Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь - Александр Мазин

Но места – разные. Боярин Серегей – туда, где расположилось киевское боярство. Важные бородачи в высоких шапках потеснились, уступая место повыше. Князь-воевода Артём, устроив Доброславу на женском конце, сел поближе к великому князю. Между ним и Владимиром – лишь двое. Ярл Сигурд и… Сергей прищурился, узнавая…

Ничего себе! Эко вымахал! По левую руку от Сигурда – его племянник, сын нурманского конунга Олав Трюггвисон. Еще год назад он макушкой дяде до плеча не доставал, а ныне вытянулся на добрую пядь. Правда, настоящей мужской мощи еще не набрал, но порода уже видна. Ручищи не меньше, чем у самого Сергея. И красавец редкий: кудри белокурые, глаза синие, лицо так и сияет юным мужеством. Истинно, сын конунга. Правда, без земли.

Сергей кивнул служке, чтобы тот наполнил чару. В тереме вкусы боярина были известны, потому в серебряную емкость полилось красное ромейское вино.

Сергей поднял чару, согрел в ладонях, огляделся…

Длинные столы – во всю палату, гигантской буквой «П». На «перекладине» – возвышение. На нем – сам великий князь, воеводы, элита. Слева – женский стол, а дальше, через проход, всякий невоенный народ: служители культов (два волоха, сварг, увешанная оберегами тетка – жрица Мокоши), рунознатцы, иноземные гости. Среди последних – непонятно как оказавшийся в Киеве ученый-путешественник из Дамаска. Надо полагать, шпион эмира Маммуна. Изучает позицию Киева в отношении подмятого Святославом, но не удержанного сыновьями Хузарского хаканата. Ну-ну… Насколько известно Сергею, хузарами уже плотно занялся еще один мусульманский владыка, ширваншах Мухаммед. Или, как здесь говорили, Бохмит.

Лавки стояли лишь с наружной стороны столов. Внутри суетилась челядь, поднося яства и убирая объедки. В последнем челяди рьяно помогала шумная собачья свора.

Музыкальное сопровождение собачьей грызни осуществлял камерный оркестр струнных, ударных и духовых, вызывающий у непривычного человека острое желание запустить в оркестрантов чем-нибудь тяжелым. Сергей, однако, уже привык. А вот хорезмца от придворной музыки древних словен время от времени перекашивало. Не угадал магометанин с местом: угодил прямо под прицел длинной (впору ткани в красильном чане перемешивать) дудки.

В громадной трапезной ныне собралось не менее трех сотен пирующих. Воеводы и бояре, малые князья из податных и союзных, приехавшие почтить великого князя. Старшины иностранных подворий: вон ромей, спокойно беседующий с италийцем, рядом с ними – старшина хузар, внимательно слушающий представителя шемаханского владыки – здесь, на княжьем пиру, не место старым распрям. Отдельно – самая многочисленная часть пирующих – старшая гридь, среди которой вольготно расположился Богуслав.

Хорошее у них место – напротив женского стола. За которым безусловно главенствует Рогнеда. Вторая жена Владимира, Наталия, бывшая великая княгиня, бывшая жена убитого Ярополка – тихонько, на самом краю. Сладислава рассказывала: плохо ей живется. Владимир с ней груб, чуть что – грозит отнять сына. Вроде бы и жена, а положение – хуже, чем у объявленной наложницы, коих у Владимира только в Киеве – шестеро.

Вокруг Рогнеды – жены и дочери киевской и союзной знати. Там и Доброслава Артёмова возвышается. Аккуратно кушает утиное крылышко. Если бы Сладислава не побрезговала языческим пиршеством, сидела бы сейчас среди них.

Рогнеда – хороша. Так и сияет, будто изнутри светится. Болтает с гриднями, не чинясь, как своя, а ведь вполне возможно, что среди них есть те, кто убивал ее отца и братьев. Хотя в эти времена такое – обычное дело. Мужчин убивают, а дочери и жены достаются победителям. Кто старое помянет…

Сергей поискал глазами Устаха… Не нашел. Хотя по статусу Устах должен быть здесь. Не пригласили или сам не пришел? Нет, не жалует великий князь бывшего полоцкого воеводу. Хоть и заверили его, что Устах спас Рогнеду от разбойников, но всё равно – не жалует. Может, заподозрил что-то. Сергей предлагал Устаху уехать из Киева. В Тмуторокань, где их друг Машег – в большой силе. Или в Улич, к Артёму воеводой. Или поднять дружину и добыть собственную землю. Людей верных и опытных у Устаха почти три сотни. Сергей бы своих добавил – получилось бы крепкое войско. На западе сейчас немало слабых княжеств. Иди и бери. Главное – потом удержать добытое, что в союзе с Киевом вполне возможно. Не захотел Устах. Желает быть при Рогнеде. Владимиру это, само собой, не нравится. Выходит так, что у его жены – собственное войско.

