Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

Маша покачала головой, погладив свой выпуклый живот, и вздохнула: «С дитем все хорошо, толкается, как и положено ему»

— Ну и что ты тогда плачешь? — Марфа улыбнулась. «Понятно, что на сносях — дак мы все рыдаем, голова у нас набекрень.

Я, помню, с Федькой опять же, весь гарем загоняла. Это мне не так, это не нравится, подайте другое, уйдите вон, куда ушли — вернитесь! Даже на Селима орала, а он терпел», — Марфа усмехнулась и вдруг увидела, как ползут по Машиным щекам крупные слезы. Невестка уронила голову в руки и разрыдалась всерьез.

Марфа отставила бокал и обняла Машу. «Ну чего ты — боишься? Дак мы с тобой бабы здоровые, каждая вон уже по паре родила, опростаемся — и не заметим, поверь мне. Хоть у тебя с близнецами и тяжело вышло, дак в этот раз вряд ли так же будет. Тем более что Степан приедет, Петька, — Марфа вздохнула, — не знаю, успеет ли. А срок у нас одинаковый, может, и родим в один день».

Маша молчала, сцепив — до белизны, — пальцы. «Степан, да», — вдруг сказала она незнакомым, — Марфа поежилась, — холодным, голосом. «На днях, говоришь, приезжает он?»

— Да ты сама ж мне письмо и показывала, — потормошила ее Марфа. «Маша, ты как себя чувствуешь? У тебя голова не болит? Мушек нет перед глазами? Ты, если что, скажи мне — если такое дело, то лежать тебе надо, а не бегать. Хочешь, я тебе настой сделаю, и за миссис Стэнли отправить надо».

— Не надо, — Маша вдруг поднялась и подошла к окну, прижавшись к нему лбом. Лицо горело, и она, глубоко вздохнув, повернулась к Марфе.

Бронзовые волосы невестки были заплетены в косы, она сидела, держа в ухоженной, с розовыми, отполированными ногтями, руке, серебряный бокал, на пальце переливался большой изумруд — подарок мужа, и даже ее домашнее, просторное, медного шелка платье, было отделано дорогим кружевом.

Зеленые, в темных ресницах глаза Марфы смотрели на Машу — спокойно и уверенно.

— Травы я у тебя искала, — сказала Маша, и закрыла глаза, чтобы не видеть этого ясного взора.

— Какие? — услышала она голос Марфы.

— Чтобы дитя скинуть, — стиснув руки, — до боли, — ответила ей невестка.

Марфа еще отпила из бокала и посмотрела на темную, изящную голову Маши.

— Грех это, — коротко сказала женщина.

— Ты ж сама говорила, что настои пила, и, что будешь опять, как дитя откормишь, — зло сказала Маша.

— То дело другое, — Марфа положила руку на живот — ребенок вдруг стал толкаться, ровно ему не нравилось, о чем шел разговор.

— Мне, дорогая моя, не с руки было детей каждый год рожать — я, как ты знаешь, без мужа все это время жила.

А что буду я травы пить — дак Петька про то знает, и согласен — когда решим еще дитя зачать, дак я и брошу.

— Ты думаешь, я не хотела от Степана рожать? — Маша расплакалась. «Я хотела, но получилось…»

— Получилось так, что это не Степана ребенок, верно ведь? — тихо спросила Марфа. «Ну, так, Маша, ты ж не девица невинная, — знаешь, что бывает, коли ты для мужчины ноги раздвигаешь».

— А ты не раздвигала, у тебя двое от Духа Святого родились? — прошипела Маша.

— Я, Мария, уверена была, что мужа моего в живых нет. Так что ты меня в блядстве-то не обвиняй, не получится, — вздохнула Марфа.

Маша молчала, не вытирая слез.

— Срок-то у тебя какой, на самом деле? — спросила Марфа. «Без вранья, только — когда рожать тебе?».

— Да вот скоро уже, — Маша еще ниже опустила голову.

— А Степану ты, что думала сказать — что раньше срока родила? Что дитя это с того времени, как он тогда, что мы с Петей ссорились, мирить нас приезжал?» — Марфа поднялась и походила по комнате.

— Да, — неслышно прошептала Маша.

— Как он в тебя той ночью кончил, дак ты, наверное, потом на коленях Иисуса благодарила, — усмехнулась ее невестка.

Маша, покраснев, молчала.

— Я у тебя в ящике книгу видела, — Марфа присела и взяла невестку за руку. «Его это дитя?

Знаешь ты, что с ним случилось? — закусив губу, проговорила Маша.

— Его, — неслышно ответила Маша. «Да, в августе еще я письмо получила. Он и не знал, что я понесла, а теперь…» — она пожала плечами.

— Теперь да, — Марфа вдруг, решительно, проговорила: «Вот Степа приедет, ты ему это все и расскажи».

— Лучше я удавлюсь, — безразлично сказала невестка и вздрогнула — Марфа хлестнула ее по щеке.

— Удавиться каждый может! — женщина сцепила зубы. «Ты, Маша, все эти годы, как у Христа за пазухой жила, а подумай, как мне было!

