Подземелье ведьм - Кир Булычев

Таким образом, наша дискуссия зашла в тупик.

— Я полагаю, — произнес я, отступая на заранее подготовленные позиции, — что в этом деле может быть замешана американская разведка.

— Зачем ей замешиваться? — спросила Нианила Федоровна.

— Чтобы внедрить своего агента, — ответил я.

— С такого-то возраста у них агентами работают? — засмеялась моя жена. — Что у них, повзрослее нету?

— Они его будут растить, — сказал я. — И никто не заподозрит в советском ребенке враждебного элемента.

— А он вырастет у нас, пойдет в пионеры, в школу и под влиянием нашего воспитания забудет, что был агентом…

— А когда подойдет срок, — ответил я, — у него в мозгу включится приборчик и он начнет действовать.

— Ты начитался каких-то детективов, — возразила моя жена. — Если бы они могли вставлять приборчики в мозги, то все наши туристы и командированные в иностранные государства уже работали бы на американскую разведку.

— Вот именно! — сказал я, скорее из упрямства, чем по убеждению. — Есть мнение, что большинство наших туристов и загранработников уже работают на них.

— И каков результат?

— А таков результат, — сказал я, — что у нас сплошные провалы с народным хозяйством, что мы, несмотря на обещания партии и правительства, все еще не живем при коммунизме.

— Ну, Хрущев это обещал не на сегодня, а на нынешнее поколение.

— И кем оказался? — спросил я с горькой улыбкой.

— А что такого?

— А такого, — сказал я, — что в нем обнаружился волюнтарист и авантюрист, и его пришлось снять с работы на пенсию.

— А ты в это поверил?

— Я стараюсь верить партии, — сказал я, — иначе жизнь теряет смысл.

Нианила была настроена мирно. Она не стала резко возражать, а, наоборот, с некоторой задумчивостью произнесла:

— А представь себе, что это не американцы, а самый обыкновенный дьявол, враг рода человеческого.

— А дальше что?

— А дальше то, что вырастет дьявол в нашей среде, и мы его будем воспринимать как обыкновенного человека, а он тем временем будет губить наши души.

— Души можно губить у тех, у кого они есть, — возразил я. — А если мы воспитаны атеистами, то душ у нас нет, и поэтому дьяволу у нас нечем поживиться.

— Не шути так, Сеня, — сказала моя жена. — Даже если ты и получил атеистическое воспитание, что меня очень огорчает, то это не значит, что ты должен плевать в души тем людям, у которых души есть. Например, мне.

— Но ты же была комсомолкой!

— И ты был крещен! — отрезала Нианила.

— Я был крещен в раннем детстве, когда не соображал, что со мной делают.

— А если бы сейчас?

— Если бы сейчас, я бы отказался.

— Почему?

— Потому что меня поперли бы с работы! Как можно доверять воспитание детей в советской школе человеку, который пошел и крестился.

— Ох, дожить бы до такого времени, — вздохнула моя жена, — когда снова будет не стыдно верить в бога и когда будут восстанавливать соборы…

Тут мной овладел смех, и я сказал:

— А наш секретарь райкома пойдет в церковь, возьмет свечку и будет молиться! Ха-ха-ха!

— Ой, не спеши с выводами, — сказала моя жена. — Господь видит, да не скоро скажет.

Вот такие споры и беседы происходили в нашей семье по поводу второго близнеца. И, конечно же, споры эти, как любой русский спор, ни к чему не приводили. Спорщики оставались на своих позициях, только с некоторой внутренней обидой друг на друга.

Часть вторая. 1988 год

Время несется быстро. Простите за такое банальное заявление, но если постараться понять, как прошли первые двадцать лет жизни наших близнецов, то покажется, словно только вчера мы принесли их из родильного отделения.

Наверное, вы заметили мою оговорку — я сказал «близнецы». А ведь, пожалуй, за исключением меня и — в некоторой степени — моей супруги Нианилы Федоровны, никто не сомневается, что они появились на свет одновременно. Правда, я вспоминаю, какой скандал закатила двадцать лет назад мать Коли Стадницкого, которая испугалась, не появится ли у Клавы еще несколько близнецов, которых та вынашивает специально для того, чтобы претендовать на жилплощадь Стадницких-старших. Смешно? Нет, не так смешно, как кажется, ибо тот конфликт закончился трагически. Свекровь, которая умела водить автомобиль и возила на старой «Победе» картошку из своего подверевкинского имения, угнала «КамАЗ» и спрятала его в переулке, мимо которого Клава проходила на рынок за свежими продуктами. Завидев невестку, она погналась за ней на «КамАЗе». Клава отскочила в сторону, а старуха не справилась с управлением и врезалась в полуразрушенную еще в тридцатые годы церковь Аники Воина. И погибла, погубив при этом чужой грузовик.

А опасения ее оказались напрасными. Клава больше не родила ни одного близнеца. Как их было двое почти с самого начала, так и осталось.

Когда похоронили ее свекровь, на свете не осталось сомневающихся. Могла бы сомневаться Дина Иосифовна, та самая, первая, черная, низенькая, но ее заменила в консультации другая Дина Иосифовна, высокая, хромая и рыжая. Самое удивительное то, что, кроме меня, никто не увидал подмены. И даже Клава, которая носила к ней близнецов на проверку их здоровья и прибавки в весе. Я полагал, что она и есть резидент ЦРУ в нашем Веревкине, но доказать ничего не смог. Как-то на киносеансе я встретил нашего начальника районного ГБ и спросил, что он думает о докторе Дине Иосифовне. Больше я сказать не мог, потому что никогда не числил себя в доносчиках. Фомичев сказал «проверим», но больше со мной не заговаривал, а хромая продолжала работать в нашей больнице, и никто не принимал мер. Ну скажите, как можно не заметить разницы между столь различными женщинами? И куда делась первая? Никто не дал мне ответа. А я полагал, что его следует искать в архивах ЦРУ.

Сначала я побаивался, не попытаются ли американцы похитить или даже уничтожить первого, настоящего близнеца. Но потом решил, что это не входит в их интересы. Наоборот, они будут стараться, чтобы оба близнеца выросли, и тогда их шпион будет меньше заметен, как меньше заметен любой человек в толпе.

А раз так, то лже-Дина Иосифовна, без сомнения, сделает все, чтобы дети росли здоровыми. Даже если для этого понадобятся импортные лекарства.

Так и было.

Отражая общее стремление в обществе к русификации имен, близнецам дали имена исконно русские, не то что Эдики и Олеги моего поколения. Одного звали Кириллом, второго — Мефодием. А в просторечье — Кирюшей и Митей.