Впрочем, у покойницы Олавы тоже собственные хирдманны имелись. Так что для великого князя такая ситуация не нова.

Богуслав пил, ел и болтал с друзьями, время от времени поглядывая на княгиню. Иногда она так же, вскользь, поглядывала на Богуслава. Рогнеда была прекрасна. Рогнеда шутила и смеялась, одаривая ослепительной улыбкой многих славных гридней, но Богуслав знал: на кого бы ни смотрела княгиня, кому бы ни улыбалась, но каждая, каждая улыбка предназначалась ему.

Впрочем, остальные-то об этом не догадывались. Юный Олав Трюггвисон, поймав сияющий взгляд Рогнеды, полностью отнес его на свой счет.

– Когда я женюсь, – сообщил он дяде, – моя жена будет дочерью славного конунга.

– Почему не ярла? – усмехнулся Сигурд.

– Я люб женам конунгов, – самоуверенно заявил Олав. – Сам знаешь: прежняя жена Вальдамара меня любила. И нынешняя… Видел, как на меня смотрит!

– За языком следи, – вполголоса произнес Сигурд, покосившись на великого князя. Тот, само собой, прекрасно понимал по-нурмански, но, похоже, не услышал глупого мальчишку, целиком погруженный в беседу с гостем, туровским князем. – И выкинь из головы глупые мысли. Хочешь оказаться в одной постели с женой конунга – стань конунгом сам.

Олав не стал спорить. Тем более что он как раз и намеревался стать конунгом. Однако многообещающая улыбка Рогнеды не шла у него из головы. А в подогретой добрым пивом памяти тотчас всплыла та кровавая ночь, когда Владимир взял на копье полоцкий терем. А потом взял и саму княжну. Опрокинул и попользовал, как обычную девку. Картина эта, как наяву, встала в памяти Олава и привела его в изрядное возбуждение. Еще сын убитого конунга подумал вот о чем: взял-то ее князь как простую девку, но после сделал законной женой, княгиней. Хотя это не понравилось многим. Например, первой жене князя Олаве. И ее брату, ярлу Дагмару, лучшему из союзников киевского князя. У людей Севера так не принято. Никто не мешает сильному мужчине взять наложницу, но жена должна быть одна. А когда Олава умерла, конунг Вальдамар сделал Рогнеду водимой женой. Видно, полочанка и впрямь пришлась по вкусу великому князю. А чем может привлечь женщина охочего до нежного мясца, такого, как Вальдамар?

Воображение юного нурмана тут же нарисовало такие обольстительные картины, что Олав поспешно схватил полупустой кубок из зеленого ромейского стекла и сделал его совсем пустым. Затем Олав ухватил сочащийся красным соком кус ягнятины (полусырой, как он любил) и принялся перемалывать крепкими зубами… И вновь поймал на себе заинтересованный взгляд княгини. Да, да, он хотел ее! Еще как! А женщины всегда это чувствуют. Несмотря на молодость, Олав уже имел немалый опыт в подобных делах и полагал, что в женщинах понимает не хуже дяди.

А-а-а! Плевать, что там подумает конунг! Если Олав желает княгиню, то можно не сомневаться, что и княгиня желает Олава. А конунг… Что конунг! Вряд ли во всем тереме найдется хоть одна смазливая девка, которой он не задрал подол. И многие из этих девок говорили Олаву, что он куда лучше конунга.

Правда, женщины часто говорят такое мужчинам. Хотят понравиться. Боятся, что их побьют…

Но разве взгляды Рогнеды не говорят сами за себя? Кое с кем из ее челядинок Олав уже успел свести близкое знакомство. Женщинам нравятся мужи, которые нравятся другим женщинам. А он, Олав Трюггвисон, как он может не нравиться?

Мысли молодого нурмана немного путались: в последние сутки он ел, пил, валял девок – и совсем не спал. Но общее направление этих мыслей было просто и понятно, как ход весла.

Вскочив с места, Олав твердой походкой направился к цели. Уже по пути Трюггвисон сообразил: идти напрямик, на женский конец стола, не стоит. Все же это он служит князю Владимиру, а не наоборот.

Олав свернул к скамье старшей гриди.

Дружинники потеснились, выделив Олаву местечко на лавке. В дружине Олава уважали. Не за то, что он сын конунга и племянник ярла. За его храбрость, твердость и изрядное воинское мастерство.

Так вышло, что место Олава оказалось по левую руку от Богуслава.

– А-а-а! – обрадовался Трюггвисон, увидев знакомое лицо. – Ты…

Еще кое-какие воспоминания всплыли в памяти Олава: та ночь, когда он помог Богуславу удрать из полоцкого терема. Всплыли, смешались, объединились и…

– Признай, что она хороша! – Жарким шепотом выдохнул Олав.

– Кто – она? – уточнил Славка.