слезай с печки! Давай к столу - есть разговор. - Жадов прошел в передний угол, освещенный лампадой, поставил литровку на стол и сел под образа.

Увидев водку, хозяин проворно натянул подшитые валенки и, не мешкая, спрыгнул с печки.

- Ваня, да у нас и закусить-то нечем, окромя хлеба да лука, ничего нет, - сказала Евдокия.

- И не надо. Обойдемся. Дай стаканы!

Евдокия подала два граненых стакана, сама пить отказалась. Жадов налил Лариону полный стакан, себе половину:

- Пей, Сообразило!

Тот широко перекрестился, размахнул черные вислые усища и, алчно глядя на стакан, сдавленно произнес:

- Христос с тобой, Ваня!

Пил жадно, запрокинув голову, как пьют воду в жаркий полдень на молотьбе, ходенем ходил острый кадык, дергалась кожа в провале под кобылкой, где висел на засаленной бечевке медный крестик; глубоко в утробе Лариона булькала водка.

- О-ох! - Он поставил стакан, отщипнул корочку хлеба от каравая, поданного хозяйкой, нюхал ее, а сам косил глаза на литровку, зажатую в руке у Жадова.

Тот перехватил его взгляд, налил еще стакан:

- Пей, Сообразило!

- Дак что ж, все я один... А ты? - робко спросил хозяин.

- И я выпью.

Жадов чокнулся стаканом... Выпили.

- Спаси тебя Христос, Ваня! - сказал Ларион.

- Нет, Сообразило. За христа-ради водку не дают. Собирайся!

- Куда это на ночь глядя? - всполошилась от печки хозяйка.

- А ты сиди! Не твое дело, - цыкнул на нее Жадов.

- Вота! Ты ж пришел карточный долг отдать... - не унималась та.

- Все отдам. Заплачу как следует. Собирайся.

- Куда? - спросил Ларион, все еще поглядывая на водку.

- За кудыкины горы... Водку допивать, - сказал Жадов, заткнул бутылку, сунул ее опять за пазуху и встал. - Пегий мерин у тебя дома?

- Вчерась только из лугов пригнал, - ответил Ларион уже с суетливой готовностью броситься исполнить любое задание: ну как же?! В поездке выпить придется...

- Запрягай! Поедем, куда скажу. Не бойся. Хорошо заплачу. А ты, верста коломенская! - он повернулся к Евдокии. - Заруби себе на носу! Если кому скажешь, что я у вас был нынче ночью и что хозяин повез меня, - сожгу. Ты меня знаешь? - спросил грозно.

- Как не знать... - залепетала хозяйка. - Кому я скажу!.. Я, чай, зла себе не желаю.

- Ну, вот. Поехали!

Ларион быстро снял валенки, натянул сапоги, прихватил зипун, и они вышли.

Когда выехали на улицу, Иван накинул свитку на бушлат и поднял высокий стеганый воротник. На селе было тихо, пустынно. В окнах кое-где светились тусклые огоньки - люди большей частью уже спали. И только в конце Нахаловки, куда они ехали, на Красной горке, заливалась гармошка и звенели девичьи голоса.

- Сверни в заулок! Объедем мимо кирпичного завода, - приказал Жадов Лариону.

Тот шевельнул вожжами, и пегий мерин свернул в Маркелов заулок, ехали вдоль длинного плетня, потом спустились с горы, пробухали по новому бревенчатому мосту и взяли с дороги левее, вдоль обрывистого берега Пасмурки, мимо кирпичного завода, поднялись на высокое Брюхатово поле, где проходила столбовая дорога на Большие Бочаги. Крупный мерин тихо трюхал рысцой, опустив голову и помахивая хвостом, пустая телега шумно громыхала на жесткой полевой дороге, а где-то в задке высоко и надсадно зудела железка.

- Что у тебя за музыка в задке? - сдавленно спросил Жадов.

- Коса звенит, а что? - сказал Ларион.

- Это еще зачем?

- Коса-то? Как зачем? На обратном пути травы накошу, Сообразило...

- Тьфу, мать твою!.. - Иван скверно выругался, пошарил в задке, нашел косу, обмотанную вместе с замком и разводным ключом портянкой, и выбросил ее из телеги.

- Тпрру! - Ларион натянул вожжи.

Мерин остановился. Ларион молча спрыгнул с телеги, поднял косу и, засовывая ее под свое сиденье, под мешки, ворчал:

- Ишь ты... Сообразило. Горазд! Чужим-то добром разбрасываться.

- Об нее порежешься, дура! Вернемся с дела - я тебе три косы дам.

- Заткни их себе в ж... свои косы-то. На моей косе два лебедя. Ей цены нет, - Ларион оправил мешковину над косой и влез на телегу.

- А ну-ка, дай вожжи! - Иван вырвал у Лариона вожжи, встал на колено и огрел мерина вдоль спины кнутом.

Тот подпрыгнул, вскинул голову и, проскакав немного наметом, перешел на крупную, машистую рысь.

- Куда ты гонишь? Чай, лошадь не казенная, - проворчал Ларион.

- Молчи! - цыкнул Иван. - Не то суну дулю под дых, и запоешь у меня другим голосом.

Когда перевалили крутобокий Волчий овраг и выехали на просторное попово поле, потянуло свежим ветерком, из-за горбины заречного Бреховского бугра поползли темные навалистые облака, похожие на растрепанные копны сена. Вскоре они закидали, заслонили луну, и на земле стало таинственнее и глуше, словно телега въехала в Сырое ущелье. К Большим Бочагам подъехали в кромешной мгле.

Жадов остановил лошадь у крайней избы, кинул Лариону вожжи и, спрыгнув с телеги, подошел к окну и трижды стукнул тихонько в наличник. Из сеней моментально вынырнул малый в фуфайке и в кепке и со словами "Все готово!" прыгнул на телегу вместе с Жадовым, взял у Лариона вожжи и стал править.

Ехали безо всякой дороги, по задам, проваливались в какие-то ямы, поднимались на буераки, телегу кренило во все стороны, она то гулко грохала, то жалобно скрипела, разрывая душу Лариону.

- Скоро, что ль? - не вытерпел он. - Того и гляди, ось поломаем.

- Цыц! - прохрипел Иван, поймал его за шею и больно сдавил позвонки. Башку оторву...

Наконец остановились возле высокого, на сваях, амбара. Жадов и бочаговский парень спрыгнули с телеги.