Крошка Доррит. Знаменитый «роман тайн» в одном томе - Чарльз Диккенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Фанни снялась с якоря, должно быть рассудив, что с нее довольно уж советов – на сегодня во всяком случае.
После этого вечера отношения между сестрой и ее верным поклонником приобрели для Эми новый интерес, и она с тревогой и вниманием присматривалась ко всему, что происходило между ними. Бывали дни, когда Фанни, видимо, становилось невмоготу от скудоумия мистера Спарклера; она всячески шпыняла его и, казалось, готова была прогнать навсегда. В другие дни она относилась к нему более благосклонно, даже словно бы забавлялась им, находя утешение в чувстве собственного превосходства. Не будь мистер Спарклер самым преданным и безропотным вздыхателем на свете, ему бы следовало бежать без оглядки с арены пыток и позаботиться о том, чтобы между ним и его очаровательницей легло расстояние не короче, чем от Рима до Лондона. Но он так же мало зависел от собственной воли, как лодка, которую ведет паровой буксир, и покорно влекся за своею владычицей в штиль и в непогоду.
Миссис Мердл в эту пору редко беседовала с Фанни, но значительно чаще беседовала о ней. Словно бы помимо своего желания она то и дело наводила лорнет на старшую мисс Доррит, и с уст ее срывались невольные похвалы красоте последней. Выражение вызова, неизменно появлявшееся на лице Фанни, когда эти похвалы достигали ее ушей (а каким-то образом они всегда их достигали), не обещало беспристрастному Бюсту никаких уступок с ее стороны; но все, что Бюст разрешал себе в отместку, это заметить вслух: «Красавица избалована – впрочем, при такой наружности это в порядке вещей».
Прошел месяц или два после описанной выше беседы между сестрами, и Крошка Доррит стала замечать, что у Фанни с мистером Спарклером словно бы завелся какой-то тайный уговор. Прежде чем раскрыть рот в обществе, мистер Спарклер теперь всякий раз оглядывался на Фанни, как бы спрашивая разрешения. Упомянутая девица была чересчур осторожна, чтобы ответить взглядом же; но если она желала дать разрешение, то молчала, если нет, затевала разговор сама. Однако это еще не все: когда мистер Генри Гоуэн, исполненный дружеской заботы, искал случая привлечь к мистеру Спарклеру внимание общества, случая не находилось. Более того: Фанни тотчас же (разумеется, никого не желая задеть) роняла какое-нибудь замечание, снабженное таким острым жалом, что мистер Гоуэн отскакивал, точно угодив рукой в осиное гнездо.
Было и еще одно обстоятельство, незначительное само по себе, однако в большой мере подкреплявшее тревожные догадки Крошки Доррит. Появилось нечто новое в отношении мистера Спарклера к ней самой. Какая-то родственная фамильярность. Порой, затерявшись в толпе гостей – дома, у миссис Мердл или еще где-нибудь, – она чувствовала, как рука мистера Спарклера украдкой поддерживает ее за талию. Мистер Спарклер ни разу не пробовал объяснить, чем вызвано подобное внимание; но улыбался с дурацким, хоть и добродушным самодовольством собственника, и для всякого, кто знал неповоротливость его ума, эта улыбка была зловеще красноречивой.
Как-то раз Крошка Доррит сидела одна, погруженная в невеселое раздумье о Фанни и ее судьбе. Парадные апартаменты их дома заканчивались небольшой гостиной, которая представляла собой нависший над улицей фонарь прихотливой формы, откуда открывался живописный вид на Корсо в обе стороны. Часа в три-четыре пополудни (по английскому времени) картина уличной жизни, которую можно было наблюдать отсюда, становилась особенно пестрой и оживленной; и Крошка Доррит любила сидеть здесь наедине со своими думами, так же, как, бывало, на балконе их венецианского дворца. Однако на этот раз уединение ее было вскоре нарушено; чья-то рука мягко легла на ее плечо, и Фанни, со словами; «Эми, душенька моя», уселась рядом. Диванчик, на котором они сидели, составлял часть подоконника; в праздничные дни из этого окна вывешивали полосы цветной материи, и сестры, облокотясь на яркую ткань, смотрели на уличные процессии и другие зрелища. Но сегодня никаких процессий не предполагалось, и Крошку Доррит удивило появление Фанни, тем более что в этот час она обычно ездила кататься верхом.
– Эми, душенька моя, – сказала Фанни, – о чем это ты так глубоко задумалась?
– Я думала о тебе, Фанни.
– В самом деле? Какое совпадение! А кстати, со мной тут еще кто-то. Уж не думала ли ты и о нем тоже, Эми?
Эми и в самом деле думала о нем тоже, ибо то был не кто иной, как мистер Спарклер. Но она умолчала об этом, подавая ему руку. Мистер Спарклер уселся рядом с другой стороны, и она тотчас же ощутила за спиной родственную подпорку, тянувшуюся к Фанни, чтобы заодно подпереть и ее.
– Ну, сестренка, – со вздохом сказала Фанни, – я думаю, ты понимаешь, что все это значит.
– Такая красавица, и без всяких там фиглей-миглей, – забормотал мистер Спарклер, – как тут не потерять голову – в общем дело слажено…
– Объяснять не нужно, Эдмунд, – сказала Фанни.
– Не буду, любовь моя, – согласился мистер Спарклер.
– Одним словом, милочка, мы помолвлены, – продолжала Фанни. – Остается сказать об этом папе – сегодня или завтра, когда будет удобно. А тогда можно считать вопрос решенным и толковать больше не о чем.
– Дорогая Фанни, – почтительно сказал мистер Спарклер, – я хотел бы сказать два слова Эмми.
– Ну, говорите, говорите, – был нетерпеливый ответ.
– Я глубоко убежден, милая Эми, – начал мистер Спарклер, – что после вашей очаровательной и несравненной сестры вы самая славная девушка на свете, и без всяких там…
– Это мы уже знаем, Эдмунд, – перебила мисс Фанни. – Скажите что-нибудь другое – если можете.
– Хорошо, любовь моя, – отвечал мистер Спарклер. – И я вас уверяю, Эми, что не мыслю для себя лично большего счастья – если не считать того счастья, которое мне доставила своим выбором такая прелестная девушка, и совершенно без…
– Эдмунд, опять! – воскликнула Фанни, слегка притопнув своей хорошенькой ножкой.
– Совершенно справедливо, любовь моя, – сказал мистер Спарклер. – Никак не избавлюсь от этой привычки. Так вот я хотел заметить, что не мыслю для себя лично большего счастья – если не считать счастья быть связанным вечными узами с прелестнейшей из прелестных, – чем счастье пользоваться дружеским расположением Эми. Я, может быть, и не во всем достаточно тонко разбираюсь, – мужественно признал мистер Спарклер, – и если вы пожелаете узнать мнение общества на этот счет, так, пожалуй, большинство выскажется именно в этом смысле; но что касается Эми, тут уж я разобрался!
И мистер Спарклер подкрепил свои слова братским поцелуем.
– Прибор за нашим столом и комната в нашем доме, – продолжал мистер Спарклер, блистая совершенно непривычным для него красноречием, – будут ожидать Эми в любое время. Мой