Только ни разу, ни разу у меня руки к веревке не потянулись — потому как я мать, и детей своих вырастить должна. Тако же и ты — и мальцов своих, и того, что в чреве у тебя сейчас».

— Дак, может, и не говорить Степе-то? — измученно шепнула женщина. «Зачем ему знать?»

— Затем, милая, что лгать-то нам Иисус не заповедовал, — вздохнула Марфа. «Вона, я бы тоже могла Петьке сказать, что Федосья от него — месяц сюда, месяц туда, десять лет назад дело было, кто разберется? Однако же я ни мужу своему, ни детям неправды говорить не собираюсь, и тебе не советую».

— А ежели Степа меня выгонит? Куда мне идти-то тогда? — Маша опять разрыдалась.

— Вот завтра он приедет, так и узнаешь, какое его решение будет, сейчас чего гадать? Умой лицо, и пошли к детям — а то, что мы за матери, сидим тут, плачем, а чада без присмотра, — Марфа поднялась.

Он спешился, и увидел, что в дверях усадьбы стоит Марфа, держа за руки близнецов.

Мальчишки вырвались и, — как всегда, — полезли на него, ровно на корабельную мачту.

Он обнимал сыновей, и слушал. Они говорили про ветряную мельницу, про птичьи яйца, про пони, про то, как Майкл упал и ударился коленом, и совсем, совсем не плакал, не то, что Лиза, она вечно ноет. Они шептали ему, что Федька — противный, нет, не противный, это Федосья противная девчонка, слишком много о себе возомнила. Они были уверены, что папа, — ну уж точно, — привез им из Лондона что-то интересное, а, может, быть, не только из Лондона, но и откуда подальше. Они обнимали его, говоря, что они с Федей доделали на ручье запруду и приладили к ней колесо, и оно крутилось, а теперь на ручье лед и совершенно невозможно, невозможно показать это папе, но оно крутилось, все видели!

— Крутилось, крутилось, — сказал Степан, улыбаясь, вдыхая запах детей. «Я верю».

Близнецы смотрели на него синими, будто море глазами, и он еще раз, прижав их к себе, потерся о нежные щеки.

— Вон, видите, — показал он на седло. «Весь мешок для вас пятерых. Снимайте да и бегите в детскую».

Дети пронеслись по ступеням маленьким ураганом. Степан улыбнулся и поцеловал Марфу в висок:

— Ну, здравствуй, сестрица. Марья-то где? Или случилось что? — Степан вдруг испугался — как-то странно смотрела на него Марфа, ровно хотела что-то сказать и сдерживалась.

— Нет, здорова она, — Марфа помолчала. «У себя».

— Все в порядке? Дети-то как? — Степан видел, как отхлынула кровь от щек сестры.

— С детьми все хорошо, — Марфа внезапно повернулась и стала подниматься по лестнице. «Я с ними побуду».

Степан в два шага догнал ее и встряхнул за плечи: «Марфа!»

— Иди к жене своей, Степа, — не оборачиваясь, сказала та.

Он не верил, не мог поверить, и еще раз переспросил: «Не мой?»

— Нет, сквозь рыдания сказала жена. «Не могу я врать далее, Степа. Не твое это дитя».

Степан не понимая, не сознавая, что делает, уже сжал кулак, но вдруг вспомнил: «Отродясь на женщину руку не подыму».

— Да как ты могла-то? — спросил он, сдерживаясь. «Шлюха дрянная! Я тебя сейчас за порог голой выброшу — иди к своему… — он выругался, — или в бордель. Там такие подстилки всегда в цене — на жизнь себе заработаешь».

Она сидела, съежившись в кресле, и Степан вдруг вспомнил, как первой брачной ночью она точно так же забивалась в угол — будто раненый зверек.

Он вдруг, с отвращением, посмотрел на ее аккуратный, округлый живот.

— Однако, все же спасибо, что ты мне сказала, — зло проговорил Воронцов. «Хоть не буду чужого ублюдка воспитывать».

— Степа, но ведь ты сам Пете говорил…, - подняла заплаканное, распухшее лицо жена.

— А ты что, Мария, думала, что я умер? — ядовито спросил Степан. «Ты поэтому решила с другим в постель лечь? Да нет, вроде я живой был — что тогда, что сейчас. Так что ты себя с Марфой не равняй — ты поблядушка просто».

Он с удовлетворением увидел, как дернулась, ровно от удара, Маша.

— Кто отец? — устало спросил Степан. «Или ты не знаешь?».

— Зачем тебе? — всхлипнула женщина.

Он остановился рядом и сказал: «А ну посмотри на меня».

Маша покорно подняла глаза. «Трогать я тебя не хочу и не буду, — медленно сказал Степан, — хоша бы любой другой муж тебя бы до смерти забил, и правильно бы сделал. Но мне к тебе даже пальцем единым прикасаться противно, тварь развратная.

А с кем ты блудила — того я убью, иначе нельзя, ибо тут честь моя затронута. Ну, кто он, говори!»