Эпоха бронзы лесной полосы СССР - Михаил Фёдорович Косарев

Из изображений этого стиля привлекают внимание две фигуры. Одна из них — лось, у которого несмотря на «застывшую» схему общей трактовки образа, отчетливо передан такой специфический признак лосиной морды, как наползающая массивная верхняя губа (рис. 146, 2). Моделировка второго изображения, выбитого широкими и глубокими желобками, в целом повторяет сложившийся канон с незначительными отклонениями в деталях (Окладников, 1971, табл. 88, 1, 2). Прямоугольная по форме голова более всего похожа на лошадиную. На это как будто указывает и характерное расширение нижней губы, а также выпуклость нижней челюсти. Главной особенностью описываемой фигуры является наличие там, где шея переходит в спину, антропоморфной личины (рис. 146, 1).

Изображения личин на туловище животных — сюжет, хорошо известный в окуневском искусстве (Леонтьев, 1978, рис. 1, 1, 2) на позднем этапе его развития. Представлен он и на Томской писанице (Окладников, Мартынов, 1972, рис. 97). Выше уже говорилось о существовании контактов между этими двумя отдаленными районами. Появление же мотива коня в нижнеамурском искусстве, возможно, явилось результатом усиления связей не только культурных, духовных, но также хозяйственных, торговых и т. д. Не исключено, что в значительной мере этими обстоятельствами следует объяснять тот факт, что на поздних этапах бронзового века скотоводство в Приморье начинает играть существенную роль.

В петроглифах Нижнего Амура встречены также рисунки кабана. Они выполнены в рамках существующей изобразительной традиции, но с большей детализацией морды зверя. Есть изображения, выполненные в «скелетной» манере (Окладников, 1971, табл. 4), что опять же наводит на мысль о западных, сибирских связях.

Судя по археологическим материалам, у населения Приморья в эпоху бронзы существовал культ свиньи (Бродянский, 1983, с. 104). В комплексе синегайской культуры поселения у пади Харинской найдено восемь глиняных изображений этого животного (Окладников, Дьяков, 1979, табл. IX). Фигурки миниатюрны (длина 6–7 см). Моделировка лаконична. Они имеют вид правильного овала, на переднем конце которого сделана дугообразная выемка. Небольшие отличия в деталях не меняют общей изобразительной схемы.

Все фигуры в задней части имеют узкие отверстия. Аналогичные глиняные и каменные изделия известны и в памятниках тихоокеанской части Приморья (Бродянский, 1983, с. 104). Традиция изготовления подобных фигурок живет, видимо, до первых веков нашей эры (Деревянко 1976, с. 127–128; Окладников, Дьяков, 1979, с. 105). О распространении в эпоху бронзы культа свиньи или кабана в Приморье свидетельствуют также находки на поселении Синий Гай подвесок из глины и камня, имитирующих кабаний клык.

Особую группу амурских наскальных изображений составляют рисунки лося. Образ этого могучего зверя здесь весьма популярен и по сравнению с другими звериными сюжетами представлен более полно. Формы его воплощения разнообразны. Среди них заслуживает внимания неполная фигура лося, целиком выполненная в духе лучших образцов ангарской традиции (Окладников 1971, табл. 80, 1). Удлиненные пропорции головы и подчеркнуто загнутая верхняя губа позволяют сопоставлять ее с глазковско-окуневскими изображениями. Общие контуры лосиной морды с открытой пастью изящно очерчены плавными линиями. Удлиненными отростками обозначены уши. Длинная шея животного также плавно переходит в крутой горб и далее фигура обрывается. Внизу шея заканчивается кружком с точкой (рис. 146, 2). В характерной ангарской манере и одновременно в «скелетном» стиле выполнен лось на скале у р. Кии. Интересна фигура, выбитая на камне 55 Сакачи-Аляна (Окладников, 1971, табл. 58, 5). Здесь реалистическая тенденция ангарской традиции своеобразно уживается с художественными нормами специфически амурского стиля изображения животных.

Лосиную серию завершают две фигурки, ставшие хрестоматийными при характеристике амурских петроглифов. В их моделировке совмещены две изобразительные традиции — ангарская и нижнеамурская, характерная для личин-масок (Окладников, 1971, табл. 72, 1; 75, 1). Особенно ярко это выражено в трактовке лося на камне 63 Сакачи-Аляна, где ангарская «правда» жизни сливается воедино с амурским орнаментализмом (рис. 146, 4). Относятся эти изображения, видимо, уже к началу I тыс. до н. э.

В петроглифах Нижнего Амура не представлен второй «хозяин тайги» — медведь. Имеется лишь одно изображение (Окладников, 1971 табл. 78, 1), которое, исходя из общей моделировки образа, можно весьма условно причислить к медвежьим (рис. 146, 3). У животного массивное туловище; удлиненная морда с раскрытой пастью вытянута вперед и наклонена вниз. На голове обозначены маленькие торчащие уши. Грудь рассечена поперечной перегородкой. Ноги согнуты. Зверь явно «шагает». Эта фигурка может быть сопоставлена с изображением, выбитым на VI Томской писанице (Окладников, Мартынов, 1972, рис. 132).

Зато образ медведя широко известен в неолитической глиняной пластике Нижнего Амура (Васильевский, Окладников, 1980). Скульптурки медведя встречены на неолитических поселениях в Сакачи-Аляне, на Кондоне и на острове Сучу. На последнем найдена целая серия изображений. К сожалению, все они датируются временем более ранним, чем эпоха бронзы.

Странно, что в творчестве древнего населения Нижнего Амура, главным источником существования которого было рыболовство, отсутствуют изображения рыб. Возможно, это связано с особенностями отражения хозяйственной деятельности в первобытном искусстве, а своеобразное олицетворение водной стихии нашло свое выражение в образе змеи. Извивающиеся фигуры змей занимают важное место среди амурских, прежде всего Сакачи-Алянских петроглифов. Они образуют самостоятельные композиции (Окладников, 1971, табл. 14, 15), входят в другие рисунки как их составная часть (там же, табл. 51, 1) и, наконец, являются составными элементами некоторых личин (там же, табл. 118, 3). Но хронологическая привязка перечисленных сюжетов весьма затруднительна. Скорее всего они появились еще в неолите и продолжали существовать в последующие периоды. Однако следует учесть, что в Восточной Сибири расцвет культа змеи падает на эпоху бронзы. Изображения змей принято включать в круг космогонических символов, связанных в первую очередь с представлениями о «нижнем мире», который нередко ассоциировался с подводной сферой.

Известен в петроглифах Приамурья и мотив водоплавающей птицы. Видимо, с бронзовым веком можно связать группу изображений, выбитых на Шереметьевских скалах (Окладников, 1971, табл. 118, 1). Особенно интересна тщательно выполненная фигурка лебедя с узким, пересеченным косым крестом туловищем, круто поднятой длинной шеей и массивной овальной головой с огромным клювом. Внутреннее пространство головы и клюва заполнено концентрическими желобками-овалами. На спине четырьмя кривыми полосками-дугами обозначены крылья. Короткий раздвоенный хвост показан четырьмя полосками. Иконографически этот рисунок сопоставим с изображением птицы на сосуде из поселения Самусь IV, исследованном В.И. Матющенко в низовьях р. Томи. Овал с пересекающим его крестом почти несомненно имеет солярное содержание. В этой связи интересно, что образы змеи и птицы широко представлены в мифологии амурских народов, особенно в эпизодах, имеющих отношение к сотворению мира. А.П. Окладников считает (1968б, с. 170), что смысловое значение амурских