Ярость - Уилбур Смит

Шаса и Сантэн слушали молча, внимательно, а когда час спустя Шон закончил, многозначительно переглянулись. За тридцать лет совместной работы они научились прекрасно понимать друг друга, и им не нужно было вслух соглашаться, что Шон преподнес свое предложение великолепно. Он хороший продавец, и его данные обещают большую прибыль, но Шаса видел легкую тень в темных глазах матери.

– Меня немного беспокоит только одно, Шон. Ты являешься через столько лет – и первым делом просишь полмиллиона долларов.

Шон встал и прошелся по оружейной. Резной слоновий бивень висел над камином, занимая центральное положение в комнате – почетное место среди собственных охотничьих трофеев Шасы.

Шон несколько мгновений разглядывал его, потом повернулся лицом к ним.

– Ты ни разу за все эти годы не написал мне, папа. Все в порядке, я понимаю, почему. Но не обвиняй меня в равнодушии. Каждый день отсутствия я вспоминал о тебе и бабуле. – Это было хитро проделано. Он не стал упоминать висящий на стене бивень, и Сантэн готова была поклясться, что в прекрасных зеленых глазах ее внука блестят искренние слезы. И почувствовала, как рассеиваются ее сомнения.

«Боже мой, как может женщина сопротивляться ему? – подумала она. – Даже родная бабушка!»

Она посмотрела на Шасу и с удивлением поняла, что Шон пристыдил его. Он точно и искусно переложил вину на отца, и Шасе пришлось откашляться, прежде чем заговорить.

– Должен признать, звучит интересно, – хрипло сказал он. – Но тебе нужно поговорить с Гарри.

– С Гарри? – удивленно спросил Шон.

– В совете директоров за новые проекты и инвестиции отвечает Гарри, – сказал Шаса, и Шон улыбнулся.

Он только что убедил двух в высшей степени проницательных и жестких бизнесменов. Гарри для него – кусок торта.

Отец Холли Кармайкл был пресвитерианским священником в небольшом приходе в Шотландии, и они с женой прилетели в Африку, полные решимости проследить, чтобы свадьба их дочери была приличной, и готовые расплатиться за это.

Сантэн прогулялась с ним по поместью и любезно объяснила, что только благодаря строгому отбору смогла сократить число гостей до тысячи.

– Это друзья семьи, наши самые важные дельцы и политические союзники. Конечно, сюда не входят наши работники здесь в Вельтевредене или рабочие «Горно-финансовой компании Кортни». У них будет отдельное празднование.

Преподобный Кармайкл был потрясен.

– Мадам, я люблю свою дочь, но жалованье священника…

– Мне бы не хотелось упоминать об этом, – спокойно продолжала Сантэн, – но у Холли это второй брак – и вы уже исполнили свой долг на первой свадьбе. Я была бы вам очень признательна, если бы вы провели брачную церемонию, а об остальных мелких подробностях позволили заботиться мне.

Одним искусным ударом Сантэн убедила священника обвенчать ее внука, потому что, несмотря на завуалированные обещания установить витражи и отремонтировать крышу церкви, и местная английская церковь, и англиканский священник отказались проводить обряд. В то же время Сантэн получила полную свободу в подготовке к свадьбе. «Это будет свадьба десятилетия», – пообещала она себе.

Старая церковь для рабов в поместье была по такому случаю восстановлена и заново перекрыта; цветы бугенвиллеи точно такого цвета, который выбрала для своего платья Холли, в самолете компании доставили из восточного Трансвааля. Сама церемония и последующие празднества были организованы с тем же размахом, вниманием к мелочам и использованием всех возможностей Вельтевредена и «Группы компаний Кортни».

Церковь вместила всего сто пятьдесят человек, среди них двадцать цветных слуг из поместья, которые заботились о Гарри со дня его рождения. Еще тысяча гостей ждала под навесом на поле для поло, и ход церемонии транслировали для них через громкоговорители.

По обеим сторонам спускавшейся по холму дороги от церкви до поля для поло стояли другие работники поместья, слишком молодые или слишком мало прослужившие, чтобы претендовать на места в церкви. Они срезали все розы в саду Сантэн и осыпали Гарри и новобрачную лепестками, когда те в открытом экипаже во главе процессии спускались с холма, а женщины танцевали, и пели, и старались прикоснуться к Холли на счастье.

В своем сером цилиндре Гарри был выше Холли, его широкие плечи и грудь делали ее рядом с ним похожей на облачко розового тумана; она была так прекрасна, что гости ахнули и восхищенно загудели, когда Гарри под руку ввел ее под навес.

Речь шафера стала одной из главных удач праздника. Шон заставил всех хохотать и плакать от смеха, самые забавные его шутки встречали аплодисментами, хотя Холли слегка нахмурилась и под столом взяла Гарри за руку, когда Шон обиняками упомянул заикание Гарри и его увлечение Чарльзом Атласом [105].

Шон первым танцевал с Холли после ее свадебного вальса с женихом. Он прижимал ее к себе, и когда они поворачивались, прошептал:

– Глупышка, вы могли бы выбрать лучшего, но не бойтесь, еще не поздно.

– Я уже выбрала лучшего, – ответила она с холодной и враждебной улыбкой. – Почему бы вам не распространить свое очарование на подружек невесты? Бедняжки как щенки – тоскуют и смотрят с надеждой на каждого проходящего мимо.

Шон встретил этот выговор смехом и на весь остаток вечера передал Холли Майклу. Щелчком пальцев подзывая официанта с новым бокалом шампанского, он с наблюдательного пункта на помосте осмотрел весь навес, высматривая интересных женщин и делая свой выбор на основе не только внешности, но и доступности. Те, что чувствовали его взгляд и вспыхивали, или хихикали, или смело отвечали своим взглядом, тут же занимали место в начале списка.

Он заметил, что Изабелла наконец одолела бабушку и надела мини-юбку, которые сейчас в такой моде. Юбка заканчивалась сразу под округлостями дерзких маленьких ягодиц, и бесстрастным взглядом знатока Шон отметил, что у Изабеллы очень красивые ноги и что все мужчины независимо от возраста смотрели на них, когда она кружила по танцплощадке.

Думая о бабушке, Шон осмотрелся. Ее место за столом пустовало. Потом он отыскал ее. Она за столом у края навеса разговаривала с крупным мужчиной, сидевшим спиной к нему. Они о чем-то серьезно беседовали, и Шона заинтересовала напряженная сосредоточенность бабушки. Он знал, что Сантэн не тратит времени на что попало. Это человек, должно быть, очень влиятелен. Он продолжал об этом думать, человек слегка повернулся, и Шон узнал его. Сердце его виновато дрогнуло. Это был министр внутренних дел Манфред Деларей. Именно он замял обвинения против Шона под обещание покинуть страну и никогда не возвращаться.