"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

- Кто уедет? - услышала она шепот сзади: «А, милая невестка?»

Элиза обернулась. Он стоял, сцепив руки за спиной, в бархатном пиджаке, и пахло от него сандалом. Поредевшие волосы были зачесаны назад, прикрывая лысину. Элиза только сейчас заметила, что у свекра покраснели белки серых глаз.

- Какой он огромный, как бык, - отчего-то подумала девушка, - он меня на две головы выше.

- Никто, - Элиза сжала губы, - я просто…

- Зайди ко мне, - приказал свекор, кивнув на открытую дверь спальни, - я хочу с тобой поговорить кое о чем.

- Но маленький…, - запротестовала Элиза. Барон, взяв ее железными пальцами за руку, подтолкнул в сторону своей комнаты: «Кормилицы сейчас вернутся, не волнуйся». Он закрыл за девушкой тяжелую дверь и наложил на нее засов.

Бархатная занавеска, разделявшая кабинку для исповеди, заколыхалась. Священник вдохнул запах ландыша и мягко сказал: «Славьте Бога, ибо Он благ».

- Ибо вовеки милость его, - донесся до него голос женщины, заскрипела скамья. Священник подумал:

- Какие у нее грехи? Верующая женщина, жена, молодая мать…, Свекра она не любит, но здесь его светлость барона, - он усмехнулся, - мало, кто любит.

Элиза стояла на ступенях церкви, кутаясь в накидку. Все еще было солнечно, но дул резкий, пронзительный ветер. Дым, висевший над шахтами, несло куда-то вдаль, на север.

- Давид через два дня уезжает…, - с тоской подумала она, - домой. Туда, на север…, Если бы я могла сказать кому-нибудь…, Не Виллему, - она почувствовала, как слезы наворачиваются ей на глаза, -Давиду, или на исповеди…, Но я не могу, не могу…, - Элиза прошла мимо рудничной больницы:

- Он там, на приеме. Нельзя…, - она взглянула на крыльцо школы и пообещала себе:

- В следующем году, когда малыш подрастет, вернешься сюда…, В следующем году…, - она достала из ридикюля платок и вытерла глаза:

- Это испытание твоей веры. Ты мать, ты должна спасти малыша. Он круглый сирота, у него нет никого, кроме тебя. Это все ради него…, - Элиза закусила губу.

Свекор сказал, что отдаст ребенка в приют, если она, Элиза, не будет делать того, что ей велено.

- Но это ваш внук, - попыталась возразить Элиза и схватилась за щеку. Барон хлестнул ее по лицу: «Молчи и слушай меня». Ее никогда не били. Покойный Жан и не мог подумать о том, чтобы ударить дочь. В монастыре девочек наказывали, оставляя их переписывать Библию, или запрещая передачи от родных. Когда свекор швырнул ее на персидский ковер в спальне, Элиза сжалась в комочек и задрожала. Из-за двери были слышны голоса кормилиц. Маленький проснулся и захныкал:

- Нельзя кричать, - велела себе Элиза, - нельзя звать на помощь. Он может навредить маленькому, ударить его…, Господи, нет! - замерла Элиза, вспомнив белокурую голову ребенка. Мальчик, сыто посапывая, засыпал у нее на руках: «Господи, только не это….».

Свекор наклонился над ней. От барона пахло сандалом и вином, что он пил за обедом. Он посмотрел в заплаканное лицо невестки. В свете газового рожка ее волосы казались золотистыми, большие, серые глаза взглянули на него:

- Дядя Виллем…, прошептала Элиза, - пожалуйста, не трогайте маленького…, Я сделаю все, все что угодно…, - она уткнулась лицом в ковер. Виллем шепнул в нежное ухо: «Если мой сын что-нибудь узнает, ты станешь вдовой, это я тебе обещаю». Он увидел, как оцепенела спина в темном шелке. Невестка начала появляться в трауре. Она только мелко закивала. «Вот и хорошо, - подытожил Виллем, - я тебя сегодня навещу».

Элиза медленно поднималась по дороге к замку. Серые стены уходили в яркое, синее небо. Она, обернувшись, посмотрела на черепичные крыши поселка:

- Это все ради них. Ради мальчика, ради Виллема…, Он ни перед чем не остановится…, - маленькие, детские пальцы задрожали.

Свекор приходил к ней, когда муж был на ночной смене.

- Это не со мной, - говорила себе Элиза, покорно делая все, что он ей приказывал, - потом…, потом я забуду обо всем этом. Он умрет, от удара. Он много пьет, курит, переедает…, Он умрет, и мы все будем свободны.

