Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - Франц фон Папен

Когда я вновь в конце 1951 года посетил Стамбул, чтобы организовать наконец, после длительной задержки, перевозку в Германию своей мебели и личных вещей, которые я там оставил, мне удалось узнать еще кое-какие подробности. По всей видимости, Цицерон провел часть прошедшего с той поры времени в Египте, но когда узнал, что компания «Двадцатый век – Фокс» снимает на месте событий фильм о его истории, то поспешил в Стамбул, чтобы предложить свои услуги. Однако его желание сыграть в картине роль самого себя не было удовлетворено. После этого он опять исчезает из поля зрения, хотя однажды появилось сообщение о его аресте турецкой полицией. Когда в июле 1951 года зять Риббентропа Йенке случайно утонул в Босфоре, турецкая газета «Vatan» в репортаже о его трагической смерти еще раз вспомнила о Цицероне. Неделей раньше их корреспондент брал у Йенке интервью и среди прочего поинтересовался, не находится ли Цицерон до сих пор в Турции. «Полагаю, это так, – будто бы ответил Йенке. – В прошлом году он подослал ко мне свою дочь с требованием заплатить ему 15 000 фунтов стерлингов. Естественно, я отправил ее назад с пустыми руками. Пару раз я видел его в Пэра, но он только вежливо приподнимал шляпу и проходил мимо».

Несмотря на прохладную реакцию месье Менеменджиоглу на авансы западных союзников, различные британские миссии в Анкаре не теряли надежды. В турецком Генеральном штабе была группа офицеров, поддерживаемая отделом печати, которая считала, что объявление войны неизбежно. Напротив, в другой группе, куда входил недавно вернувшийся в Анкару из Берлина турецкий посол месье Хюсрев Гэрэдэ, существовало мнение, что огромное большинство членов правительственной партии и армии не желает разрыва с Германией. Мои личные отношения с правительством продолжались на основе полного доверия, и на Новый, 1944 год мы с женой получили в подарок от месье Менеменджиоглу восхитительный набор турецкого столового серебра ручной ковки.

Реакция англичан на неприлично завышенные, по их мнению, требования поставок военной техники вылилась в язвительные нападки на Генеральный штаб турецкой армии и в первую очередь на его начальника маршала Чакмака. Они доказывали, что маршал слишком стар, ничего не понимает в требованиях современной войны и занимает обструкционистскую прогерманскую позицию. Президент, как видно, счел необходимым пойти на уступки и решил расстаться с маршалом, который многие годы был его другом и сослуживцем. Его преемниками стали генерал Кязим Орбай и генерал Салих Омуртак, которые, надо полагать, больше устраивали западных союзников.

Февзи-паша – маршал Чакмак, вместе с которым я воевал в 1918 году на реке Иордан и который был одним из главных архитекторов революции Ататюрка, был в действительности фигурой значительно более крупной, чем подразумевает звание начальника Генерального штаба. Он являлся абсолютным авторитетом по всем вопросам, касавшимся вооруженных сил, и пользовался, вероятно, самым большим доверием среди всех деятелей современной Турции. Поэтому его смещение было встречено с весьма противоречивыми чувствами. Было бы большой ошибкой навешивать на этого выдающегося военного, как и на любого из его ведущих генералов, ярлыки прогерманских или пробританских симпатий. Они были турецкими патриотами, и их первейшей заботой являлось обеспечение безопасности и благосостояния своего народа.

Я уехал на несколько дней из Стамбула в Бруссу, где с помощью ванн с минеральной водой надеялся подлечить ревматизм. Моя поездка была вскоре прервана новостью, которую привез один из сотрудников посольства. К англичанам перебежал один из ведущих сотрудников абвера в Стамбуле доктор Фермерен. Он был женат на графине Плеттенберг, которая приходилась мне дальней родственницей. Графиня была истовой католичкой и обратила в свою веру мужа. Вдобавок ее религиозные убеждения породили стойкое отвращение к нацистскому режиму, разделявшееся обоими супругами. Какое бы восхищение ни вызывали их взгляды (а я в действительности пошел на то, чтобы добыть для нее разрешение Берлина выехать для соединения с мужем), теперь практически не оставалось сомнений в том, что британцы получили подробнейшую информацию о нашем отделении абвера – по крайней мере, так предпочитали думать в Берлине. Инцидент вызвал в столице оцепенение, а партийные круги, не теряя времени, обвинили меня в организации всего дела. Важнейшим следствием этого инцидента стало решение Гитлера об изъятии абвера из-под контроля адмирала Канариса и вермахта и передаче его под начало Гиммлера. Я поспешил в Стамбул, но добиться отмены решения Гитлера не смог. Мое собственное положение в Берлине сильно пошатнулось, а партия шумно требовала отдачи меня под суд. Впоследствии мне довелось узнать, что примерно в это самое время гестапо разработало план посылки в Анкару целого самолета испытанных эсэсовцев, переодетых в штатское, с приказом похитить меня и вывезти в Берлин. Очевидно, в конце концов Гитлер не позволил так обойтись со мной, хотя Риббентроп уже обозначил свое согласие с этим проектом.

3 февраля британская военная миссия покинула Турцию. Надежда на проведение в Салониках запланированной на 15-е число текущего месяца операции иссякла. Британцы наконец поняли, что сломить упорное нежелание турок принять участие в войне невозможно, в связи с чем всю балканскую операцию придется отменить. В английской прессе по поводу этого дипломатического и военного провала поднялась кампания резкой критики, а британские отношения с Турцией ухудшились до предела. 8 февраля я имел удовольствие пригласить в посольство весь турецкий кабинет министров на концерт знаменитого пианиста Гизекинга. Месье Менеменджиоглу не пытался скрыть свое беспокойство по поводу сложившейся ситуации и сказал, что Турция не может допустить дальнейшего ухудшения отношений с ее британскими и американскими союзниками. Он вынужден изыскивать какие-то пути к взаимопониманию, и мне стало ясно, что он размышляет о наших экономических связях.

Правительство в Берлине ничуть не стремилось хоть чем-то облегчить положение турок. Отношения Германии с Венгрией достигли такого напряжения, что премьер-министр месье Каллаи, опасаясь покушения на свою жизнь, однажды ночью укрылся в турецком представительстве. Крайне обозленный Риббентроп телеграммой потребовал от меня надавить на турецкое правительство с тем, чтобы оно отказало месье Каллаи в праве политического убежища. Не желая ставить под угрозу жизнь этого государственного деятеля, я в разговоре с месье Менеменджиоглу удостоверился, что турки не намерены отказываться от права на экстерриториальность своего представительства, а потому известил Риббентропа, что вопрос об отказе в политическом убежище поднимать бессмысленно.