Инженер и Постапокалипсис - vagabond

— Никуда не уходи, слышишь? Скоро доберусь до тебя, — обратился к Эндрю.

— Нет, Дэвид, — неожиданно оборвал он меня, отчего замер в непонимании.

Голос обычно запуганного и неуверенного в себе пациента прозвучал на удивление твердо и решительно, хотя он все еще никак не решался поднять на меня глаза. Собравшись с силами, Эндрю все же посмотрел на меня, и разглядел в его взгляде уже не привычную обреченность и апатию, а куда более страшные горечь и сожаление.

— Я так больше не могу, — проговорил он, — ты и так за эти несколько месяцев сделал для меня больше, чем все остальные вместе взятые за всю мою жизнь! Ты единственный за все время увидел во мне человека, а не никчемного психопата, относясь ко мне с пониманием и уважением! Ты жизнью своей рисковал, спасая меня, в то время как только подвергал нас обоих опасности! Тянул тебя на дно! Так больше нельзя… У тебя есть шанс выбраться из этого ада, а у меня его нет: лечебница никогда не отпускает своих пациентов. Не хочу, чтобы ты погиб по моей вине. Твое место не здесь. Не имею права больше ничего требовать у тебя, а тем более тянуть тебя вниз, как бесполезный балласт. Иди. Выбирайся из клиники теми путями, которые тебе известны. А я… — его голос дрогнул, — останусь тут. Потому что такова моя судьба.

От услышанного моя голова начала кружиться, даже был вынужден взяться рукой за стену, чтобы хоть как-то сохранить равновесие.

— Что ты говоришь?! — в ужасе закричал. — Какая судьба? Мы должны выбираться из клиники!

— Нет, Дэвид, — снова покачал головой Эндрю, опуская взгляд, — никуда не пойду больше. Ты… ты очень добрый. У тебя доброе заботливое сердце, но тебе никогда не понять нас. Они отняли у нас слишком многое, для нас нет больше никакого другого пути. Мы все связаны с этим местом неразрывно, потому что здесь осталось слишком много наших слез и боли. Никому из нас не дано выбраться отсюда, потому что мы перешли черту невозврата. А ты… для тебя еще не все потеряно. Ты можешь выбраться, потому что у тебя есть то, что отняли у всех нас: воля и стремление к жизни. Так иди. Не имею права мешать тебе выбраться.

— Боже… — не веря в то, что слышу, протянул, — ты мой пациент, в ответе за тебя! Не могу просто так уйти, бросив тебя! Это неправильно, не по-человечески! Непрофессионально!

— Уже все решено, — обреченно ответил тот, — так будет лучше для всех.

Просто не знал, что ответить на такое. Но одна вещь была предельно ясна: если оставлю Эндрю одного, он погибнет.

— Что ты решил?! Это неправильно, понимаешь, неправильно! — безуспешно пытаясь достучаться до него, прокричал. — Не могу оставить тебя здесь, зная, что ты нуждаешься в помощи! Ты хочешь, чтобы винил себя всю оставшуюся жизнь в том, что бросил тебя в беде? Хочешь, чтобы весь остаток своих дней прожил с чувством вины?

— Тебе не за что винить себя! — ответил он. — Ты сделал для меня очень много. Ты стал моим единственным другом за всю жизнь! Но ты меня не понимаешь! И не сможешь понять! Потому что ты не один из нас! И ты никогда им не станешь! Уходи! Уходи, Дэвид, иначе ты погибнешь!

Стоял в полной прострации от того, что он кричал мне. Как же необдуманно было то, что сделал. Но изменить уже ничего было нельзя.

— Это неправильно, Эндрю, понимаешь, неправильно, — с отчаянием, понимая, что не смогу переубедить его, повторил, — ты не должен оставаться здесь! Это ты погибнешь, если останешься! Осталось совсем немного, понимаешь? Ты готов сдаться у финишной прямой?

— Почему мне никто никогда не давал права принимать решения?! — вдруг с внезапно накатившей злостью прокричал он. — Все за меня всегда решали! Должен идти туда, лежать там, принимать таблетки, когда говорят, есть, что говорят, отвечать на вопросы, когда задают, молчать, когда не спросили, а если с чем-то не согласен, то сразу на фиксацию и в наблюдательную палату! Не согласен и с этим — тогда бьют! Вдвоем, втроем! А я хочу принимать решения сам! Хочу жить, как человек! Я человек! Человек! Дай мне хоть раз в жизни принять решение самостоятельно!

Это было нечестно по отношению к нему — лишать его такого права после всего, что он пережил. Но с другой стороны, он был психически больным, недееспособным, и принимать за него решения, которые пошли бы ему во благо,