В первую ночь ей было больно, так больно, что муж потом, заметив ее побледневшее лицо, неловкие движения, озабоченно, спросил: «Что случилось, милая?». Элиза отмахнулась:

- Продуло. Сейчас сильные ветра. Надо следить за мальчиком, чтобы он не простудился.

Она ощутила, как муж пожимает ей руку и едва заставила себя не разрыдаться, не признаться ему во всем прямо в малой столовой, за куропатками, что настреляли егеря свекра, за бургундским вином. Она искоса взглянула на барона. Свекор улыбался. Тогда, у себя в спальне, свекор пригрозил Элизе, что расскажет сыну о бесплодии. «Он ездил в Лувен, - поняла Элиза, - следил за мной…». Она ответила, что Виллем все знает. «И тогда, - мрачно подумала Элиза, - тогда он меня ударил, а потом…»

Она переоделась у себя в гардеробной и спустилась вниз, в комнаты сына. Она ненавидела, когда барон брал малыша на руки. Элизе хотелось вырвать ребенка и закричать:

- Не смей! Не смей касаться его, грязный развратник, шантажист, человек, который угрожает убить собственного сына, чтобы…

Она замерла у двери детской:

- Он может. Может сделать так, что Виллем погибнет. Это шахта, там бывают несчастные случаи. А если и Маргарита…, Однако, она покончила с собой. В ту ночь, никого, кроме нас двоих, в доме не было…, - Элиза велела себе не думать об этом. Она открыла дверь, услышав детский лепет.

Свекор сидел в большом кресле, держа на коленях ребенка.

- Тяжелый, - одобрительно сказал Виллем, окинув Элизу оценивающим взглядом, - он хорошо ест. И высокий будет, в меня…, - он поцеловал укрытую кружевным чепчиком голову младенца. Элиза, до боли, сжала пальцы: «Давайте его мне, дядя Виллем. Накрывают на стол».

Свекор поднялся:

- Поужинаем вместе. Твой муж сегодня в ночь работает. Проведем тихий, семейный вечер…, - Элиза увидела, как барон ей подмигивает. Девушка едва справилась с тошнотой.

Виллем шел в столовую, думая, что он понимает мальчишку. Невестка оказалась неумелой. Он предполагал, что сын женился девственником, и мало что знает, даже после года брака. Однако это было неважно. Барон обучил невестку кое-чему, но главным было другое. Она была вся мягкая, нежная, покорная, она молчала, как это и было положено женщине. Когда Виллем уходил, он видел, что невестка, одевшись, взяв в руки четки, опускается на колени. «Монашка, - усмехался барон, - их у меня еще не было. Все равно, - он оглядел накрытый к ужину стол, - все равно, в ней что-то есть. Хотя все ее упрямство, это игра. Хватило пары пощечин, чтобы она поняла, кто здесь хозяин. Я хозяин, - он расставил ноги и взглянул на хрусталь и серебро: «Она никогда не признается мальчишке. Я ей сказал, что жизнь мужа и ребенка, у нее в руках. Да и не поверит ей Виллем».

За ужином муж и свекор говорили, что добыча угля на «Луизе» вернулась к обычным объемам. Доктор Кардозо через три дня уезжал. Свекор, на Рождество, собирался устроить торжественный обед. Элиза ковыряла мясо, не в силах поднять глаза, и посмотреть на торжествующее, довольное лицо свекра.

Она проводила мужа в переднюю и перекрестила его:

- Будь осторожней, пожалуйста.

Виллем обнял ее: «Я тебя люблю, милая…, Я говорил с Давидом. Он летом семью в Остенде везет. Маленькому тоже надо побыть на море. Я возьму отпуск, поедем все вместе, хорошо?»

Элиза кивнула, потянувшись, поцеловав его в щеку. Муж был в рабочей куртке и штанах. Она вдохнула запах угля. «Я тебя люблю, - ласково повторил Виллем, - ложись сегодня спать пораньше. У тебя усталое лицо». Элиза проследила, как муж идет через двор замка в конюшни. Она села на каменный подоконник, вспомнив темные глаза Давида и его голос: «Я всегда буду рядом с вами, всегда…»

- Знал бы он, - горько подумала Элиза, - знал бы, что я…, Господи, - она перекрестилась, - я не могу закончить свою жизнь, как Маргарита. Это грех, страшный грех, и у меня муж, сын…, Я им нужна, - она еще посидела немного, успокаиваясь, и пошла в детскую. Элиза долго качала Виллема, слушая его младенческое дыхание, напевая песню о снах, падающих с дерева.