Книга власти. - Валерий Быков

Военно-морские силы постепенно начали отказываться от паровых турбин, заменяя корабельные силовые установки двигателями внутреннего сгорания, в результате скорость моих новейших эсминцев возросла до 35 километров в час. Правда, морские корабли строятся подолгу, и в связи с этим, возможно эпоха пара ещё не совсем окончена.

Американцы всё больший интерес проявляли к моим технологиям, и я открыл для них новые отрасли приборостроения, которыми раньше пренебрегал. Впервые мной были сконструированы радиопередающие станции большой дальности, по которым можно передавать сигнал на сотни километров. Быстро вперёд шла новейшая область промышленности радиоэлектроника, которая теперь затрагивала не только сами антенны и провода, но и простейшие микроэлектронные компоненты. Также я впервые сконструировал первый работающий серийный радиолокатор, его создание, и проектирование экрана радара потребовало применения новых устройств лампового типа и диодов. Впервые были положены примитивные основы современной микроэлектроники, приборы были необычайно сложны. И если в средние века я предполагал, что управляющие элементы будут сложными механическими, то теперь я понял, что их надо делать электрическими. Впрочем, механические управляющей устройства, в том числе для металлорежущих станков промышленности тоже получили широкое развитие. Впервые многие особо точные промышленные операции выполнялись устройствами автоматически, по программе, но без труда людей. И я верил, что эта отрасль получит в будущем широкое развитие, и даже написал несколько книг, главными героями которых стали роботы, механические люди разных размеров. Я понимал, что в будущем глубоко развитие электроники и малых управляющих механических устройств обеспечит наш мир технологиями нового полу разумного типа, и я сам предпринимал невероятные усилия в области создания микро устройств. Могу не без гордости объявить себя в этой области гением планеты номер один. При этом, я теперь далеко не всегда делился своими навыками и идеями с другими людьми, осторожнее обращаясь к возможности предательства, и создавая для себя задел на будущее, который я смогу реализовать для утверждения своей власти над миром нового типа. Работал я и над другими важными наукоёмкими устройствами. В тот период работал и над сонаром, как средством обнаружения подводных лодок противника. С развитием электротехники, электродвигателей и устройств электропитания длительного типа, появились субмарины способные на длительные подводные атаки и подводные передвижения на десятки километров. При этом лучшие боевые подводные корабли способны были плавать на глубине до ста метров, и я в тот период стал понимать, что все совершенные корабли будущего должны быть подводными. Ведь обнаружить подводный корабль гораздо сложнее, чем надводный, учитывая тот факт, что стальные батискафы опускались на дно Марианской впадины, можно понять, что совершенный подводный корабль будущего сможет плавать в Атлантике около океанического дна и даже прятаться там. А значит, будущее за подводными кораблями, и если оно наступит не сегодня, то через полвека или чуть больше точно. Жечь под водой топливо нельзя, углекислый газ и расширенные газы некуда девать, но плыть на электрогенераторах можно и очень далеко. Я понимал, что возможно с развитием ядерных технологий подводные корабли смогут преодолевать под водой тысячи километров, не всплывая на поверхность никогда. При этом, уже в тот период я столкнулся с двумя химико-механическими пределами вещества, которые сдерживали прогресс всего. Первый химико-механический предел горения химического топлива, которое заключалось в том, что теплотворная способность всех элементов в природе, включая даже водород, составляла 35-70 мегаДжоулей, и только чистый водород, который очень трудно хранить 120-140 мегаДжоулей в зависимости от давления. Этот предел приводил к тому, что невозможно изготовить аппарат на горении, принципиально более совершенный, чем существующие, тоже самое касается и бомб с артиллерией, поскольку именно горение лежит в основе любой взрывчатки любого назначения. Я знал обойти химический предел очень тяжело, и сами люди ещё долго будут на это неспособны, поэтому я уже тогда с особым вниманием относился к накоплению собственных тайных знаний о химии. Однако, я предполагал, что возможно химический предел будет обойдён с помощью ядерных реакций деления. При