Волк среди волков - Ханс Фаллада

- Только не ворчи, - равнодушно сказала жена. - Ты же знаешь, он тебе ничего не спустит. Воры! Не пойман - не вор, а он слишком умен, чтобы попасться. В десять раз умнее тебя! В сто раз!

- Пора уж ему уехать, - пробормотал Ковалевский.

- Да, это на тебя похоже! - в бешенстве крикнула прожорливая женщина. В кои-то веки нашелся человек, который печется о нас, настоящий добытчик, и вот нате вам! Говорю тебе, если ты начнешь скандалить... говорю тебе... - Она размахивала ложкой, она не знала, чем ему пригрозить. Узкими, тонущими в складках жира глазками она шарила по комнате, как бы примериваясь, что схватить.

- Я тут все съем, и ты подохнешь с голоду! - выкрикнула она самую страшную угрозу, какую могла себе представить.

Муж с минуту уныло смотрел на нее. "Что мать, что дочь, - думал он. Пиявки жадные - удержу нет..."

Он повернулся и пошел к выходу.

- Посмей только пойти наверх! Посмей только завести с ним ссору!

Ковалевский уже подымался вверх по лестнице. С минуту он, отдуваясь, стоял у дверей в комнату дочери, мужество уже оставило его, и все-таки он постучал.

- Кто это? - после некоторой паузы с досадой откликнулась Зофи.

- Я, отец, - ответил он негромко.

За дверью пошептались, но потом ключ в замке повернулся. В дверях стояла Зофи. Она злобно посмотрела на отца и крикнула:

- Чего тебе? Ты же знаешь, Гансу надо выспаться. Галдите так, что глаз не сомкнешь, так нет, ты еще и сюда приперся. Ну, что случилось?

- Подойдите поближе, тестюшка, - раздался в глубине комнаты издевательски-любезный голос. - Очень рад! Зофи, не трещи, не болтай, это лестное посещение. Господин тесть пожаловали! Садитесь, прошу вас. Дай ему стул, Зофи, пусть сядет. Извините, тестюшка, что мы еще в постели. Знал бы я о высоком посещении, я б надел свой фрак... - Он, хихикая, смотрел на оробевшего старика. - То есть, точнее говоря, это не мой фрак. Но он на мне прекрасно сидит, это фрак господина ротмистра. Господин фон Праквиц был так любезен, что пришел мне на помощь, у меня было жидковато насчет гардероба!

Ковалевского так много в жизни ругали и высмеивали, что он притерпелся и сохранял в таких случаях безразличный вид, хотя, быть может, и страдал в душе.

Он стоял возле стула, уставившись в землю, и не смотрел на постель, где лежал Ганс Либшнер.

- Ты, Зофи... - тихо начал он.

- Ну чего тебе, отец? Да говори же! Снова начнешь ворчать из-за того, что кто-то чего-то недосчитался! Может быть, староста Гаазе так громко кричит из-за своей курицы, что ты уже и спать не можешь! Как бы ему не нарваться на что-нибудь похуже.

- У меня есть замечательные приводные ремни! - захихикал Либшнер. Отличные приводные ремни для подметок. Большой спрос, хорошая цена! Что с вами, отец? Я охотно возьму вас в компаньоны, десять процентов с выручки, ничего не пожалею для родственничков, не правда ли, Зофихен?

Старик безмолвно выслушал все эти насмешки. Когда же Либшнер замолчал, он еще раз начал:

- Зофи, господин Пагель снова спрашивал, почему ты не работаешь...

- Дождется он...

- Ну и пусть себе спрашивает! За всякий спрос бьют в нос! Уж я ему отвечу, пусть только сунется!

- Он говорит, если ты завтра не выйдешь копать картошку, он вечером переведет сюда в мезонин Минну-монашку!

- Ох, дождется он...

- Да, Ганс, съезди его по наглой роже, чтобы он целый месяц не мог пасти открыть! Много о себе воображает, болван.

- Правильно, Зофи! Но уж я-то не стану об него руки марать. Покорно благодарю. Это не по моей части, не моя это специальность. А для Беймера это подойдет! Беймер с удовольствием прихлопнет этого молодчика, ему уж ничего не понадобится на этом свете, он до конца жизни...

Молча слушал старик, теперь он поднял голову.

- Если с господином Пагелем что случится, я на вас донесу, - тихо сказал Ковалевский.

- Какое тебе дело до Пагеля, отец? - накинулась на него Зофи. - С ума ты сошел...

- Я помалкивал, - продолжал Ковалевский, - потому что ты моя единственная дочь, и потому что вы мне много раз обещали, что скоро уедете. Я извелся от мысли, что ты вот с таким...

- Не стесняйтесь, старичок! - донеслось с кровати. - Что за церемонии между родственниками? Каторжником, не правда ли?

- Да, каторжником! - настойчиво повторил старик. - Но не думаю, чтобы на каторге все были такие подлецы! Это воровство! Конца ему нет!.. Разве человек ворует нарочно, чтобы кому-то навредить? Ведь вам от этого никакой пользы, деньги, которые вы выручаете за краденое во Франкфурте и Остаде, ничего ведь не стоят...

