Наследство. Огонь и меч - Саймон Браун

Линан прочел безмолвную молитву о Гудоне. Он знал, что попросил своего друга выполнить задание настолько опасное, что тот мог и не уцелеть. Но так было надо, твердил он себе, и жалел, что одной необходимости все же не достаточно.

— Они будут слишком близко. Проедем полночи и разобьем лагерь, но никаких костров. Так мы окажемся в полудне пути от Воловьего Языка.

— Будет ли это достаточно близко? — спросила Коригана.

— Должно хватить. Я не стану рисковать возможностью того, что разведчики Рендла или Прадо наткнутся на нас прежде, чем мы будем готовы появиться.

Глаз его уловил мелькание чего-то красного, и, подняв взгляд, он увидел свое трепещущее на ветру знамя. Флаг этот — самый прекрасный, подумал он. И простой. Золотой круг на темно-красном поле. Круг символизировал единство, вечность, силу. А красный цвет обозначал, конечно же, кровь — и, может быть, власть. Это показалось ему тогда могучим символом, и он гадал, видел ли еще кто-нибудь в нем то же самое. Узнают ли враги в этом символе то, чем он являлся и что представлял собой? Увидят ли они его и поймут ли, что под этим стягом идет в бой Линан Розетем?

Он огляделся кругом, увидел решительно глядящих вперед Красноруких — с Маконом во главе, никогда не отдаляющихся от Линана, гордящихся своим отличием среди своего народа. А также увидел впереди и слева Камаля, возглавляющего своих улан, которые так усердно старались скакать надлежащей колонной; в последние несколько дней они действительно начали проделывать это правильно, и странно было видеть пронзающий небо лес копий над Океанами Травы. Увидел Эйджера во главе воинов его клана, а также увидел, как воины клана Океана постоянно поглядывали на горбуна, явно гордясь тем, что он их вождь. Увидел Дженрозу, едущую в окружении роя собратьев-магов, дружно засыпающих ее вопросами, а также увидел, как она удручена тем, что не задает вопросов сама, как боится того, чем, возможно, становится; чувство, которое так хорошо понимал и сам Линан. Увидел Коригану, благородную королеву, золотую королеву с золотыми глазами, и гадал, какие же чувства он к ней испытывает; он различил среди них уважение, увидел и желание, что заставило его ощутить стыд — ибо он не нашел там любви. Может статься, со временем зародится и это чувство. И еще Линан видел повсюду вокруг себя неудержимый поток армии четтов, скачущих навстречу будущему, которое им никогда не предрекали, но горящих желанием выяснить, что же оно таило в себе.

Игелко нашел Терина к северу от Воловьего Языка, с нетерпением ждущего, когда можно будет убраться.

— Рендл остановился на ночлег. Всадники его очень устали, особенно хаксусские солдаты.

Терин кивнул.

— Ну, скоро они получат свою награду. Может быть, даже завтра. — Он посмотрел на землю.

— Глянь-ка на эту траву, Игелко. Ты когда-нибудь видел такое богатое весеннее пастбище?

— Определенно не на нашей территории, — покачал головой Игелко. — Это объясняет, почему у нас тысяча голов скота, а у клана Белого Волка — четыре тысячи.

— В самом деле. Хорошо быть в союзе с таким кланом.

— Определенно лучше, чем быть ему врагом. И вот что интересно: наблюдая за вражескими всадниками, я увидел, что ни один из них не удосужился действительно оглядеться кругом и увидеть саму местность. Ни один из них не понимает, что значит ехать по Океанам Травы.

— Ничего, узнают, — мрачно посулил Терин.

