Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита - Юрий Брайдер

К счастью, очередь старейшин иссякла прежде, чем опустел мешок. На площади перед храмом наступила тишина. Каплюжники, отведавшие мозголома, ждали обещанной благодати, с трепетом вслушиваясь в свои новые ощущения. На лицах остальных был написан немой вопрос: что же сейчас будет. Мастеровые, чинившие эшафот, для лучшего обзора даже на виселицу забрались.

– Ой, хорошо! – выдохнул вдруг один из старейшин. – Снизошла благодать! Чую, прибывают силы.

– А у меня в штанах прибывает! – похвалился дед с бородой по пояс. – Где тут у вас бабы гулящие обитают?

– Ну и дела! – Кто-то отбросил костыль. – Ноги слушаются! Хоть в пляс пускайся!

– Слава Богу Мозголому! – дружно загалдели остальные. – Счастье-то какое привалило! Дождались наконец истинной веры!

– Ну как? – воззвал я к толпе. – Снизошла благодать? Чувствуете себя богами? Получили, что хотели?

Громовое: «Да!» и «Почти!» – заглушило отдельные «Нет».

– А коль так, – продолжал я. – Ступайте по пути, который указывает вам Бог!

Тут я совершил ошибку. Или меня подвело весьма приблизительное знание языка. А может, меня не так поняли. Только вместо того, чтобы разойтись по домам (именно это я и имел в виду), приобщившиеся к Богу Мозголому каплюжники направились туда, куда их гнало затуманенное сознание и расторможенные инстинкты. Одни искали баб, другие пиво, третьи просто мерились силой, выясняли отношения и вспоминали старые долги. Как ни печально, но я оказался прав почти во всем – Бог Мозголом даровал людям силу, возбудил страсть, вернул здоровье и освежил память. Правда, всего на пару часов.

– Завтра у них будут болеть не только мозги, но и зубы, – сказал Хавр. – Пора сматываться.

– Пожалуй, ты прав, – согласился я. – Пророком такого Бога, как Мозголом, нельзя оставаться больше одного дня.

Хавр подобрал свое ружье, и мы, увлекая за собой Ирлеф, бросились наутек. На самой окраине глинобитно-камышовой столицы каплюжников мы настигли жрецов. Быстро бежать им мешала увесистая цепь.

– Отвечайте, проходимцы, кто есть в этом мире истинный Бог! – строго спросил Хавр. – Важлак или Мозголом?

– Мозголом! – униженно залепетали жрецы. – Нет в мире Бога, кроме Мозголома.

– Эх, дурачье! – Хавр сплюнул. – Легко же вы от своей веры отступились. Пропадите вы пропадом вместе со своей цепью!

Впрочем, затем он передумал и, сменив гнев на милость, выстрелом травила в упор уничтожил замок, соединявший концы цепи. Я тем временем вкратце объяснил Ирлеф суть происходившего.

– Вот что может случиться, если у народа нет ни Заветов, ни истинной веры, – констатировала она, выслушав мой рассказ.

Возразить ей было трудно.

Отмахав приличное расстояние, мы расположились на привал, во время которого Хавр заявил:

– Нам пора выходить на Забытую Дорогу. В те места, куда мы идем, другим путем не добраться. Но тут все непросто. Дорогу эту назвали Забытой не потому, что она никому не нужна, а потому, что она стала опасна. Я схожу на разведку. Нужно выяснить, что там изменилось за время моего отсутствия, а что нет. Пойду один. Его (кивок в мою сторону) я еще мог бы взять с собой, а тебя (взгляд в упор на Ирлеф) нет. Это то же самое, что заставлять одноногого идти по проволоке. Поэтому оставайтесь оба здесь. Если я не вернусь до тех пор, как погаснут угли этого костра, идите обратно в город прежним путем.

Поскольку ранее на случай его смерти я имел совершенно иные указания, напрашивался следующий вывод – или планы Хавра кардинальным образом изменились, или все сказанное им не более чем очередная дезинформация.

– Хавр, разве там, куда ты идешь, опасней, чем здесь? – после некоторого молчания спросила Ирлеф.

– Конечно, – он недоуменно пожал плечами.

– Ты не заметил, что с некоторых пор я стараюсь всегда быть или возле тебя, или в месте, тебе неизвестном?

– Опять… – тяжело вздохнул Хавр.

– Не вздыхай. Я давно подозреваю, что ты можешь как-то влиять на Сокрушения. Говорят, в ваших краях такие люди встречаются. Я всегда боялась, что однажды ты обрушишь Сокрушение на мою голову.

– И что дальше?

– Я снова боюсь за свою жизнь.

– Нужна мне твоя жизнь! Особенно здесь. Я не забыл предупреждения Блюстителей. Кроме того, с тобой остается надежный защитник. Даже сильно захотев, я не смогу причинить ему вреда, а значит, и тебе.

– Хорошо, иди, – она демонстративно подкинула в костер охапку сучьев.

– Можно узнать, что ты об этом думаешь? – спросила она спустя некоторое время.

– Выпытывать у меня что-нибудь – пустое дело. Я не вижу особой разницы между тобой и Хавром. Более того – ты наотрез отказалась мне помочь, а он хоть что-то туманно обещает. Поэтому мое мнение останется при мне. Подождем, чем закончится наш поход. Но ты можешь не бояться за свою жизнь. Я гарантирую тебе безопасность!

Она снова надолго замолкла, а потом, глядя на пляшущие языки огня, спросила:

– Почему ты не остался у златобронников? Их компания подошла бы тебе гораздо больше, чем наша. Дело только в зелейнике?

– Нет. Мне бы это ничего не дало. Их воля не нужна мне точно так же, как и ваша тюрьма.

– Но ведь там тебе обещали любовь. Наверное, для тебя это немало значит.

– Ты слышала, что я ответил.

Я чувствовал, она хочет спросить еще о чем-то, и терпеливо ждал. Наконец Ирлеф решилась:

– Разве то, чем они занимались, и есть любовь?

– Проще было узнать это у самих златобронников.

– Я хочу услышать твое мнение.

– Для некоторых сторон жизни человека имеет значение только та мера, которой он сам пользуется. И все, что касается страсти, – как раз этот случай. Если златобронники считают любовью именно то, что нам довелось наблюдать, стало быть, так оно и есть. Для них, само собой.

– А для тебя? Для таких, как ты?

– Любовь… – Я усмехнулся. – О любви можно говорить бесконечно… Любовь – это голод души. Сладкое безумие. Любовь способна подвигнуть человека на любые жертвы. Она делает труса отважным, слабого – сильным, ничтожного – гордым. И только дурака сделать умным она не может. Скорее наоборот. Любовь слепа и несправедлива. Она принимает за достоинства даже пороки своего кумира. Она чурается разума, может быть потому, что имеет более древние корни, чем он. Любовь, как вспышка молнии, лишь на мгновение освещающая нашу жизнь, все остальное в которой – мрак, слякоть и дождь. Любовь – это восторг, всегда сменяющийся разочарованием. Любовь погубила не меньше душ, чем ненависть. И все же тот, кто ее не испытал, жил напрасно.

– Выходит, жила напрасно и я… Та женщина у Переправы была права. Слепому не дано понять красоту распустившегося цветка. Речи этой ведьмы зародили во мне сомнение… Я не перестаю думать о ее словах. Неужели златобронники знают что-то такое, чего не знают дитсы? А теперь еще ты… Неужели мы действительно неполноценные?