«Мир приключений» 1968 (№14) - В. Пашинин

Сердце Матвея ныло от ненависти и ужаса.

В Елисаветграде Матвей быстро вошел в группу анархистов. Они были его старыми знакомыми.

Осенью, когда гетманская варта арестовала в Николаеве членов подпольного Одесского губкома партии, комсомолец Бойченко по заданию большевиков ездил в Елисаветград аннулировать явки. Конечно, ни тогда, ни сейчас никто из анархистов не догадывался, что шестнадцатилетний Чистюля, как его прозвали, коммунист. И в партию его приняли даже без кандидатского стажа. Существовало такое положение для тех, кто с оружием в руках защищал Советскую власть. А Матвей Бойченко в четырнадцать лет сражался вместе с рабочими Николаева на баррикадах, когда они три дня не пускали в город австро-германских оккупантов. И конечно же, никто из анархистов и подумать не мог, что тихий и скромный Чистюля, знавший, как «Отче наш», многие сочинения апостолов анархизма, — чекист. Да узнай такое, они не пристрелили бы, а растерзали Матвея.

Но проникнуть в святая святых, к секретам «легальной» организации, Бойченко все же не удавалось. А тут еще из разговоров анархистов Матвей узнал, что тайный съезд «Набата» прошел. Об этом проговорились в штаб-квартире набатовцев, у Якова Суховольского, где Матвей, подобно многим парням-анархистам, исполнял обязанности «мальчика за все»…

Машинально разжигая примус, наливая воду в чайник, Матвей лихорадочно думал, как же теперь быть… Как достать у Волина хотя бы резолюцию съезда? «Хотя бы»! Ничего себе!

А в голове вместе с ударами взволнованного сердца отдавалось: «О-поз-дал… О-поз-дал…»

Со двора послышались голоса Миши Злого, Януса, Вальки и других пареньков-анархистов, таких же «воспитанников», как он. Сначала Матвей, занятый своими мыслями, не обращал внимания на спор. Но настойчиво повторяемые слова «атаман Григорьев», «комсомольцы» заставили его прислушаться. Потом он вышел на крыльцо. Его обступили. Подскочил Миша, по кличке «Злой»:

— Ты, умная голова, скажи, кто такие григорьевцы? Матвей рассказал обо всем увиденном в пути и что ему пришлось пережить.

— Ты и вправду умная голова, Чистюля! — воскликнул порывистый Миша. — Выходит, правы комсомольцы, называя Григорьева просто бандитом!

— Насчет комсомольцев — не знаю, — осторожно заметил Бойченко…

Через день после этого разговора в квартире Суховольского собралось человек тридцать анархистов. Главный теоретик «Набата» Волин первым взял слово.

Он старательно оправдывал бунт григорьевцев, утверждая, будто советское командование обидело атамана, и в заключение заявил, что с Григорьевым необходимо как можно скорее установить связь.

«Набатовцы готовы сотрудничать и с Махно, и с Григорьевым, лишь бы те воевали против Советской власти!» — понял Матвей.

После Волина выступило трое в поддержку его предложения. Волин был признанным авторитетом для набатовцев, и казалось, собрание можно было закрывать, но тут поднялся Миша Злой.

— Как это понимать? — выкрикнул он звонким мальчишеским голосом. — С кем связь? С бандюгами? Черта лысого! Мы должны поступить иначе! Вместе с коммунистами и комсомольцами выгнать григорьевцев из города. Я первый возьму винтовку и пойду в комсомольский отряд!

Никогда Матвей не видел Мишу таким взволнованным.

Суховольский вскочил и развел руками:

— Миша! Что с тобой? Разгромили, разрушили… Ну и что? Никуда ты не пойдешь. Это же абсурд!

— Нонсенс! — Тщедушный теоретик Волин вскинул руку с воздетым указательным пальцем.

Миша усмехнулся. Матвей видел — это была злая и уверенная усмешка человека, знающего, что он делает.

— Что ж, Яков, по-твоему, бандиты могут разбить типографию, где работаю я и мой отец? Разрушить завод Бургардта, Эльворти? Там работают многие анархисты. Вот хоть Наташа, Генка, Валька. Это же наше, народное, не буржуйское! Это нам надо защищать.

— Конечно! — поддержал его Валька. — Чего говорить!

— Мы вместе с Мишей! — закричали ребята. Волин надел пенсне, откинулся на спинку стула:

— С ума посходили! Ну скажи ты им, Матвей! Скажи ты им, что они олухи царя небесного!

Матвей почувствовал — кровь отлила от лица, когда он поднялся.

«Черт дернул Волина… — подумал он. — Миша, конечно, прав. Да и какие ребята анархисты. Они рабочие парни и просто запутались. Их место с комсомольцами. И мое там!» Но в памяти всплыл ровный голос Абашидзе; «При всех обстоятельствах ты должен оставаться с набатовцами».

Бойченко огляделся. Все смотрели на него. Он сказал:

— Вопрос сложный… Правые анархисты, бакунинцы, поступили бы так же. Надо подумать… — и сел, вперился в стол.

— Эх, ты!.. — воскликнул Миша. — Холуй! Трус и подлец!

Волин вскочил и загородил Матвея, словно Миша бросил в него не слова, а камни.

Матвей ничего не видел: глаза застилали слезы горечи, обиды и боли. Когда же ему удалось справиться с собой, он понял: молодежная группа покинула анархистов. Остальные разошлись тихо, незаметно.

У стола сидел Волин, мерно постукивая пальцами по крышке. Тощий, сутулый Гордеев катал хлебные шарики, а румяный Суховольский устроился на подоконнике и глядел в небо.

— На войне как на войне! — теребя бороденку, сказал Волин. — Люблю определенность. Я тобой доволен, Матвей. Вот победим — и отправим тебя в Кембридж или Оксфорд. Я уверен, нам будет не стыдно передать знамя анархизма в твои молодые, горячие руки.

— Эх, — протянул Яков, — выпить бы! А тут протокол съезда. Резолюция…

— Эврика! — хлопнул в ладоши Волин. — Мы поручим переписать их Матвею. У него же каллиграфический почерк! Ну, черт возьми, по маленькой!

Бойченко онемел от радости.

Соскочив с подоконника, Яков подошел к столу:

— Имей в виду, Матвей, это секретнейшие материалы.

Переписывая документы, Матвей наткнулся на фразу, которая была ключом ко всем действиям «Набата»: «Наступает давно предвиденный анархистами момент, когда масса населения, не удовлетворенная в своих чаяниях и разочарованная в последней социалистической (читай: Советской) власти, готова вступить с этой властью в решительную борьбу». Выходило, что поездка для «уламывания» Махно, которую решил предпринять Волин, заигрывание с григорьевцами — явное стремление анархистов пристроиться к вооруженной банде, взять на себя «идейное руководство» ею.

Чекисты напали на след организаторов мятежа в Николаеве слишком поздно: они уже были арестованы. Оказалось, что двое из них засланы деникинцами, двое других — григорьевцы.

Выяснилось, что когда Григорьев рассчитывал пойти на Киев и Харьков, он оставил на станции Долинская «окремый курень» Ткача. Задания ему были даны весьма деликатные. Ткач установил связь с батькой Варавой, махновцем, действовавшим отдельно от бригады. Кроме этого, отобрав десятка два надежных хлопцев, Ткач отправил их в Николаев, наказав проникнуть в гарнизон и прежде всего — во флотский полуэкипаж.