этом, я понимал что оседлать атом очень сложно, и возможно, люди долго не смогут это сделать, поэтому я в какой-то момент смогу получить уникальную военную технологию, которой ни у кого не будет. Второй и самый важный предел, механической прочности вещества, он заключался в том, что все металлы, которые мы используем сегодня, имеют потолком своим сталь, с прочностью на разрыв 1,1ГПа и не более, а обычная сталь это 0,7ГПа на разрыв. При этом некоторые дорогие редкоземельные металлы слегка опережали сталь, но очень незначительно, не более чем на 5-10%. При этом сложные методы термообработки стали способны повысить её прочность до 2ГПа за счёт роста числа дислокаций, но такой материал быстро стареет, покрываясь трещинами и использовать его постоянно невозможно. Таким образом, всё будущее материаловедения будет прыгать около предела в 1,1ГПа, при этом второй составляющей механического предела вещества, является температура плавления, для стали это 1750К, для самых тугоплавких металлов 3700К, с ней я столкнулся, работая над лампочкой накаливания. И он является наиболее сложным, поскольку если в природе существуют синтетические волокна, которые потенциально могут немного повысить прочностной предел стали, за счёт создания композита, то температура плавления выше 3700К не растёт никак. И это очень важные пределы. Логично, что, увеличивая прочность металла во много раз, легко необычайно повысить боеспособность любого оружия, как мощности брони, так и многие другие параметры оружия. При этом, уже в тот период я стал искать сложные способы обойти механический предел, и открыл монокристаллы, которые в будущем теоретически можно использовать для повышения прочностных свойств металла в несколько раз, но не более. Даже монокристалл способен увеличить прочность стали раз в пять и не более. Таким образом, впереди человеческой науки находилось два важных предела, предел прочности и температуры плавления вещества, самый сложный и непреодолимый, он же самый главный предел. Поскольку даже монокристаллы и синтетика имеют близкий и весьма конечный предел прочности и температуры плавления вещества, и очевидно, что наша техника скоро упрётся в него, если не сейчас, то лет через пятьдесят точно. Второй предел, это энергетический предел химических реакций, но его можно обойти через ядерную физику, по крайней мере, я надеялся на это. И третья задача, но не предел, это создание сверхсовершенных нано устройств сложного управления предметами. С этой задачей человечеств очевидно справится, может через пятьдесят лет, а может и через сто. И я исследовал эти прицелы не просто так, не ради того, чтобы создать лучшее оружие, у меня были более сложные планы, уже тогда я задумал великую космическую экспансию человечества. Я изучал эти знания и пределы веществ, необычайно глубоко разбирался в химии и материаловедении, на недоступном никому из простых людей уровне, ради того, чтобы в будущем двинуться заселять космос, и возможно воевать там с другими развитыми расами. Мои расчёты показывали, что для того, чтобы разогнать в сопле Лавалля газы до требуемой величины, требуется металл более прочный и тугоплавкий чем сталь, и вещество рабочего тела, способное развить в сопле скорость свыше 12 километров в секунду, а это как минимум водород при температуре 3800 кельвин, до порога диссоциации. А для дальних космических полётов к другим звёздам и этого будет мало, нужно достигать температуры в миллионы и миллиарды градусов при огромных давлениях, и для этого потребуется невероятная наука, и я должен стать её носителем. Потому что простите меня за мою спесь, я умнее, чем всё остальное человечество, включая всех моих бессмертных детей, вместе взятых. И если не я, то кто прорубит это окно в космос и обеспечит великое космическое будущее человечества. И я проводил важные исследования, и результаты многих опытов и выводы уже тогда запоминал сам, для себя, а даже не записывал, зная и понимая в науке гораздо больше, чем все другие люди. И отрыв моей научной мысли, от мыслей людей уже тогда был очень велик. Не стоит забывать, что мой мозг учился создавать технологии и понимать законы природы сотни тысяч лет, я обладаю опытом и знаниями во много раз превосходящими, чем любое другое существо на Земле, и я использую эти знания для своего обучения много лет. Те выводы, которые способен сделать любой человек на Земле не сравнятся с выводами, которые способен сделать я.