«Мир приключений» 1968 (№14) - В. Пашинин

Тут на трибуну выскочил Григорьев. Выхватив револьвер, он заорал на Чубенко:

— Брехня! Брешет этот сукин сын! Он ответит за свою брехню, громодяне!

— Подожди, атаман! — крикнул Махно. — Поговорим.

«Вот оно, начинается!» — понял Лобода и подался в сторону от исполкома, куда направились со свитами батька и Григорьев. Иван видел, что и убийца Абашидзе, липовый черноморец Евграфов — хитрая бестия! — тоже почуял неладное и не пошел в дом.

От угла палисадника, где остановился Лобода, было хорошо видно, что происходило в помещении.

Лиловый от бешенства Григорьев, держа в руке парабеллум, пошел на Чубенко:

— Ну-с, сударь, скажите, на основании чего вы все это брехали крестьянам?

— Ты говоришь — брехня? — завопил Чубенко. — А почему ты не сказав, що расстрелял нашего повстанца за то, що он вырвал лук на поповом огороде? А почему же это ты не захотел наступать на Плетеный Ташлык, когда там булы шкуровцы? К кому приезжали охвицеры, которых батько порубал в пятницу?

Только Чубенко выговорил это, Григорьев вскинул парабеллум. Но стоявший рядом с атаманом Каретников снизу подбил ему руку. Пуля пошла в потолок. Тут же выстрелил Чубенко в упор, в лицо атамана. Пуля скользнула по левому надбровью Григорьева.

— Ой, батько! Батько! — взвыл он и бросился из дома.

— Бей атамана! — завизжал Махно и кинулся вслед.

К выбежавшему на крыльцо Григорьеву подскочил конный махновец и полоснул его саблей. Атаман покатился со ступенек.

Телохранитель Григорьева выхватил револьвер и хотел пристрелить батьку. Но один из махновских командиров схватил револьвер за ствол, попал пальцем под курок, получил в живот пулю и повис на григорьевце. Тогда Махно обежал телохранителя атамана и выпустил ему в спину всю обойму маузера.

— Бей! Стреляй гадов, предателей! — вопил батька. — Оцепить село, чтоб ни один не ушел!

Махновцы тут же, на плацу, стали приканчивать ошарашенных, ничего не понимающих григорьевцев.

Лобода заметил, как скользнул в толпу Евграфов, побежал за ним, нагнал, когда тот готов был юркнуть в проулок между хатами.

— Стой, Евграфов!

— А, это ты… — И липовый моряк потянулся к кобуре.

— Не шевелись! Это ты убил в Николаеве Абашидзе?

— Я… Я Чека прикончил! Я. Скажи, Иван, об этом батьке! Я за него, скажи!

— Хорошо, Евграфов, скажу. А пока, гадина, получай за Абашидзе!

Лобода посылал в своего лютого врага последнюю пулю из обоймы, когда позади раздался голос Лашкевича:

— Кого?

— Евграфова, григорьевского!

— Ну и молодец, Ваня! Прыткий, когда надо!

Лишь через час в селе наступило затишье. Окруженные, зажатые между тачанками и кавалерией григорьевцы сдались. Штабное начальство атамана было перебито.

Засовывая маузер в деревянную колодку, Махно блестящими, еще не остывшими от схватки глазами оглядел площадь, вытер пену, выступившую по углам рта:

— Этих гадов не хоронить! Выбросить собакам!

Батькин штаб отправился подкрепиться и отпраздновать победу. Изрядно выпив и успокоившись, Махно пожелал узнать результаты операции.

— Ну, докладайте…

Командиры сообщили, что большинство григорьевцев примкнуло к повстанческой армии, кое-кто сбежал. Верблюжанский же полк был распропагандирован красными, видимо, заранее. Едва там прослышали об убийстве атамана, как солдаты перебили своих командиров и перешли на сторону большевиков.

Выслушав эту весть, Нестор махнул рукой и добродушно выругался. Потом подал команду: «По коням!» — и его сотни двинулись на север, в Черный Яр. По дороге батька налетел на железнодорожную станцию Хировка.

Едва на путях стихла пальба, Махно с приближенными торжественно направился к зданию вокзала. Батька ударом ноги распахнул дверь в комнату телеграфиста.

— Стучи! — приказал Махно бледному лысому человечку, сидевшему у аппарата.

— К-куда… Кку-ку-да стучать?

— Всем! Стучи. Всем! Всем! Всем!

«Копия — Москва, Кремль. Нами убит известный атаман Григорьев. Подпись: Махно».

«Ну вот, — подумал Лобода, — сожрал паук паука. И сам сообщил об этом. Вот и хорошо…»

Игорь Подколзин

ОДИН НА БОРТУ

Когда Егор приоткрыл веки, ему показалось, что кругом разлилась густая, вязкая, как мазут, чернота. В ушах стоял звон, будто над головой кто-то глухо и настойчиво колотил в медный таз. От колена к бедру растекалась тупая ноющая боль. Он попытался встать, но перед глазами замелькали оранжевые искры, к горлу комом подступила тошнота, и он снова повалился на пол. Немного отдохнув, Егор нащупал в кромешной тьме ступеньки скоб-трапа и, еле сдерживая стон, полез наверх. За ворот бушлата от затылка к спине текло что-то липкое и теплое. Внезапно голова Егора уперлась в крышку люка. Он попробовал поднять ее, но она даже не сдвинулась с места. Тогда он согнул спину и, выпрямляя ноги, надавил на железную плиту. Все было тщетно. Да разве поднимешь ее, проклятую, если в ней пуда три! Был бы лом или еще что… Спустившись вниз, Егор стал шарить вокруг в надежде отыскать какой-нибудь предмет, который помог бы ему освободиться из этого стального ящика.

Под руки попадались ведра, обрывки тросов, банки из-под краски и разный боцманский хлам. Наконец он нащупал лежащий у переборки пожарный багор. «Вот это как раз то, что надо», — подумал Егор и, перебирая ладонями по скользкой мокрой стене, пошел к трапу.

Взобравшись на несколько скоб, он попытался просунуть багор под злополучную крышку. Несколько раз немудреное орудие вырывалось из рук и с грохотом падало вниз. Егор спускался, подбирал его и вновь колотил и царапал заклинившуюся крышку.

Неожиданно корабль, качнуло, и в то же мгновение Егора словно ударило по глазам полосой света. Щель! Егор дрожащими руками просунул в нее багор. Так, что свело позвоночник, уперся плечом в крышку и всем телом нажал на рычаг. Узкая полоска стала шире. Егор уже мог видеть часть палубы и клочок серого неба. «Еще, еще немного! Ну хоть чуть-чуть!» — словно умолял кого-то Егор.

Напрягая все силы, он давил и давил, толчками просовывая багор в зазор между комингсом[46] и краем люка. Внезапно судно резко накренилось на другой борт. Егор не удержался и сорвался с трапа, гулко ударившись головой о выступающий шпангоут. Резкой болью словно пронзило весь мозг. И опять противный клубок подкатил к горлу. От досады и отчаяния Егор готов был заплакать, но, взглянув вверх, снова начал карабкаться по трапу. Багор торчал на месте, зажатый двумя ребрами стали.

— Ничего, ничего… Главное — понемногу, не торопясь, — успокаивая себя, шептал мальчик.