Гудону было трудно сохранить тот запас сил, который, как он знал, ему еще понадобится. Он заблокировал боль от кровоподтеков, порезанного уха, боль в сломанной скуле и треснувшем ребре. Он сосредоточился на неизменно ровном дыхании, скача с закрытыми глазами, полагаясь на другие свои чувства, особенно на обоняние. Фактически именно слух сообщил ему, что он близок к тому месту, куда Линан хотел завести Прадо: топот копыт сделался глуше, а это означало, что трава под копытами теперь зеленее, гибче. А затем почти сразу же почувствовал и запах растоптанной весенней травы.

Он открыл глаза. Отряд Прадо втягивался в сужающуюся долину, отмечавшую вход в Воловий Язык. Солнце уже заходило, и воздух делался прохладней. Прадо скомандовал остановку и подъехал к Гудону.

— Ну, мой маленький лоцман?

— Мы совсем рядом. Может, всего в дне пути.

— В какую сторону?

— Я вас проведу.

Прадо хмыкнул и схватил Гудона за подбородок. Гудон невольно вскрикнул от боли и устыдился этого.

— Мог бы сказать просто «на север» или «на восток». Тогда смог бы отдохнуть.

— Я вас проведу, — с некоторым трудом повторил Гудон над ладонью Прадо.

— Если я в дне пути, то мог бы и сам его найти.

— А Коригана могла бы найти вас, — ответил контрдоводом Гудон.

— Она все еще в нескольких неделях от этого пастбища. — Прадо улыбнулся насмешливо, но без особой уверенности, и отпустил четта. — Значит, завтра. — Он повернулся к своим капитанам. — Лагерь разобьем здесь. Я хочу, чтобы сегодня ночью удвоили караулы и выставили их в двухстах шагах от ближайших костров.

Отдых Рендла потревожил один из караульных.

— Бивачные костры! На юге бивачные костры!

Рендл натянул штаны и выскочил из палатки, последовав за караульным на взгорок в каких-то трехстах шагах от лагеря. Там, вдали, он увидел в ночном небе слабое мерцание.

— Мы наконец настигли их, — промолвил он и усмехнулся. — Я уже начал думать, что мы никогда их не догоним. — Несколько мгновений он бешено размышлял, а затем хлопнул себя по бедру. — Мы не можем рисковать вновь потерять их.

Он широким шагом спустился обратно к лагерю, крича всем подыматься. Он будет гнать их всю ночь и набросится на врага внезапно, когда в небе едва забрезжит рассвет.

Гудон ждал, пока до восхода не осталось всего два часа. Его охранник, сидевший в десяти шагах от него, тихо дремал, уткнувшись подбородком в грудь, точно так же, как дремал последние пять ночей. Гудон принялся осторожно, настойчиво выдирать из земли кол, к которому был привязан, останавливаясь всякий раз, когда охранник всхрапывал или сопел во сне. Наконец кол вышел из земли, и Гудон смог стянуть с него свои путы и зубами ослабить их на запястьях. После чего он подполз к охраннику и молниеносным движением одной рукой зажал ему рот, а другой воткнул меж ребер его же нож. Охранник дернулся и обмяк. Осторожно уложив его на землю, Гудон забрал у него также меч и принялся выбираться из лагеря Прадо, стараясь не кривиться от боли, когда ему в бок вонзалось треснувшее ребро.

Он заранее проследил, где расставили часовых, и знал, что ему придется позаботиться об одном из них. Это было трудной частью побега. Часовые менялись каждый час и поэтому всегда оставались бодрыми. Он нашел углубление в земле и дождался следующей смены, опасаясь, как бы убитого часового не обнаружили в любой миг и не подняли тревогу. Наконец он увидел идущего в его сторону наемника, зевающего и потягивающегося. На нем был простой плащ поверх рубахи кавалерийских бриджей рубахи, шлем-горшок, а в руке он держал копье. Гудон дождался, пока наемник не прошел мимо него, а затем подкрался к нему сзади и убил тем же способом, что и своего охранника. Утащив тело к углублению в земле, он взял шлем, плащ и копье и занял место убитого. Через пять минут он уже приближался к часовому.