- Потерпите, старичок, теперь уж недолго ждать. Как только я достану денег на дорогу и оборотный капитал, мы смываемся. Думаете, мне так нравится ваша хибара? Или я не могу расстаться с вашей богопротивной рожей?

Он стал насвистывать сквозь зубы "Ты ума лишился, мальчик!".

- Да! - с жаром воскликнул старик. - Уезжайте! Уезжайте в Берлин!

- Тестюшка! Вы только что сами мне разъяснили, что у нас нет денег! Или вы собираетесь выплатить мне наличными приданое вашей уважаемой дочери? Не-ет, дорогой мой, без денег в Берлин - и сейчас же засыпаться? Спасибо! Мы так долго ждали, что подождем еще несколько дней, а то и неделю - как придется...

- Но что же будет, если он и в самом деле посадит сюда Минну? вскипела Зофи. - Это ты нам наплел, ты просто хочешь нас выжить, отец!

Либшнер свистнул, он обменялся взглядом с Зофи. Она замолчала.

Ковалевский заметил этот взгляд.

- Так же верно, как то, что я здесь стою, - крикнул он дрожа, - как я надеюсь, что бог простит мне мою слабость, - если с господином Пагелем что-нибудь случится, я сам приведу сюда жандармов.

С минуту все трое молчали. В словах старика была такая сила, что те двое поняли: он это сделает.

- А еще прикидываешься хорошим отцом, - с презрением сказала наконец Зофи.

- Тут уже ничего не поделаешь, Зофихен! - вежливо сказал Либшнер. Старик души не чает в этом мальчике. Такие вещи бывают. Слушай, Зофи, слушайте и вы, старичок! Отправляйся на квартиру к молодому человеку. Время обеденное, в эти часы он бывает один. Будь с ним мила, Зофихен, ты знаешь, я не ревнив. Уж он поддастся... Ты ведь справишься, а, Зофи?

- Этот дурак! - сказала она презрительно. - Если я захочу, он на коленях будет ползать. Но ведь там будет Бакс, ведь у него же Бакс!

- Эта толстая курятница? Если ты не сумеешь спровадить эту колоду, я тебе объявлю расчет, Зофи!

- Уезжайте, уезжайте лучше, прошу вас, прежде чем все выйдет наружу, просил Ковалевский.

- Пастору, видно, приходится трижды читать вам воскресную проповедь, прежде чем вы раскусите в чем дело, а? Деньги, говорю я! Иначе вы от нас не избавитесь! Итак, тестюшка, будьте спокойны, мы примем меры, квартира останется за нами, она еще нам не надоела. А вашему пай-мальчику ничего не будет, поняли?

- Уезжайте, - упрямо повторил старик.

- Покажи ему, где дверь, Зофи! Пусть сначала сам катится. Если бы не лень, я бы вас спустил с лестницы. До свидания, тестюшка! Рад был вас видеть. Привет вашему другу, господину Пагелю!

- Ах, Зофи! - с отчаянием шептал старик на лестнице. - Ты была таким милым ребенком...

3. ТО ЛИ ЖЕНАТ, ТО ЛИ НЕТ

Аманда оказалась права. Им действительно хорошо жилось вдвоем. И не просто хорошо, а превосходно.

Пагель, к своему удивлению, открыл, что эта женщина Аманда Бакс, о которой он думал, что она через неделю начнет его раздражать, напротив, была ему приятна, помогала справляться со многими трудностями. Он уже и раньше знал, что она опрятна, прилежна, проворна, исполнительна. Но его глубоко удивило, что девушка, моловшая языком, точно старая сводня, прекрасно умеет молчать, умеет прислушиваться к словам других, учиться, усваивать новые взгляды. Эта незаконнорожденная Аманда, которая намыкалась в нищете, которая за год жизни вытерпела ругани и побоев больше, чем иные за всю свою жизнь, с озлоблением относилась к жизни и к людям, а в особенности к мужчинам, Аманда, - этот цветок нищеты, цветок подвалов, была трогательно чутка ко всякому хорошему слову, ко всякому намеку.

- Боже мой! - воскликнул ошеломленный Пагель на третий день, увидев, что письменный стол накрыт белой скатертью, уставлен приличной фарфоровой посудой и приборами, которые она, по-видимому, принесла из замка. Он был тронут тем, что она сама угадала, как опротивели ему оббитые фаянсовые тарелки и потемневшие жестяные ложки.

- Ну и что же? - сказала она вызывающе. - Что тут особенного? Каждый живет как привык! Я всегда говорю, плевать мне на упаковку, для меня важно что внутри, - но если вас тешит другое, пожалуйста!

Эти два молодых существа жили точно на острове, без общества себе равных, без друзей, без единого дружеского слова. Они были предоставлены друг другу. Если Пагелю после беготни и сутолоки рабочего дня, когда его рвали на куски, хотелось пожить немного своей жизнью, он отправлялся "домой", то есть в контору. А если Аманда, эта ошельмованная подруга предателя Мейера, последняя из рабынь ненавистного тайного советника, хотела услышать от кого-нибудь доброе слово, - она искала его у Пагеля.